== ИЗ-ЗА МАСЛА==

Рассказ Джона Бимса Рисунки худ. П. Староносова

— Куда, чорт возьми, запропастилось мое масло? — ворчал Росс Галвей.

— А зачем тебе масло? — спокойно сказал Пайп. — У тебя всегда на уме разные прихоти.

— Какая же это прихоть, если я вырос на ферме, где было не меньше десятка коров, которых доили три раза в сутки? И каждый день я мог с'едать хоть полкило масла.

— А какая нелегкая заставила тебя бросить ферму? — спросил Пайп, надеясь перевести разговор на другие рельсы. — Няньчился бы с коровами да поил бы с ложки поросят. Здешний край не для тебя.

— Не заговаривай Мне зубы!— сказал Галвей. — Я спрашиваю тебя, куда девалось мое масло? Вот этот кувшин почти до половины был полон на прошлой неделе, а я отлично помню, что не прикасался к нему. Признавайся, ты его слопал?

- Я вообще не ем сливочного масла, - возразил Пайп. — Какое до него дело такому лесовику как я!

— А какое тебе дело до табаку?-спросил Галвей. — Ведь и табак подобно маслу не растет на кустарнике.

— Табак — это иная статья.

— Точно такая же, — настаивал на своем Галвей. — Я не курю табаку, а ты не ешь масла. И все-таки, что ты с ним сделал?

— Ну, если ты непременно хочешь знать, — неохотно протянул Пайп, — то мне нужно было смазать капканы.

Галвей с минуту оставался безгласным.

— И это ты моим хорошим маслом сматывал свои капканы? — спросил он наконец сдавленным голосом.

— Да ведь нужно же было как-нибудь использовать твое прогорклое масло, которое даже вонять начало, — заявил Пайп. — Хорошо, что хоть на смазку пригодилось.

— Ты извел прекрасное свежее масло, — взволнованно сказал Галвей. Оно прогоркло не больше меня самого. Лучше масла я никогда еще не ел. А ты извел его на свои грязные капканы. Отлично! Теперь ты наверное знаешь, что я о тебе думаю...

Он решительно повернулся спиной к товарищу и принялся осматривать свои капканы, гонор, мешок и винтовку. Потом, не сказав ни слова, он вышел из хижины и исчез в хлопьях падавшего снега.

Пайп чувствовал себя виноватым. Он не понимал пристрастия Галвея к коровьему маслу, которое на севере считается роскошью, но видел, что глубоко огорчил товарища. «Ну, -утешал он себя, — обойдется и бeз масла. Невелика беда».

Однако отсутствие любимой еды резко сказалось на характере Галвея. Обычно живой, веселый и добродушный, он сделался теперь угрюмым и раздражительным; Пошатнулось даже его здоровье, и он мрачно заявлял иногда, что едва ли дотянет до весны. Галвей больше не поднимал разговора о масле, но между товарищами установились сдержанно холодные отношения, особенно мучительные ' для людей, которых судьба заставила долго жить вдвоем.

Пайп не очень строго себя винил. Не так уже много взял он масла на свои капканы, да и горшок все равно скоро бы опорожнился. Но тут он вспомнил, сколько трупов и лишений им пришлось перенести вместе и каким верным товарищем был всегда Галвей. Эти мысли так мучили Пайпа, что он не мог выносить молчаливого упрека в глазах товарища. Однажды утром Пайп не пошел как обычно осматривать свои капканы, но быстро зашагал в южном направлении. Снег был еще не глубок и не затруднял ходьбу. Первым серьезным препятствием на его пути оказалась река Киттин, которая пенилась в скалистых, покрытых снегом берегах, похожая на серого рычащего зверя.

Пайп нашел место, где упавшее дерево могло послужить мостом через бурную речку. Отыскал тонкое деревцо, срезал его, обрубил сучья и, пользуясь им как шестом, осторожно перешел по стволу на ту сторону. Вскоре он вышел на болотистую равнину, засыпанную глубоким рыхлым снегом. Майи с трудом передвигал ноги. Когда стемнело, он расположился на ночлег. Выкопал себе в снегу ямку и отлично выспался. Еще задолго до того, как -занялась заря, он был уже на ногах.

