Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений
ВОКРУГ СВЕТА №1-1965

МОЙ БРАТ ЭРНЕСТ ХЕМЕНГУЭЙ

ЛЕЙЦЕСТЕР ХЕМИНГУЭЙ Рисунки К. ЭДЕЛЬШТЕЙНА

ПЕРВОЕ РУЖЬЕ

В воскресенье после обеда все ждали с нетерпением, когда же отец скажет:

— Постреляем в цель?

Наш отец был отличным стрелком. Он сбивал на лету ласточку. Но он никогда не позволял стрелять только ради удовольствия.

Тренировались мы на глиняных голубях, а потом учились ставить капканы.

Стрелять умели всё. Наши сестры научились стрелять и перезаряжать ружье раньше, чем могли поднять его.

Эрнест стал отличным стрелком, когда ему не было и десяти лет. Каждый из нас хотел выстрелить из «отцовского ружья».

Первым ружьем Эрнеста была одностволка, подаренная ему к десятилетию дедом. Ружье годилось для охоты на птиц и кроликов. Этот подарок еще больше укрепил дружбу Эрни с дедом. Он любил слушать рассказы деда о том, как Хемингуэи ехали в фургонах через всю страну на Запад. А деду было что рассказать и о битвах гражданской войны. Дед воевал в составе полка Иллинойских добровольцев.

Как-то Эрнест за день подстрелил двадцать голубей, и ему велели отнести их на соседнюю ферму, где собирались печь пирог. По дороге Эрнеста спросили, где он достал столько голубей. Эрнест гордо ответил, что сам настрелял.

— Кончай шутить. Нас не обманешь, — ответили ему.

— Но я в самом деле их застрелил.

— Ты еще маленький, тебе и одного не убить.

— Врешь, убить.

— Ах так! Ну покажи ему, Рэд. Давай покажи ему!

Один из парней, поменьше других, вышел вперед. Эрнест положил птиц на землю и не успел снять куртки, как противник ударил его. Эрнест отбивался как мог, но скоро очутился на спине, а парни, хохоча, убежали. Эрнест подобрал птиц и пошел дальше. В этот день он решил научиться боксу не хуже, чем умел стрелять.

Увидев объявление об уроках бокса в Чикагском спортивном зале, Эрнест выпросил у отца разрешение записаться туда. В первый же день Эрнесту расквасили нос. Но это его не остановило. Многа лет спустя он рассказывал об этом одному другу:

— Я знал, что мне придется плохо с того момента, как увидел глаза своего противника.

— И ты испугался? — спросил друг.

— Конечно. Он мог стереть меня в порошок.

— Так чего же ты не отказался от боя?

— Ну, не настолько же я испугался.

КАВАЛЕР СЕРЕБРЯНОЙ МЕДАЛИ

Эрнест закончил среднюю школу в разгар первой мировой войны и решил отправиться на фронт, Но отцовского согласия было нелегко добиться.* Отец категорически возражал.

Все лето родители убеждали Эрнеста поступить в колледж. Но Эрнест, посоветовавшись

с друзьями, решил отправиться в Канзас-Сити.

Эрнест добивался свободы, хотел набраться опыта. Канзасская газета «Стар» могла дать ему и то и другое, если у него, конечно, есть шанс доказать свои способности. Эрнест заявил, что на-намерен писать и не хочет тратить время на формальное образование.

В те дни каждый принятый на работу в «Стар» должен был выдержать месячный испытательный срок.

— Мне повезло, — говорил впоследствии Эрнест, — потому что там любили молодых парней, которые шли и приносили новости. А мне эти новости попадались. Я часто выезжал на «Скорой помощи», дежурил в большом госпитале, занимался полицейским репортажем. Раз мне повезло на большом пожаре. Я забрался в самый огонь и видел все, что происходило вокруг. Получился приличный репортаж... — Эрнест помолчал и усмехнулся. — Вокруг сыпались искры. На мне был новый коричневый костюм, и когда я вернулся, увидел, что он весь в дырках. После того как я написал очерк, я предъявил редакции счет на пятнадцать долларов за этот костюм, погибший при исполнении служебных обязанностей, и мне, конечно, никто не заплатил ни копейки. И это научило меня одному — никогда не рискуй, не подумав, готов ли ты к этому.

