ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДРАКОНА

Рассказ Герберта Сасс

И на верховьях и в дельте Семи Рек о нем ходили мрачные легенды. Он был известен как полумифическое существо, как химера — от Твикенгама до Снеггеди-Свамп, от приморского Санчос-Пойнт до лагун Лошадиной Саванны. Повсюду в памяти людей оставался кровавый образ чудовища.

«Драконом» его прозвал Харрод. Это прозвище пришло на ум Харроду в то июльское утро, когда он впервые увидел чудовище. Встреча была трагическая, породившая непримиримую беспощадную ненависть между человеком и животным.

Он удил рыбу в Тупело-Крик километра на три пониже его дома на плантациях. Плот стоял в прибрежной тине под черными стволами каучука, и Харрод, сидя на плоту, не столько следил за поплавком, застывшим на глади темной воды, сколько» наблюдал кипучую жизнь леса и реки. В кустах хлопчатника, склонивших над водой пушистые белые плюмажи, тут и там шныряли иволги и дрозды. Теплый воздух вздрагивал от птичьего писка; из соседних болотистых зарослей доносилось воркованье лесных голубей, стук красногрудого дятла, веселый свист желтошеих дроздов. С прибрежного дерева сорвалась пара диких уток и быстро пролетела по направлению к болотам, на охоту за лягушками. Птичьи голоса звучали так весело и беззаботно, что чувство глубокого покоя и безопасности охватило Харрода.

Он неподвижно застыл при виде изящной лани, грациозно вышедшей из зарослей хлопчатника на другой стороне потока, шагах в тридцати ниже. Одно мгновение лань стояла неподвижно, ее узкие ноздри втягивали воздух и коротенький хвостик нервно вздрагивал. Потом она медленно пошла по маленькому песчаному полуострову, остановилась и оглянулась. Тогда из зарослей выглянул двухмесячный теленок и быстро подбежал к матери. Hесколько минут оба стояли бок-о-бок на берегу, живыми черными глазами осматривая берега потока. Вдруг Харрод ощутил странное желание поднять руку и нарушить очарование. Но усилием воли он подавил в себе этот импульс и остался неподвижен, впившись взором в изящных животных.

Все последующее случилось так быстро и внезапно, что Харрод не сразу сообразил в чем дело. Из потока вынырнуло отвратительное черное тело, длинное, толстое, бугристое, и с невероятной быстротой выскочило на песок. В одно мгновение теленок был сброшен в воду. Около него показалась страшная голова Дракона, сверкнули белые острые зубы, и вместе с теленком чудовище исчезло в черном водовороте.

Харрод следил, затаив дыхание, не веря своим глазам. Он хорошо знал повадки аллигаторов: они водились в лагунах и в глубоких лесных речках страны плантаций, где он провел большую часть жизни, и он всегда считал аксиомой, что аллигаторы не нападают на оленей. Раза два он слышал о том, что крокодил унес теленка, но никогда не мог добиться подтверждения этих слухов. Он знал, что в первые месяцы охотничьего сезона, прежде чем рептилии заберутся в свои зимние логова, олени, спасаясь от охотничьих собак, часто переплывают реки, но никогда еще крокодилы не наглели до такой степени, чтобы нападать на них. 3нал он также, что крокодилы не прочь полакомиться кроликами, зайцами и другими обитателями болот. Однако одним из законов леса он считал нерушимый союз между крокодилом и оленем.

Харрод возвращался домой в глубоком раздумье. Происшедшее приобрело для него неожиданно большое значение: оно заставило его подвергнуть критике те представления, что прочно и, казалось, непоколебимо сложились в его сознании. Нужно было пересмотреть все законы леса. Кроме того сегодня он видел самого большого аллигатора в своей жизни. Перед ним лишь на мгновение мелькнул толстый, защищенный роговой броней хвост, который смел теленка в воду, и уродливая голова, но Харрод успел на-глаз определить размеры чудовища: метров пяти в длину или даже больше.

Этого одного было достаточно, чтобы заинтересовать Харрода, а похищение лани подвинуло его на смелое решение: он поклялся уничтожить опасную гадину. Харрод сам убивал оленей, но всегда самцов; за десять лет он не убил ни одной самки и отрезал бы себе руку прежде чем убить теленка. То, что ему удалось увидеть сегодня в Тупело-Крик, было подлое убийство, и часть вины падала на него, поскольку он не послушался внезапного импульса, не спугнул ланей и. остался бездействующим наблюдателем.