Все утро и весь день он упорно продвигался к югу через леса и замерзшие болота. Около трех часом дня, когда бледное солнце близилось к закату, он оставил за собой лес и вышел на безбрежную равнину. Вскоре он набрел на тропу, которая и привела его в сумерках к небольшой ферме: у самого края поля стояли две неуклюжих бревенчатых постройки с покривившимися окнами. В морозном воздухе стоял густой коровий запах. Четыре пса с громким лаем возвестили о появлении незнакомца. Пни окружили Пайпа, оскалив клыки и явно намереваясь разодрать его на части, но в это время показался фермер и отогнал их от пришельца.

— Входите, — сказал он приветливо. — Рад вашему приходу. Жена как раз накрывает на стол, а вы должно быть изрядно изголодались.

Женщина с бледным морщинистым лицом слабо улыбнулась, протягивая Пайпу руку.

Рисунок. — Не заговаривай мне зубы,— сказал Галвей.— Куда девалось мое масло?

— Присаживайтесь,— ласково сказала она. — Поужинайте с нами.

Единственная комната была полна детей, которые широко открытыми глазами уставились на гостя. Однако ему никто не задавал вопросов. Таков уж этикет на севере. Вас ни о чем не спрашивают, но ждут, что вы сами назовете себя и скажете, откуда пришли и зачем.

— Я Франк Пайп и живу вместе с моим товарищем Галвеем к северу от реки Киттин, — заявил гость. — А пришел я к вам за сливочным маслом.

Хозяин в ответ молча кивнул головой: о делах будет еще время потолковать после ужина - таково другое правило севера.

— Меня зовут Морт Уайт, — оказал он в свою очередь, — а это моя жена. Дети же... вот Салли, вот Рос-рам, Патси, Оливия и Минни. Жеральда в люльке. Так назвала ее мать, она хитра на имена.

И он начал пространно говорить о возрасте своих ребят, об их способностях и наклонностях. Пайп вежливо выслушивал все эти длительные характеристики, сочувствующе мыча. Наконец подали ужин. На столе красовалась целая груда свинины с картошкой и репой, сливочное масло, хлеб и чай. В честь гостя было подано и блюдо с черникой, которая вызвала у ребят радостные восклицания.

— Захлопните свои рты! — рассердился Уайт. — А ты, Патси, не лезь ложкой и общее блюдо. Что у вас за манеры! Никак не могу научить их вежливости, — продолжал он. — Но в один прекрасный день я таки возьмусь за них и угощу их так, как меня угощал когда-то ремнем мой отец.

А затем последовали различные воспоминания из его детства.

После сытной еды гость вытащил из кармана трубку и кисет с табаком. Заметив жадный блеск в глазах Уайта, он молча подвинул к нему кисет.

— Мистер Пайп, — горячо сказал хозяин, — вы прямо мой благодетель! Я уже месяц не имею табаку, а все эти чайные и другие листья вызывают в человеке одно раздражение.

— Ну, а как насчет масла? — осведомился Пайп.

Послышался тяжелый вздох хозяйки.

— Ребята у меня просто истребляют масло, — сказала она. — А у меня всего две коровы. Все же я уделю вам граммов четыреста.

— Нет, я хочу купить масло, — сказал Пайп. — А расплачусь за него шкурками мускусных крыс. И нужно мне четыре кило.

Миссис Уайт с сожалением покачала головой.

— Быть может вы достанете у Моклея.

— А где он живет?

— В десяти километрах отсюда,— сказал фермер. — Но и у них только две коровы. Другие же мои соседи Близы живут отсюда и четырнадцати километрах.

— Я прошел уже около семидесяти километров. — заявил Пайп, — и хочу вернуться домой завтра к ночи. Я не могу дольше оставить без осмотра свои капканы. За четыреста граммов масла я согласен дать целую шкурку.

Миссис Уайт нерешительно перевела глаза на детей, явно борясь с материнским инстинктом.