После того как Эрнест поработал самостоятельно репортером в газете, отец уже не так боялся, что Эрнест обязательно погибнет на фронте.

В феврале 1918 года Эрнест узнал окончательно и бесповоротно, что его зрение не позволяет ему вступить в Американский экспедиционный корпус, и тогда он решил, что лучшим местом для него будет полевая служба американского Красного Креста.

Эрнест с товарищами в конце апреля отплыл на корабле «Чикаго», державшем путь в Бордо. Впервые в жизни он увидел Париж, когда на город сыпались снаряды. Потом молодых американцев направили в Италию.

Эрнест вызвался работать в столовой Красного Креста. Он подружился там с командиром части и, наконец, получил возможность оказаться на передовой. После недели, занятой распределением шо-

колада и сигарет по окопам, Эрнест впервые почувствовал, что такое бой.

В то время как он находился в окопе, рядом разорвалась мина. Это было рано утром 9 июля. Из четырех человек Эрнест пострадал меньше всех. Двое были убиты на месте, а третий тяжело ранен. Эрнест поднял раненого и понес его в тыл.

Из госпиталя Эрнест писал домой:

«...Они сначала решили, что я ранен в грудь, потому что вся куртка была в крови. Но когда раздели, обнаружилось, что

грудь в порядке. Тогда oни сказали, что я, пожалуй, выживу. Этим они меня успокоили.

Я сказал им по-итальянски, что хотел бы взглянуть на свои ноги, хотя я и боялся на них смотреть. Тогда они стащили с меня брюки, и мои конечности оказались на месте, но во что они превратились! Они никак не могли сообразить, как это я умудрился пройти сто пятьдесят ярдов с такой ношей, когда обе коленки у меня были прострелены насквозь, а правая ступня в двух местах пробита. Кроме того, насчитали двести других царапин.

Они протащили меня на носилках три мили до госпиталя, а дорога была под обстрелом. Когда приближался снаряд покрупнее — «уиии-ии-иу-оош-буум», — они клали меня на землю и ложились сами.

Мои раны болели, будто двести двадцать семь дьяволов забивали в меня гвозди. Госпиталь был эвакуирован во время атаки, так что мне пришлось пролежать два часа в конюшне с сорванной крышей, пока не пришла машина. А когда она пришла, я приказал ей ехать дальше, чтобы она подобрала сначала раненых солдат. Машина вернулась с ними, и тогда меня тоже туда положили...»

Эрнест три месяца пролежал в госпитале, а приехав домой, подарил мне блестящую медаль с портретом короля Виктора Эммануила. Медаль висела на красной с зеленым ленте. И я долгое время отказывался выходить из дому без этой медали. Я был единственным мальчиком, у которого брат побывал не войне в Италии, и я мог доказать это медалью. В те дни я еще не знал, что единственными американскими войсками в Италии почти до самого конца войны были санитарные отряды.

Награды же за участие в боях, которые получил Эрнест — серебряную и бронзовую медали, — положили в шкатулку. Серебряную ему вручил сам итальянский король. Эту медаль показывали только друзьям. А потом Эрнест подарил ее одной местной красавице.

В МОРЕ

Вернувшись в 1933 году из путешествия по Африке, Эрнест поселился в Ки-Весте и засел за серьезную работу. Он обрабатывал записи, сделанные во время поездки, расширяя их в «Зеленые холмы Африки». Одновременно он работал над романом, который потом был назван «Иметь и не иметь».

В это время я приплыл туда с товарищем Элом Дудеком. Мы добрались на маленькой яхте, которую я построил своими руками в предыдущую зиму.

— Ты ее в самом деле сам построил? — спросил Эрнест.

— До самой последней доски, — расплылся я от удовольствия. — По чертежу в журнале «Современная механика».

— Ну что ж, — сказал он, — она выглядит удивительно здорово для хемингуэевского произведения.

Однажды утром Эрнест закончил работать раньше обычного. Эл и я уже ждали его.

— Полный штиль, — заметил Эрнест. — Джентльмены хотели бы взглянуть на риф?