Он прозвал чудовище «Драконом» и поклялся, что настанет день, когда он всадит пулю ему в череп.

* * *

Дракон был стар еще тогда, когда Харрод впервые с ним встретился. В сухих ямках на большом болоте его мать положила яйца и покрыла их листьями и хвоей; через некоторое время солнце подогрело яйца, и тридцать пять братцев и сестриц начали свою полную приключений карьеру.

Что случилось с его братьями, Дракон так никогда и не узнал да и не интересовался этим. Как только свежий выводок беспорядочной стайкой вышел в лагуну, старый крокодил, который возможно был папашей Дракона, медленно двинулся. прямо на малыша, устремив на него пристальный взгляд холодных серо-зеленых глаз. Быть может намерения патриарха были самые благожелательные, но инстинкт заставил новорожденного крокодильчика быстро сколознуть в сторону и забиться как можно глубже в ил.

Здесь он вылежал некоторое время, наслаждаясь солнечным теплом, потом прорыл ход в мягком иле, скользнул опять в лагуну и, проплыв метров сто, выбрался на берег. Если позже он и встречал братьев и сестер, он не узнавал их среди сотен других юных черножелтых аллигаторов, которые ему попадались в болотистых лагунах и мелких речках.

Ему пришлось пережить множество приключений, избежать немало опасностей. Он научился бояться черепах, высоких голенастых птиц с острым длинным клювом и больших рыб с огромной пастью. Рос он быстро и прибавился на десять сантиметров к тому времени, когда наступившие холода заставили его зарыться поглубже в ил и крепко заснуть до весны. К концу следующего лета он стал вдвое длинней. Мелкие рыбешки, лягушки и головастики служили ему пищей. Года шли, он становился все сильнее и прожорливее, а его стол—все обильнее и разнообразнее, при чем главное место в нем занимала рыба всех сортов. Он наспециализировался также в ловле диких утят и водяных курочек, а к тому времени, когда достиг двух метров в длину, уже научился справляться и со взрослыми болотными птицами. В одном только отношении он резко отличался от представителей своей породы, ленивых обитателей болот: с самого начала он был путешественником, бродягой, искателем новых охотничьих областей.

В своих странствованиях он забирался далеко. Перекочевывал из притока в приток, иногда делая небольшие переходы по суше. Когда однажды Дракон случайно набрел на широкую реку, он, не раздумывая, пустился в путь, и течение унесло его на много километров вниз. Так плыл он, пока пресная вода реки не смешалась с соленой водой океана и не появились рыбы новых, неведомых пород. Он провел некоторое время в месте слияния пресной и соленой воды, потом пустился дальше к морю вместе с отливом, пока не достиг просторных соленых отмелей за барьером прибрежных острогов. Здесь он свернул в сторону от реки, в один из соленых рукавов дельты, из этого потока перебрался в другой, затем в третий к таким образом достиг другой реки. Он поплыл далеко вверх по ее течению, пока не оказался опять в ленивых водах болот, откуда берет начало река. Здесь он пролежал в полузабытье с начала октября по март в пустой крокодильей берлоге под рисовым полем. С наступлением теплой погоды снова начались его странствования. И так продолжалось каждую весну, каждое лето, пока во всем районе Семи Рек не осталось пи одной реки, потока или лагуны, где бы не побывал неутомимый Дракон.

Все это происходило задолго до того, как Харрод увидел Дракона. Тогда он не поражал своей величиной, и у него еще не выработался вкус к ловле исключительно теплокровных животных; голос его, когда он вь:л весной, был не громче и не резче чем у других. Шли года, с ними приходили опыт и сила, и Дракон удачно пережил все случайности и опасности жизни путешественника.

В прежние дни, когда оружие белого человека не заменило еще лука краснокожего, аллигаторы пяти-шести метров в длину встречались нередко, но теперь едва ли можно встретить крокодила длиннее четырех метров: рано или поздно пуля находит уязвимое место в броне пресмыкающегося.

Но Дракон, носивший в своем теле не одну пулю, все же выжил. Он благополучно перерос четыре метра и продолжал расти хотя в последнее время больше увеличивался в ширину чем в длину. Когда Харрод впервые увидел его, он имел пять метров от носа до кончика хвоста.

