ВОКРУГ СВЕТА №4-1965

ОТ ЧЕРНОГО ДО БАЛТИЙСКОГО

Репортаж ведут наши специальные корреспонденты:
Ю. САВЕНКОВ, В. СМИРНОВ, рисунки В. ЧЕРНЕЦОВА

СТРАНИЦА ДЕВЯТАЯ МОСТ ЧЕРЕЗ РЕКУ ПРУТ

«Ливневые дожди с грозами ожидаются в Молдавии...»

(Из сообщения Института прогнозов)

Едем в Унгены.

Шоссе играет с железной дорогой в чехарду. Перепрыг-" нет через рельсы, отбежит далеко, так что не видно насыпи и маслянистого блеска рельсов, снова приблизится для очередного прыжка.

«Ферицивэ де трэн!», «Фери-цивэ де трэн!» — «Берегитесь поезда!» Только успевай глазеть.

А поезда бегут, зеленые, едва заметные среди поросших сочной травой холмов. Москва — Унгены. И далее — до Бухареста, Софии. Что же это за станция, название которой четко выведено на белой эмали рядом с гордыми столичными именами?

Едем в Унгены.

Молдавия, благословенный край. Виноградники, табачные плантации, кукурузная чащоба...

На пригорке, среди взрыхленной рыжей земли, работают сожженные солнцем парни в ковбойках. Деревянные лопаточки, осторожные движения. Археологи — люди, которым дано путешествовать на машине времени. Остатки древней стены вырастают, словно мексиканские кактусы.

Веками пахнет, историей. И — дождем.

Дожди в этих краях могучие. Надо же природе что-то противопоставить жаре и засухам. Такую же буйную, неукротимую стихию.

Огромное пепельно-серое облако с серебристыми краями выползает из-за лилового холма, хочет сравняться с ним в размерах. Перерастает. Тянется к земляничного цвета домам с белыми крышами. Перекличка ярчайших, соперничающих красок. Сейчас все погаснет. Погасло.

От облака отрываются легкие серые осколки и плывут к нам, как разведчики, гонцы близкого ливня. Все застывает — только облака в движении.

И грянул дождь. Ни зги не видать. Кажется, згой называли в старину бубенчик на дуге. А где зга у «Москвича»? Хромированная блямба на капоте, близ радиатора? Не видать блямбы, утонула.

Гасим скорость и прощаемся с надеждами добраться до Ун-ен засветло. Но вряд ли нам следует сетовать на задержку в пути — не будь ее, мы не остановились бы в ближайшем . селе и не узнали бы об этих ребятах. Во время короткой остановки, когда дождь лупил по крыше, как осатаневший жестянщик, мы узнали о дне, когда вот так же выползла из-за холмов пепельно-серая туча, повисла над Прутом и превратилась в ливень.

В тот день Володя Козьменко и Яков Левенец ехали на тракторе вдоль границы по густо заросшему ивняком берегу Прута. Ливень, в одно мгновение превративший солнечный полдень в вечерний сумрак, заставил их " остановиться.

Село лежит в ложбинке, в том месте, где ручей Болоешты впадает в Прут. Ручеек всегда был домашним, тихим, а тут... Такого в этих краях еще не бывало. Вода хлынула в ложбину. Свиньи и куры, выхваченные из разрушенных сараев, неслись в Прут. Пролетел, ворочаясь и взблескивая в сумраке лемехами, тракторный плуг.

Люди бросились к телефону. Но связь была уже прервана.

Володя Козьменко повернул к селу. Трактор спустился в ложбину, и гусеницы его скрылись в воде. Даже тяжелая машина ощущала напор потока.

Только бы не провалиться в яму! Накроет с головой.

Вот здесь был мостик. Как найти узкий деревянный настил, скрывшийся в потоке?

Гусеницы как бы сами собой нащупали настил. Неожиданно нос трактора нырнул в поток. Яма.

Теперь машину приходилось вести рывками. В задний мост попала вода с песком, нагрузка на двигатель резко возросла. Дизель работал с перебоями.

Дома вынырнули из сетки дождя. Люди сидели на крышах. Задним ходом Володя подал трактор к накренившемуся домику. Люди прыгали на крышу кабины. Семь человек. Вся семья.

Яков крикнул:

— Правь по заборам!

Верхушки плетней еще кое-где торчали из воды.

Когда Володя оглянулся, дома не было. Уплыл в Прут.

И еще один рейс, и еще.

В село уже вступали военные амфибии — спешили на помощь.

Через час стих ливень, и градины, лежавшие на крышах, мгновенно стаяли под лучами солнца.