Конечно, мы мечтали об этом. Да и Эрнест тоже. Он всегда преклонялся перед зовом неизвестного. И несмотря на то, что расположение рифов, которые тянулись в семи-восьми милях от берега, было хорошо известно, никто не знал рифы подробно, даже картографы. Они, например, даже не нанесли на карты всех затонувших кораблей, даже тех, что лежали там давно.

...Эрнест повел яхту широкими кругами.

— Ничего нет труднее, чем найти точку под водой, которую сам-то видел только раз. Как, джентльмены, вы ничего не заметили? Обращайте внимание на любую прямую линию. Это стволы пушек, обросшие кораллами. Мы тут несколько лет назад видели их не меньше дюжины.

...Эрнест заметил красивую губку.

— Попробуй достать ее, Барон, — сказал он мне. Я нырнул. Когда я достиг губки — это было на

глубине тридцати футов, — я увидел акулу — длинный ряд зубов в узкой голове, — притаившуюся за

кораллом. Я быстро вынырнул, бросил губку на палубу и бросился к трапу.

— Мне нужна острога.

— Мы оставили ее на берегу.

— Тогда дай ружье. Там рыбина злее мистера Мак Даниэля.

Мак Даниэль был директором школы, в которой мы с Эрнестом учились.

МЫ ГОВОРИМ О ЛИТЕРАТУРЕ

В тот вечер мы вспомнили школьные годы, вспомнили о том, как оба сотрудничали в школьном журнале «Трапеция».

— Когда ты впервые получил деньги за рассказ? — спросил я.

— Это смешная история, — улыбнулся Эрнест. — Ты знаешь, меня еще никто об этом не спрашивал. И никто об этом не знает, потому что это случилось давно. Я работал в газете в Торонто, и как-то вечером я с одним моим знакомым поспорил, кто из нас напишет за час рассказ, который бы купил какой-нибудь журнал. Тогда мы сели и написали по рассказу. И оба прошли...

Он положил мне на плечо руку.

— Разумеется, этот рассказ не получил никакой премии. — И он засмеялся, потому что имел в виду премию, которую я получил на национальном конкурсе рассказов, когда учился в школе. — Ты серьезно хочешь стать писателем, Барон?

— Ну, конечно, — ответил я и почувствовал себя неловко потому что Эрнест стал внимательно меня разглядывать.

— Ты берешь на себя тяжелую ношу, — сказал он наконец. — Что бы ты ни сделал, будут говорить, что ты выезжаешь на моей репутации. Ты понимаешь это?

Я кивнул.

— Это стало ясно уже после конкурса. Но ведь все рассказы были под девизами. Там не было никаких имен.

— Я знаю, знаю. Дальше будет еще труднее, но нельзя обращать слишком много внимания на то, что говорят люди. Тебе надо много читать, Барон. Помнишь, как ты поймал первую большую рыбу? Постарайся обо всем вспомнить. Если что-то подействовало на тебя эмоционально, постарайся понять, что же это было, постарайся восстановить детали так, чтобы ты сам себе мог дать во всем отчет. Если там еще кто-нибудь был, кроме тебя, выясни, были ли они тоже взволнованы, как и почему. Чем больше точек зрения ты впитаешь, тем больше ты будешь знать. А сейчас ты очень много внимания уделяешь тому, что думают о тебе другие люди, — может быть, потому что ты еще молод.

Если ты в самом деле хочешь писать, Барон, — садись и пиши. Чем больше ты будешь писать, тем больше ты будешь знать о том, как это делается. Это единственный способ научиться писать. И если мне это удастся, я тебе не буду помогать. Я многим помогал. Но чаще всего это только ослабляет тех, кто пишет. Совет же — другое дело.

А к тому времени, когда ты научишься, ты сможешь уже сам советовать.

СНОВА ВОЙНА

Началась испанская война.

18 марта Эрнест прилетел в республиканскую Испанию. Он приземлился в Барселоне как раз после воздушного налета.

На следующей неделе Эрнест побывал на фронте под Гвадалахарой, где правительственные войска одержали победу, первую победу после восьми месяцев борьбы.