— Вот что, — решительно отрезал хозяин. — Мы отпустим вам два кило масла за три шкурки и за пачку табаку, что у вас в кисете. Шкурки пойдут жене, а табак — мне. Идет?

— Я предпочел бы отдать за масло пять шкурок, — сказал Пайп.

Уайт упрямо замотал головой.

— Нет, неизвестно еще, когда я, добуду табак. А без него, вы сами знаете, ложись да помирай.

— Ладно, — осклабившись, согласился Пайп. — Только я возьму горсточку на обратную дорогу.

И под жадным взглядом хозяина он вынул весь табак из кисета, положив обратно в него небольшую щепоть. Миссис Уайт передала ему большой кусок соленого масла и получила три шкурки.

— Сегодня вы переночуете у нас,— сказал хозяин. — Поспеете еще домой.

— Нет, нужно двигаться, — возразил Пайп. — Мне предстоит ведь дальняя дорога.

— Заходите к нам, когда коровы начнут доиться, — сказала хозяйка. — Мы с удовольствием дадим вам еще масла.

* * *

В морозную безоблачную ночь, при ярко мерцавших звездах спешил к своей хижине Пайп. Он оставил уже за собой около пятнадцати километров, когда почувствовал, что выбивается из сил, и решил развести костер и отдохнуть часов пять-шесть. Наутро он зашагал дальше. Благополучно перебравшись по бревну через речку Киттин, он быстро приближался к дому, думая о том, как удивится Росс, когда увидит добрый кусок сливочного масла.

«Плохо лишь то, — думал он, — что я отдал Уайту мой последний табак. Когда-то я его еще раздобуду! Но делать нечего: Росс прямо извелся из-за масла, и мне; его товарищу, следовало помочь ему во что бы то ни стало».

Пайпу оставалось пройти до дому •сего километр, когда он провалился по пояс в небольшое болотце, обманчиво затянутое тонким ледяным покровом. Он был так близко от своей хижины, что решил не разводить огня для просушки одежды. Вылез из ямы и, ругаясь, побежал рысцой. Скоро штаны его подернулись ледяной коркой и начали потрескивать при каждом движении. Зубы отбивали дробь, а в оцепенелые ноги словно впивались иголки.

Когда же он добежал до бревенчатой хижины, то издали еще увидел, что товарища не было дома. Из трубы не валил дым, а на свежем снегу у порога не видно было отпечатков ног. Он вошел в хижину словно в ледяную могилу: все занавески и потолок подернулись инеем. Но Пайпу некогда было предаваться размышлениям о причинах такого жуткого запустения. Еле двигая одеревянелыми пальцами, он затопил печку. Сначала она заворчала, словно усталый пес, но затем стала быстро покрываться красными пятнами, которые с каждой минутой увеличивались в об'еме.

Теперь только мог начать Пайп ожесточенную борьбу с ледяными доспехами на своем теле. А когда освободился от них, то увидел, что отморозил себе пятку и несколько пальцев на обеих ногах. Он набрал в таз снегу и принялся им растирать обмерзшие места. А потом дико зарычал и, отбросив ногой таз, начал в неописуемой пляске носиться по комнате. По щекам его от невыносимой боли катились слезы. Наконец в полном изнеможении он упал на свою койку и начал усиленно смазывать отмороженные распухшие ноги тем самым маслом, которое так дорого ему обошлось.

В полдень поднялась метель, и он слышал, как завывал ветер в окружавших хижину деревьях. Боль в ногах тем временем несколько утихла, и он все чаще задумывался о своем товарище. У Галвея был серьезный недостаток: в бурную погоду, когда заносило все тропинки и срывало поставленные вехи, он легко сбивался с пути. И не удивительно. Когда буран начнет вздымать и кутить в воздухе сухой колючий снег, даже опытный северный зверолов часто принимает хорошо известные места за неведомые уголки.

Пайп провел беспокойную ночь, а когда проснулся, то услышал все то же завывание метели. Он все еще чувствовал, что ноги у него словно ошпарены, тем не менее обмотал их тряпками, надел шерстяные чулки и мокассины и отправился на поиски своего друга.

Снег перестал густо валить, но холодный резкий ветер резал лицо, и все предметы в сером воздухе словно расплывались и меняли свой облик. «Нечего сказать, погодка! — беспокоился Пайп. — Но, как мне узнать, где его сейчас носит. Дойду все-таки до плешивой горы у озера, хотя едва ли удастся что-либо разглядеть оттуда».

Рисунок. Пайп издали еще увидел, что товарища не было дома.

Как только он вышел из леса, резкий ветер заставил его нагнуть голову и вызвал на глазах слезы. Пайп однако не сдавался и почти ползком взобрался на вершину небольшой горы, чтобы оттуда оглядеть окрестность. По равнине носился ветер, подхватывая и крутя тучи падающего снега. Вдруг одна из снежных завес несколько поредела, и Пайп увидел небольшую фигуру, с трудом пробиравшуюся в северном направлении.

«Это Росс, — решил Пайп. — Уверен, что он не считает себя заблудившимся. Готов биться об заклад, что в этом направлении он думает добраться до нашей хижины, а на самом деле рискует попасть на Северный полюс. Нужно догнать и остановить его».

Он поплелся наперерез путнику и вскоре убедился, что это действительно был Галвей.

— Алло, старина! Куда ты направляешься? — спросил он с усмешкой.

Галвей нахмурился.

— Домой, куда же мне еще направляться, чорт возьми!

— Видно ты построил себе новую хижину,— сказал, усмехаясь, Пайп.— Старую во всяком случае ты уже прошел. Я нарочно отправился искать тебя.

— Кто просил тебя об этом? — сердито оборвал его Росс.

Обрадованный встречей с другом, Пайп решил не обращать внимания на его резкости.

— Ладно, поворачивай обратно, — мягко сказал он. — Пора и пожевать чего-нибудь горячего.

— Кой чорт заставил тебя вылезать в такую погоду? — ворчал Галвей, следуя за Пайпом. — Лежал бы себе в тепле, под крышей. Когда я вернулся нынче утром в своей яме,

меня прямо-таки занесло снегом, а когда выбрался из ямы, то не мог даже руки своей рассмотреть.

— А где ты был все это время? — спросил Пайп.

— Я расскажу тебе, когда доберусь до дома, — буркнул Галвей.

Пайп был озадачен, но благоразумно воздержался от дальнейших расспросов. Молча довел он приятеля до хижины, молча изжарил кусок оленины, вскипятил чай и принес большой кусок масла, положив его на тарелку. Галвей, сгорбившись и опустив голову на руки, сидел у печки. Вид у него был крайне измученный.

— Ну, садись за стол, — тихо пригласил Пайп.

Галвей медленно поднял голову, и глаза его вдруг расширились.

— Где ты достал масло? — живо спросил он .— Ты что же, спрятал его от меня?

Пайп покачал головой.

— Нет, дружище. Я слетал за ним к поселенцам, там, в южной стороне.

На лице Галвея появилось выражение смущения. Он наклонился и принялся развязывать дорожный мешок, чтобы извлечь оттуда какой-то пакет.

— Знаешь, где я пропадал эти пять дней?

— Как будто начинаю догадываться, ¦— отвечал с кривой улыбкой Пайп.

— Здесь пять кило масла. Добыл его у шведа, что живет к югу от озера. Дорого оно мне досталось. Чуть не провалился с головой в проклятое озеро. Попал в полынью. А потом еще этот свирепый буран... А как у тебя дела с табаком?

— Весь вышел, — мрачно ответил Пайп, с грустью думая о том, как он пожертвовал своим последним табаком для масла, которое оказалось ненужным.

Галвей выложил на стол еще один небольшой сверток.

— У них нашелся также и табак. Я захватил пачку.

Пайп схватил с койки подушку и запустил ею в своего друга. Галвей вскочил и набросился на Пайпа. Так носились они по всей хижине, боролись, возились и наконец в полном изнеможении уселись за стол и с веселым смехом принялись за еду, радуясь своей дружбе.