* * *

В следующие недели Харрод вновь услышал о Драконе; это были отрывистые вести о чудовище, появлявшемся то тут, то там. Конечно у него не было уверенности, что все это подвиги одного и того же аллигатора; но мало-по-малу он пришел к убеждению, что всюду речь шла именно о Драконе.

Во всех этих рассказах были удивительно сходные пункты. Двое других людей видели то же самое, что Харрод наблюдал в Тупело-Крик: колоссальный хвост крокодила смел в воду сосунка оленя, исчезнувшего в гигантских челюстях. Еще один человек рассказывал, как годовалый козленок, спасавшийся вплавь от собак, вдруг исчез в потоке. Четвертый рассказывал, как после исчезновения пяти баранов он устроил засаду на берегу реки и послал пулю в громадного аллигатора. Негр, проходивший лунной ночью через сосновый лес, встретил на тропинке аллигатора величиной с быка, и Харрод решил, что это Дракон путешествовал по суше из одного потока в другой.

После всех этих рассказов Харрод пришел к следующим выходам. Вопреки обычаям своей породы Дракон любил странствования и редко оставался долго в одной местности. Дракон привык к теплокровным жертвам, и на его совести были не один олень и баран. Обычный способ его охоты—лежать неподвижно у водопоя, куда приходят животные, и быстрым ударом хвоста сбрасывать жертву в воду.

Этим летом Харрод с винтовкой наготове стал проводить целые дни на Тупело-Крик у водопоев. Но за все лето Дракон больше не появлялся.

В половике сентября, когда с моря подули соленые ветры, Харрод оставил Тупело и поселился в маленьком коттедже на отмели соленого потока Джереми, куда из-за песчаных дюн доносился рокот Атлантического океана.

Первые три дня Харрод бездельничал, лениво осматривая незнакомую местность. Несмотря на то, что плантации Тупело находились всего в каких-нибудь шестидесяти километрах, здесь был совершенно новый мир. Вместо сосновых лесов тянулись зеленые прерии, огражденные от океана узенькой полоской берегового барьера. Здесь жили бесчисленные цапли и дергачи, караваек носились полчища, и вереницы ибисов парили в вышине.

Харрод привез с собою двух собак—английских сеттеров; один из них был белый лаверак с черными пятнами, другой щенок—белочерный левеллин с ободками вокруг глаз. С этими спутниками он бродил по островкам, порою забрасывая в омут леску, чтобы вытянуть большого бронзового подкаменного окуня, или в легкой плоскодонной гичке скользил по бесчисленным каналам широкой дельты.

На четвертый день его пребывания в Джереми признаки осени вдруг исчезли, и воздух снова задышал распаленным дыханием лета. Харрод целые дни проводил в праздности; любимым его местом была маленькая терраска дома, где он сидел, вдыхая соленый ветер океана, находившегося не дальше чем в километре.

На песчаной площадке перед домом расположилась на отдых стайка штук в шестьдесят коричневых караваек, около них сновали проворные кулики и чибисы, и пара устрицеловов с пурпурными крыльями торжественно плясала на песке,

Харрод лениво наблюдал птиц, когда из Джереми-Крик вдруг выплеснулась рыба не более чем в десяти метрах от террасы. Харрод взял удочку, складной стул и, устроившись на берегу, лениво забросил в тихое течение леску с улиткой в качестве наживки. Так сидел он минут пятнадцать. Рыба не клевала, и Харрод погрузился в полудремоту. Около него спали собаки.

Зеленая муха зажужжала над головой щенка-левеллина. Щенок проснулся, проглотил муху, потом поднялся, подошел к потоку и бросился в воду- Харрод с удовольствием смотрел на него. Он любил собак, которые охотно идут в воду, но на плантации щенок плавал с большой неохотой. Там пресноводные потоки и речки, черные или бурые как вино, вытекавшие из болот, таили в себе неведомые опасности, но здесь, близ океана кристально ясные воды разумеется были вполне безопасны. Левеллин выплыл на средину потока, поток повернулся и поплыл к берегу медленно, наслаждаясь прохладой купанья. И вдруг, когда пес был в каких-нибудь пяти метрах от Харрода, ленивые воды вспенились, показалась страшная черная голова, и раскрылись огромные челюсти с короткими кривыми зубами.

Щенок так никогда и не узнал, кто с ним покончил. От собаки и следа не осталось, и снова поток был спокоен.

Харрод бросился в дом за винтовкой, но было поздно.