Еще через час спал поток, змеей ушел в Прут, всосался

в землю. Трактор медленно выбирался из последних луж. У того места, где дорога пересекала ручей, двигатель смолк. Не выдержало стальное сердце машины.

— Володя, как же мы переехали?

Мутный ручей бежал в обрывистых берегах. Мостика не было. Опоздай пограничники хоть на несколько минут...

— Значит, успели, — устало отозвался Козьменко.

Привокзальная гостиница стоит на узком островке, сжатом железнодорожными путями. Рельсы, наткнувшись на острый асфальтовый мысок, обтекают вокзал и снова смыкаются.

Ночью, когда гостиница затихает, станция продолжает работать. Лязг, грохот, свистки маневровых тепловозов. И все звуки покрывают металлические голоса динамиков.

— Остановка, третий пост!

— Вперед, бросаем на шестнадцатый.

— Стрельцов, по шестому вертушка.

Будто грубоголосые великаны бродят меж рельсов, передвигая поезда и вагоны и занимаясь загадочной, непонятной непосвященному человеку ночной работой.

Спят в гостинице люди, привычные к дорожному гаму. Ремонтники. Инженеры, приехавшие налаживать новую систему сигнализации. Спят в отделении «Интуриста» гости, для которых Унгены — маленькая остановка на длинном пути.

Ветер вносит в открытые окна запахи дегтя, разогретого за день и еще не остывшего металла, дизельную гарь. И ко всему этому сложному и характерному железнодорожному букету примешивается нежный и волнующий садовый аромат. Он кажется странным, таинственным.

Ранним утром черное, широкое, изрезанное рельсами станционное полотно напоминает вспаханное поле. От него исходит ощутимое тепло, как от свежей, взрытой плугами земли... Так вот источник садового аромата! Ящики с алыми помидорами, покрытые матовой изморозью лиловые сливы, гроздья раннего и такого соблазнительного винограда.

Унгены — словно в гигантском конвейере, поставляющем в наши города плоды и фрукты, выращенные в Румынии и Болгарии. Лето — самая горячая пора для железнодорожников Унген. Москвич, остановившийся у фруктового лотка, наверно, не думает о том, какой длинный и нелегкий путь проделали подчас «дары земли полденной», прежде чем попасть в бумажный кулек.

— Давайте помидоры, «вертушка» пришла. Примем. Возьмите узкий порожняк...

Это начальник станции Унгены Артем Нахрадян толкует «с той стороной», с румынской станцией Сокола Рохе. Таких переговоров немало у него на дню. Это торопливый, без протокола диалог двух коллег. Это работа. Трудная, требующая нервов, энергии и изобретательности. Поток грузов растет с каждым днем. Надо поспевать.

В кабинете у Нахрадяна три флажка — советский, румынский и болгарский. Древки их сходятся, как сходятся стволы деревьев, растущих из одного корня. Унгены — железнодорожные ворота в Болгарию и Румынию. Здесь стальные рельсы, прибежавшие с холодного севера, из целинных степей, карельских лесов, стыкуются с рельсами, бегущими к розовым плантациям и виноградникам стран-соседей.

Мы идем меж путей, словно по цехам гигантского транспортного комбината. Рампы с их бетонными многометровыми площадками, краны, вагонные парки.

Граница дружбы, объединяющая братские страны, обладает гигантской созидательной силой. Она возвела к жизни эту станцию. Здесь тезис об экономическом сотрудничестве приобретает наглядный и предельно выразительный смысл.

Отсюда, со станции, видны стальные фермы моста через Прут. На этом мосту, над быстрой темной водой, встречаются два потока грузов. Мост — символ, мост — рукопожатие.

Румынский кондуктор в синей, с красной окантовкой форме, вскочив на подножку товарного вагона, прикладывает руку к козырьку. Он здесь свой человек, кондуктор. Прогрохочет мост, потом — Сокола Рохе, Яссы. И обратный путь.

Кондуктор отдает честь Унгенам. Смуглолицые индонезийцы в светлых костюмах салютуют в ответ. Моряки, они ждут поезда, чтобы ехать в Измаил. Там, в затоне, стоит теплоход, выстроенный на верфях в Венгрии. Тот самый, который мы видели недавно, путешествуя по Дунаю, — «Ментавай». Вместе с нашими моряками, перенимая на ходу, в плавании, их опыт и умение, индонезийцы отправятся на родину.

Стайкой проплывает ряд свеженьких, нарядных красных вагонов. Четкие буквицы OPW. Общий вагонный парк стран — членов Совета Экономической Взаимопомощи. Общий парк позволяет более эффективно использовать транспортные

средства, избежать порожнего пробега вагонов.

Могучие электродомкраты поднимают над землей длинный пассажирский вагон. Вагону меняют колеса. Теперь ему предстоит катиться по более узкой колее — в Софию. Пассажиры, поднятые почти до уровня второго этажа, разглядывают из окна вагона станцию.

Унгены. Бывший провинциальный полустаночек, дремавший на берегу Прута...

Пассажиры жадно впитывают впечатления. Унгены. Большая приграничная станция.

Чуть подальше — мост, стальное, вечное рукопожатие двух берегов, двух стран...

СТРАНИЦА ДЕСЯТАЯ САДУ ЦВЕСТЬ!

Володька, одиннадцатилетний парнишка из Кировограда при-ехал на Карпаты. На летние каникулы, в гости к тете. Живет Володька в бывшем графском имении Вахта (там сейчас Закарпатская сельскохозяйственная опытная станция, и Людмила Лукинична работает на ней агрономом) и уже знает кое-что о прошлом этих мест. Бывал он и за перевалом, лазал по горам, бродил по берегам горных рек, где плещется форель. Есть о чем рассказать друзьям в Кировограде. Но вот на границе Володька не был и людей в зеленых фуражках не видел. Очень это огорчает парня, ведь Береговский район, где он живет, пограничный.

Много книг о пограничниках прочитал Володька, и сложился у него образ границы: черная, взрыхленная полоса, суровая и неприступная. Ее называют ничейной полосой. Часовые, застывшие у полосатых столбов, 'дозоры в маскировочных халатах, натянутые поводки служебных собак, яркие вспышки сигнальных ракет.

...Голубое, прозрачное утро. Солнце палит. Вдоль дороги тянутся бесконечные зеленые плантации. И легкий ветерок шелестит широкими, как лопухи, табачными листьями. Чуть поодаль складывают сено в шарообразные скирды. Рубиновый «Москвич» тормозит около темно-зеленой изгороди с широкими воротами. Володька первым выскакивает из машины и видит... сад.

Ровными рядами тянутся яблони и сливы. Они не раскидывают пышных крон, как дома, на Кировоградщине, а почти стелются по земле. Длинная, густая паутина...

И видит Володька зрелище необычайное: ходят по саду военные люди. Одни — в защитных гимнастерках и зеленых фуражках, другие — в гимнастерках салатного цвета, с любопытными гербами на петличках: сторожевая башня и два скрещенных автомата. Внимательно рассматривают они деревья, беседуют с гражданскими людьми. Налево, совсем рядом, высокая арка. На ней четкими рельефными буквами написано: СССР.

Граница. Еще шаг — и ты очутишься в Венгрии, а «ничейной» полосы тут что-то не видно. И на той стороне — тоже тянутся цепи карликовых деревьев.

— На этот раз ошиблись, капитан Данко, — смеется майор Меркушев, русоволосый, небольшого роста, — заяц не мог сломать ветку, косому вообще сюда не проникнуть — смотрите, какую изгородь смастерили.

Капитан Данко привязывает ветку и поднимает на нас серые, выцветшие на солнце глаза.

— У нас в Венгрии их называют гномы-великаны, — говорит он о деревьях.

— То, что гномы, мы видим, но почему великаны?

— А это вам пусть специалист объясняет, — капитан лукаво подмигивает парню в бежевой рубашке. Это венгерский бригадир.

Сегодня в сад приехали советские и венгерские пограничники — встретиться с рабочими садоводческих бригад, посмотреть, как растет их общее детище — сад советско-венгерской дружбы. Общий язык находят сразу — ведь многие пограничники сами в недавнем прошлом водили комбайны, убирали хлеб, сажали яблони.

Вчера, когда мы решили поехать на эту встречу, Володька очень просил взять его с собой, и Людмила Лукинична тоже присоединилась к просьбе племянника — «пусть хлопец посмотрит, какая она, граница».

Как-то летом — было это в 1959 году — остановились здесь голубые автобусы, загорелые ребята и девчата выбежали на широкое поле, разбили палатки и расположились на ночлег. Посланцы советской молодежи ехали на Всемирный

фестиваль в Вену. И это была их последняя остановка на родной земле. Проснулись рано утром, как только первые солнечные лучи осветили широкую зеленую равнину. «Вот бы в этих краях сад посадить — уж очень место подходящее»,— сказал кто-то из ребят.

Идея понравилась жителям пограничных сел — нашей Лужайки и венгерского села Берегшурань. И решили посадить сад в честь вечной нерушимой дружбы двух народов-братьев.

Стали подготавливать участок для сада. Специалисты определили: близко к поверхности подходят грунтовые воды — тогда провели дренаж на площади более 100 гектаров. Участок обнесли сеткой. Ведь рядом находится заповедник, и когда проводили осушительные работы, зайцы часто наведывались «в гости».

29 марта 1960 года — день рождения сада. Жители обоих сел собрались на границе, на торжества приехали садоводы и колхозники из других сел. Венгры привезли с собой саженцы карликовых деревьев. Посадили яблони сорта «джонатан», «старкинг», «розмарин», «делишэс золотой», сливы «венгерка мускатная».

— Вы пробовали «джонатан»? — спрашивает капитан Данко. — Наш Сабольч-Сатмарский район — родина этого сорта. Такие багрово-красные яблоки с пряным ароматом. И сохраняются долго — до мая.

— «Старкинг» очень напоминает по вкусу нашу среднеазиатскую дыню, — говорит розовощекий юноша (это один из наших садоводов), он надвигает серую кепку почти на глаза. Солнце палит нестерпимо. — В прошлом году, когда венгры приезжали делать опрыскивание, мы угощали их сахарной ашхабадской дыней.

Теперь в саду не только садоводческая бригада работает. Ученые Закарпатской сельскохозяйственной станции проводят опыты — пробуют разные способы обрезки — венгерскую, крымскую. Ученые двух стран обмениваются опытом борьбы с вредителями. А недавно чехи подарили минеральные удобрения. «Интернациональный опыт», — говорят на станции.

— Почему все-таки гномы-великаны?

Венгерский бригадир рассказывает о том, как лет десять назад садовод Шандор Фейеш начал работы по выведению карликовых яблонь, слив, персиков, груш. Ветви деревца он привязывал к почве не в форме классической дуги, а придавал им горизонтальное положение. Результаты оказались поразительными. Уже на третий год деревца-гномы давали урожай 20—25 центнеров с гектара, через пять-шесть лет урожай достигал 160, а на плодородной почве — и 200 центнеров с гектара. Под руководством доктора Фейеша сады карликовых деревьев были заложены в госхозах и коллективных хозяйствах. Роста деревья небольшого, а урожай дают «великанский».

— Потому и называют их гномы-великаны, — бригадир вопросительно смотрит на капитана Данко, словно ищет подтверждения правильности своих слов. Капитан Данко сам неплохой садовод, и жена его учится на агронома.

— Приезжайте осенью, — говорит розовощекий садовод,— когда урожай созреет. Вы не увидите ни на одной яблоне лестницу, и сливы будут убирать, стоя на земле. Вот и пригодится их карликовый рост.

— Пойдемте посмотрим на «младшего брата», — приглашает венгерский бригадир.

«Младший брат» — так называют сад, который в 1963 го-ду трудящиеся села Берегшурань посадили рядом с нашим садом. Сажали деревья глубокой осенью. Поначалу копали вручную, и работа шла довольно медленно, а надо было торопиться — вот-вот мороз грянет. И тогда колхоз имени Ленина помог друзьям. На участок пришла посадочная машина — трактор с буравом-ямокопателем. Словно штопор ввинчивался бур в землю, и одна за другой появлялись ямы. Восемьсот в день. Через десять дней сад был посажен.

Вдали виднеются белые домики. Это Берегшурань. Деревья в саду совсем юные. И работают здесь юные девушки в белых платочках — взрыхляют землю.

— Это учащиеся восьмого класса, сейчас каникулы, и они приехали помочь.

Капитан Данко растирает в ладонях сухую землю и смотрит на небо: в дымчатом мареве медленно плывут к нам со стороны Тисы серые тучи.

— Нужен дождь, — говорит майор Меркушев, словно читая мысли венгерского капитана.

В голосе его слышится желание земледельца. Не пограничника. Ведь в дождь службу нести куда тяжелее. Это майор хорошо знает — семнадцать лет на границе.

...Вот и побывал Володька на границе, поговорил с людьми в зеленых фуражках и даже земляка своего встретил — один пограничник оказался комбайнером из Кировоградской области.

Окончились летние каникулы, вернулся Володька домой и, конечно, рассказал друзьям о том, что есть в наши дни и такие границы, где сады растут, — границы между друзьями.

И, может быть, сейчас, когда пришла пора цветения и стоят у него дома, на Кировоградщине, сады в бело-розовом убранстве, он представил себе другой край и иной сад. Деревья там не похожи на те, что дома. Они низко стелются по земле. И в воздухе струится пряный аромат. Граница в цвету...