— Как-то утром я получил письмо из Голливуда, в котором меня просили сделать все возможное, чтобы помочь Эрролу Флинну, который ехал сюда, чтобы посмотреть на войну, — рассказывал мне впоследствии Эрнест. — Я решил, что поездка эта полезна для сбора денег на нужды республики. Флинн приехал вечером в Мадрид. Мне надо было раздобыть пропуска, машину, шофера и бензин. Мне пришлось одалживаться, чтобы достать все это, а я терпеть не могу одалживаться. На одолжения надо отвечать тем же, а когда вы должны что-нибудь людям, то вы не можете писать объективно. Но так или иначе я все организовал.

Эрнест принялся за съемки документального фильма. Режиссер и оператор Йорис Ивенс приехал в Испанию и с ним еще один оператор.

Для того чтобы снять боевые действия, Эрнест отвез операторов на место танкового боя. Там группа попала под огонь снайперов. Им удалось найти хорошую точку, откуда можно было наблюдать все поле боя, но вскоре пули начали отрывать щепки от забора, за которым они находились, и им пришлось отойти, прежде чем снайперы перестреляют всю группу.

Им удалось заснять наступающие части, которые снимали осаду с Мадрида.

В мае Эрнест вернулся в Нью-Йорк. Он собирался снова приехать в Испанию осенью. Он хотел по-

мочь при монтаже фильма и проследить за тем, чтобы не вырезали некоторых сцен.

Лето тридцать седьмого года было временем больших решений для Эрнеста. Он вел переговоры с друзьями и знакомыми, стараясь организовать помощь и собрать денег для Испанской республики. Но тут ему пришлось пережить разочарование. То, что казалось ему простым и ясным, вызывало неодобрение и подозрение у других.

Этим же летом Эрнест обратился с речью к Лиге американских писателей в Карнеги-Холле. Он сказал, как он сам выразился, «единственную политическую речь в своей жизни, которую мне хотелось сказать», и рассказал о том, что видел в Испании.

Приняв какое-нибудь решение, Эрнест всегда стоял на своем. К концу лета, когда он был готов вернуться в Испанию, он сам собрал около сорока тысяч долларов и все эти деньги пожертвовал на медицинскую помощь правительству Испании.

ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ

В 1944 году Эрнест приехал в Лондон за шесть недель до высадки в Нормандии. Я в то время был в Лондоне в составе группы военных кинодокументалистов.

Оказывается, Эрнест Хемингуэй в течение долгого времени участвовал в трудных и важных операциях в морской войне против нацистской Германии у побережья Мексиканского залива.

— Ты опять не усидел, — сказал я.

— Послушай, Барон, — заметил Эрнест, — дело не во времени и не в опасности... Хуже было иметь дело с военными чиновниками. решетом. Я не сплю, все думаю, надо бы нам обзавестись броней».

И тогда я достал несколько стальных листов. Мы обшили носовую часть, но броня была чертовски тяжелой, и мы получили крен. Яхта почти перестала слушаться руля. А нам нужно было сохранять маневренность. Но я не стал сам снимать броню. Ведь парень, я знал, говорил от имени всей команды. Наконец он снова ко мне пришел.

— Я спать не могу спокойно, когда думаю, до чего мы теперь тяжелы и неповоротливы.

Так что мы сняли броню, и яхта снова стала настоящим кораблем.

— А какой вред вы могли принести немцам? — спросил я.

— Однажды мы подобрались совсем близко. Мы слышали, как они переговаривались. Я даже вспомнил немецкий язык. Ту лодку, которую мы засекли, уничтожил вызванный нами самолет, но это нас не удовлетворило. Мы были как собаки, которые видели дичь, но которым не дали ее попробовать.

НА ПУТИ К ПАРИЖУ

Во время вторжения Эрнест присоединился к четвертой пехотной дивизии.

Эрнест был одним из первых проникших в прорыв, сделанный авиацией. Ему пришлось пережить немецкую танковую контратаку. А затем, передвигаясь за отступающими немцами, Эрнест понял, что его часть может оказаться одной из первых, которая вступит в Париж.

Когда корреспонденты спрашивали командира дивизии, как дела на фронте, тот обычно отвечал: «Там, впереди, Эрни», и объяснял потом, что Эрнест — тот тип военного корреспондента, о котором можно только мечтать в момент быстрого наступления. Он носился вокруг в поисках фактов и разведсведений, обычно находил их и никогда не забывал передать их в штаб дивизии. И сведения его были всегда точными.