* * *

Так второй раз Дракон дал Харроду трагический урок, и снова Харрод горько упрекал себя за непредусмотрительность. Но он не был виноват. Крокодилы, которые кишат в реках у болот внутри страны, никогда не появляются в дельтах у самого океана.

Некоторые утверждают, что аллигаторы не могут жить в соленых водах. Это неверно. Другие говорят, что аллигаторы не заходят сюда, боясь касаток и дельфинов трех-четырех метров длины, проворных как гончие, которые иногда заплывают в дельту подкормиться улитками.

Харрод не знал, что Джереми-Крик, протекавший мимо его дома, был исключением из общего правила. Во-первых, выше он соединялся с рекой, берущей начало в болотах в глубине страны, во-вторых, устье его было очень узко, и сюда сравнительно редко заходили касатки, разве только во время больших разливов. Не мог он также знать, что Дракон имел обыкновение посещать прибрежные области.

Из всех прибрежных потоков Джереми-Крик был излюбленным местом охоты Дракона. К касаткам он относился с холодным равнодушием. Большая стая касаток могла бы напасть на него, но маленькие стайки, иногда заходившие в Джереми-Крик, отступали перед пятью метрами его бронированного тела и полуоткрытой пастью, где поблескивали острые клыки.

Через неделю после гибели щенка Дракон снова расположился в Джереми-Крик близ домика Харрода. Харрод провел немало дней, наблюдая за потоком с винтовкой в руке. Но случай встретиться с Драконом все не представлялся.

Дракон, оставаясь невидимым, сам пристально наблюдал за человеком. Он неслышно всплывал, его глаз на мгновение показывался над поверхностью и снова пропадал. Раз-другой Харроду казалось, что он видел эти глаза — две странных черных выпуклости над водой,— но каждый раз, когда он вскидывал винтовку, глаза исчезали.

Собственно говоря, Дракон интересовался не Харродом, а его собакой. Собаки были его любимым деликатесом, но достать их было очень трудно. В свое время он убил с полдюжины собак, чаще всего из числа охотничьих, гонявшихся вплавь за оленем, а теперь, проглотив щенка левеллина, крокодил почувствовал острое тяготение к собачине. Раз одна из собак Харрода рискнула войти в воду,—войдет и другая рано или поздно. Эта белая собака с длинной шерстью наверное глупее гончих, умеющих загонять оленя.

Рисунок. Червый гигант схватил зубами молодую касатку и тряс ее, как собака трясет крысу..

Поэтому Дракон ждал терпеливо, лишь иногда на мгновение показывая свои глаза-перископы. Ждал и Харрод, мрачно, терпеливо, не выпуская винтовки из рук. У Харрода было одно преимущество: он мог разгадать намерения чудо ища. Он был уверен, что Дракон лежит здесь, в потоке, хладнокровно выслеживая другую собаку, и надеялся, что рано или поздно голод и жадность аллигатора одержат верх над его осторожностью. За собаку Харрод не боялся. Старый сеттер много лет прожил на плантациях и знал, какие опасности таятся в воде. И, несмотря на всю привлекательность ясных потоков, пес не доверял им. Так ждал Харрод, и ждал Дракон, а дни катились за днями; инстинкт самосохранения огромного аллигатора не покидал его и успешно боролся с умом человека. Иногда Харрод сидел на берегу, и пес засыпал около него; тогда человек вставал и спокойно уходил, рассчитывая, что Дракон бросится на собаку, сидящую в нескольких шагах от воды. Но Дракон точно угадывал, что человек не ушел, а притаился за холмом с винтовкой наготове; он не трогайся с места. Потом старый пес просыпался и шел к хозяину.

Наконец мрачная игра пришла к концу. У Харрода кончился отпуск, он забрал собаку и вернулся в Тупелло-Крик. Дракон больше их не видел, и скоро воспоминание о них исчезло из его тугой памяти. Он не знал, что человек поклялся разделаться с ним, что Харрод — лучший стрелок плантаций — объявил ему войну, которую ничто кроме смерти не могло прервать.

А если бы и знал, это его не беспокоило бы. Другие люди тоже старались его убить. Дракон носил не одну свинцовую пулю под броневыми пластинками. Он научился бояться людей и был с ними крайне осторожен.

После ухода Харрода Дракон двинулся немного выше по потоку, где охота была лучше. Здесь он пробыл два дня. Он держался под самой поверхностью, разинув пасть, куда рыбки лезли сами, приносимые течением. Иногда попадался окунь, лещ или толстый карась, но все эта была неинтересная, несытная мелкота. Ее можно было глотать сотнями, но удовлетворения от нее не было.

К концу второго дня аллигатору повезло.

Берег здесь был низкий, покрытый засохшим идем. И вот на полосу ила приковылял енот в поисках крабов. Выпуклые глаза Дракона сразу заметили енота, и аллигатор двинулся поближе к берегу, выбирая места поглубже. Приблизившись к своей жертве, он взмахнул хвостом, и гигантские челюсти сомкнулись над пушистым зверьком.

В эту ночь, когда бледная луна поднялась над прерией, в воздухе снова почувствовалось дыхание осени. Всю ночь были слышны крики от. ставших птиц и кряканье приставших на отдых цапель. Утро наступило пасмурное и ветреное. В соленой траве громко хохотали кулики; стадо за стадом снимались быстрокрылые каравайки; высоко в небе летел к югу последний косяк длинношеих ибисов. Дракон понял, что лето кончилось. Он еще не хотел удаляться в свое тайное логово, где проводил зимы, но все же в эти дни старался держаться вблизи логова.

Он позавтракал мелкой рыбешкой, потом повернулся против течения и с приливом медленно пустился в путь, выставив на поверхность только глаза и ноздри. Через несколько часов узкими извилистыми каналами о пробрался в широкую реку и спокойно стал отмеривать вверх против течения километр за километром, пока соленая вода не сменилась пресной, луга и рисовые поля, тянувшиеся вдоль берегов, не уступили место лесу.

Наконец перед ним открылось устье Тупело-Крика. На следующий день он подобно длинней бронированной субмарине двигался через узкий глубокий канал из травного русла Тугело-Крика в широкую лагуну Букхилл, окаймленную гигантскими кипарисами, километрах в десяти от дома Харрода на плантациях. Здесь окончилось его путешествие, и он расположился на отдых среди шести-семи себе подобных в спокойной воде цвета вина, недалеко от своего подземного логова.

Недели через две Харрод верхом на лошади ехал через сосновый лес; вдруг он вздрогнул, услышав отдаленный лай собачьей стаи, приближавшейся к нему. Это была первая охота на оленя в этом сезоне, и он должен был принять в ней участие, подчиняясь требованию нетерпеливых соседей, которые не могли дождаться более холодной погоды для начала любимого спорта. Осень стояла погожая, но неровная, холода перемежались периодами тепла, и в общем было слишком тепло по мнению Харрода, чтобы зря гонять собак по болотам и лагунам. Но другие посмеялись над его опасениями, и Харрод, скрепя сердце, согласился и дал своих двух гончих в общую стаю. Теперь он увидал, что его опасения недалеки от истины. По направлению бега своры он понял, что олень бежит к Бувхиллу, самой опасной лагуне во всей окрестности. Всадники рассеялись по лесу, заняв все пункты, где мог бы пробежать олень, но этот олень видимо понесся прямо к Букхиллу, и на пути его, как знал Харрод, не было ни одного охотника. Он натянул поводья и галопом помчался через лес, с трудом лавируя между огромными стволами. Он не мог уже перехватить оленя, но надеялся остановить собак и прекратить опасную погоню. Его псы были новичками на территории плантации; он только что выписал их из питомника в Виргинии Увлекшись погоней, они легко могли последовать за оленем в опасные воды черней лагуны.

Не доезжая сотни метров до цели, Харрод понял, что опоздал. Он слышал, как собаки лаяли на берегу. Олень очевидно бросился в воду, и более опытные собаки не решились последовать за ним, но виргинские щенки бросились в погоню не задумываясь. Через минуту-другую перед Харродом развернулось зрелище, при виде которого у него крепче сжались губы и быстрее забилось сердце.

Семь собак метались и лаяли на берегу Букхилла. Оленя нигде не было видно. Повидимому он уже переплыл лагуну и пропал среди молодых кипарисов и низкого кустарника, росшего по ту сторону. На середине лагуны одна из гончих Харрода плыла прямо на кусты, и не больше чем в десяти метрах сзади и левее собаки Харрод увидел две черных выпуклости, быстро рассекающих зеркальную поверхность воды.

Харрод резко осадил лошадь, вскинул винтовку, — он всегда охотился с винтовкой, презирая двухстролку, с которой обычно охотятся на оленей в стране плантаций. Шансы на удачный выстрел были ничтожны, потому что стрелку были видны только перископообразные глаза аллигатора, но он уверенно нажал курок. Грянул выстрел, и черные выпуклости исчезли. Харрод увидел, что на воде, где были глаза чудовища, медленно расплывалось маленькое красное пятно. Долгое время Харрод не знал, был ли Дракон тем аллигатором, которого он подстрелил в тот день в лагуне Букхилл; он видел только глаза чудовища. Если его пуля и ранила смертельно аллигатора, то смерть все же не наступила мгновенно. Мертвый аллигатор всегда тонет, но часов через двенадцать-пятнадцать всплывает брюхом кверху. На следующий день Харрод приехал к лагуне, ко трупа не видел.

Дракон камнем пошел вниз, стукнулся о дно и лежал без движения. Из маленькой дырочки в голове, как раз позади глаз, медленно выходила густая кровь. Минут десять могло бы показаться, что жизнь покинула колоссальное тело, потом бронированный хвост зашевелился. Долгое время продолжалось это ритмическое движение хвоста, потом сразу, точно пронзенный электрическим током, гигант ожил.

Его хвост пенил воду, мускулы конвульсивно двигались, огромная пасть открывалась и закрывалась. Он двинулся вперед, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, поднимаясь на поверхность. Прямо как стрела стремился он к узкому каналу, который вел в Тупело-Крик; этим каналом он прошел в Тупело, из Тупело в реку. Здесь он повернул вниз по течению и поплыл под поверхностью, выставляя над водою уродливую голову и три метра зубчатой бронированной спины.

Он сам не знал, куда плыл. Его охватила агония, она мучила его, огнем горела в его крови. Вся его осторожность пропала, весь опыт пошел насмарку. Может быть он избрал этот путь машинально, так как часто пользовался им в путешествиях из пресноводных лагун в заливы дельты.

Он плыл с каким-то ожесточением и все кругом видел через кровавую дымку. По временам он совсем терял зрение. Километр за километром оставлял он позади, и казалось, что силы его неистощимы. Боль несколько утихла, зрение прояснилось, но пуля Харрода раздробила черепную коробку аллигатора, может быть даже затронула мо:г, и его охватило безумие.

Инстинкт, увлекавший его сперва по знакомому пути, под конец покинул его. Дракон проплыл мимо канала, соединявшего реку с Джереми-Крик, и устремился к широкому устью.

В дельте его встретили соленые белые волны океана. Он не дрогнул и устремился прямо в океан, огибая островки и мели.

Команда рыболовного баркаса «Джесси», вернувшегося в порт через несколько дней, рассказывала странную историю.

Стая в тридцать-сорок касаток резвилась вокруг баркаса, стоявшего на якоре километрах в десяти от устья реки, как вдруг среди стаи вынырнуло ужасное черное существо, точно гигантская ящерица, поднявшаяся из бездны океана. Чудовище, которое по словам рыбаков было не меньше шести метров длины, атаковало касаток, касатки в в свою очередь окружили его, начался бой, и вся вода побагровела от крови. .

Долго длилась битва. Разъяренные бойцы перестали бояться людей и приблизились к баркасу. Дважды рыбаки с «Джесси» видели, как под водой раскрывались гигантские челюсти черного ящера; много раз взлетал над водой его могучий хвост. Один рыбак, взобравшийся на мачту, чтобы лучше видеть небывалое, сражение, видел, как черный гигант схватил зубами молодую касатку и тряс ее, как собака трясет крысу. Все рыбаки подтверждали, что под конец черное чудовище было побеждено. Касатки окружили его, как иногда они окружают больших акул, составив круг, головами внутрь, и тела их блестели как спицы колеса. Чудовище билось с невероятной яростью, но постепенно силы его стали иссякать. Касатки били его молниеносными ударами, таранили своими тяжелыми крепкими головами, рвали в куски короткими острыми зубами. Наконец чудовище погрузилось в воду, красную от крови...

Рыбаки были береговые жители, незнакомые с чудовищами внутренних вод. Они были уверены, что странный черный ящер, напавший на стаю касаток, был неведомый обитатель океанских глубин, которого никто и никогда до сих пор не встречал. Но Харрод, услышав их рассказ, сложил два и два и получил четыре. Конечно доказать этого он не мог, но был глубоко убежден, что его враг Дракон окончил свои дни.