Экипаж «джипа» Эрнеста пополнился тремя членами французского Сопротивления. Пятым членом группы был шофер Рэд Пэлки из Нью-Йорка.

У нас было неплохое оборудование. Мы принимали даже слабые сигналы с той стороны Атлантики. У нас была команда из девяти человек. Троих я обычно оставлял на берегу. Ты помнишь Грего-рио. Шестеро детей у него. Часть кубинских судов была потоплена довольно близко от берега.

Я это знал. Я помнил о шхунах, которые были прошиты из пулеметов. А на них были люди, которых мы знали.

— Мы и надеялись, — сказал Эрнест, — что одна из немецких подводных лодок решится на нас напасть.

— И вы бы с ней справились?

— Уверенным быть нельзя. Но ты бы посмотрел, что у нас было для защиты от лодок. Двухметровый кубинский парень с моего корабля пришел ко мне и сказал: «Папа, плохо, что у нас нет брони на бортах. Почему бы нам не обшить яхту броней? И тогда, если немцы нас обстреляют, мы не станем в первую неделю августа Эрнест вырвался далеко вперед, а четвертая дивизия была вынуждена бороться с контратакой танковых дивизий генерала фон Клюге. В результате этих боев в батальонах осталась треть личного состава. 12 августа контрнаступление было остановлено.

Перед четвертой дивизией и второй французской бронетанковой дивизией открылась никем не защищаемая дорога на Париж. В это время Эрнест был в городе Рамбуйе. Он остановился там, чтобы выяснить силы противника в том районе. Эрнест организовал свой штаб в гостинице и разделил силы.

— Я послал Жана и Ришара на поиски осведомленных местных жителей,. — рассказывал мне Эрнест через неделю в Париже. — Марселя поставил распоряжаться пленными, а сам с Рэдом остался в штабе. Там я беседовал с местными жителями и составлял общую картину положения в районе.

Вскоре Эрнест имел полное представление об обстановке. Работать с молодыми партизанами было для него так же естественно, как писать. Ведь вся жизнь его прошла в Сопротивлении.

Когда в городок прибыл полковник Брюс, он был поражен, как четко работает разведсистема Хемингуэя.

— Полковник принял командование, — рассказывал Эрнест, — но он позволил мне окончить начатое, потому что результаты превзошли все ожидания. Местные жители были надежны, они делали все, хотя над нами висела угроза контратаки и они могли быть уничтожены немцами в любой момент. А я ведь, честно говоря, был в таком же положении, как и они. И они доверяли мне так, что это было трогательно.

Французский генерал Леклерк был очень низкого мнения о всех штатских, и корреспонденты в его оценке были еще ниже разрядом, чем штатские. Особенно это относилось лично к Хемингуэю, и, когда стало ясно, что освобождать Париж будет колонна Леклерка, Хемингуэю специально сообщили, что ему идти с ней запрещено.

И Эрнест исчез. Никто не видел, как и куда он ушел. Просто он исчез.

— У меня до сих пор сохранилась пробка от шампанского, которую мне подарила на счастье официантка из Дорчестера, перед тем как я сюда полетел, — сказал он мне. — Такие вещи не имеют денежной ценности. Они бесценны. Она сказала, что пробка принесет мне счастье, и кого же ты перед собой видишь? Самого счастливого парня, которого я только знаю.

Эрнест и его друзья из Сопротивления отъехали немного в сторону и продвигались параллельно колонне Леклерка до самого Версаля. Затем, пока колонна Леклерка преодолевала сопротивление

немцев у входа в Париж, Эрнест помчался вперед по проселочным дорогам.

25 августа Париж был в возбуждении. В него вошла четвертая дивизия. Двенадцатый полк продвинулся до Орлеанского бульвара, а там солдат подняли на руки жители Парижа и буквально пронесли их по городу. К полудню третий батальон достиг собора Нотр-Дам.

Здесь к дивизии присоединился «джип» Эрнеста. Так Эрнест вернулся в город, который любил.

Перевод с английского КИРИЛЛА БУЛЫЧЕВА

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу