ВОКРУГ СВЕТА ПУТЕШЕСТВИЯ И ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА СУШЕ, НА МОРЕ И В ВОЗДУХЕ СОДЕРЖАНИЕ: Продавец воздуха. Научно-фантастический роман А. Беляева ? Таежные были: Рассказ у костра. Серия рассказов Ал. Смирнова, ? «Человек в обезьяне». Рассказ Э. Скуаиp. ? Как кувыркался айсберг. Рассказ С. Будинов а. {К рис. на обложке.) ? Шевели мозгами, ? Десять лет работы Госиздата. ПРОДАВЕЦ ВОЗДУХА Научно-фантастический роман А. Беляева Рисунки художника А. Шпир (Продолжение) СОДЕРЖАНИЕ ПРЕДЫДУЩИХ ГЛАВ: Научные круги СССР и всего мира заинтересованы необычайными явлениями в атмосфере Земли. Академия Наук СССР снаряжает экспедицию в Якутию. Один из членов се, метеоролог Клименко (от лица которого ведется повествование) с проводником-якутом Николой выходят из Верхоянска авангардом для определения маршрута экспедиции, следующей по направлению ветра. В пути Клименко и Никола, услышав призыв о помощи, спасают утопающего в болоте иностранца. Англичанин наскоро благодарит спасителей и уходит. Никола пытается отговорить Клименко от продолжения путешествия: впереди — «ноздря Ай-Тойона» (верховного божества якутов). Подгоняемые все усиливающимся ветром, они взбираются по горному склону. Добравшись до вершины, Клименко видит внизу огромный глубокий кратер с правильной формы «дырой» па дне его. Ветер срывает Клименко и Николу с площадки на гребне, где они лежали, и устремляет с потоком плотного воздуха в кратер. Они приходят в себя в больнице подземного городка, в плену у спасенного ими англичанина, мистера Бэйли, который ставит их на работу: Николу — по уборке мусора, всасываемого с воздухом через трубу на дне кратера, а Клименко — в лабораторию» в помощь главному инженеру, знаменитому шведскому ученому Энгсль-бректу и его дочери Элеоноре. Мистер Бэйли и Энгельбрект — участники пропавшей экспедиции на «Арктике», а городок Бэйли оказывается огромнейшим заводом, тайно изготовляющим жидкий воздух, водород, гелий. Уверенный, что замыслы Бэйли угрожают безопасности и интересам СССР, Клименко решается бежать. Через выводную трубу, в которой работает Никола, Клименко с ним и другим якутом, Иваном, выбираются ночью на волю, но беглецы втягиваются вентилятором обратно. Бэйли вызывает Клименко «на суд» и приговаривает его за попытку побега к смерти. В особой камере ученого начинают замораживать, но в последний момент Бэйли «милует его, получив от Элеоноры хороший отзыв о работе Клименко. В теплонепроницаемых костюмах Бэйли и Клименко спускаются в подземные пещеры. Бэйли показывает голубое озеро жидкого воздуха и склад маленьких шариков из уплотненного Энгельбректом воздуха, каждый весом больше тонны. Бэйли доказывает, что его план — отобрать у Земли се атмосферу — реален. Он хочет торговать воздухом и утверждает, что уже торгует с Марсом, где воздуха мало, посылая марсианам в ракетах свои шарики и получай or них за это радиоактивный элемент «иль». Затем Бэйли «для устрашения» ведет Клименко в пещеру-музей, где собраны замороженные мамонт, различные животные и... втянутые ветром люди, жители севера в их национальных костюмах и с утварью. Дальше —группа оледеневших казненных, тех, кто пытался нарушить законы Бэйли... Узнав о новых планах Бэйли, Нора вступает с Клименко в союз (пока оборонительный). Молодой ученый уже влюблен в девушку и мечтает о совместном бегстве. Изменяя тактику, Клименко продолжает работать с Норой, а одновременно осторожно выведывает, где можно, тайны городка. Он заводит дружбу с радистом Люком (пьяницей и шахматистом) и узнает, что Бэйли поддерживает связъ с внешним миром, принимая и посылая радиотелеграммы на очень коротких волнах. Крушение «Арктика» было, оказывается, устроено Бэйчи после высадки, чтобы замести следы. От Полярного моря машины, материалы и припасы были доставлены к месту постройки городка на мощных аэропланах. Значит, вся затея Бэйли была подготовлена еще в Англии! От Люка же Клименко узнает, что вследствие буранов и сильных ветров экспедиция Академии Наук отложена до весны... XIII. Затишье перед бурей. — Мы дышим в лаборатории самым чистым, насыщенным кислородом воздухом. И все же мне чего-то не хватает,— призналась Нора.— Каких-то «воздушных витаминов». Быть может, нам не хватает этих запахов земли, запахов хвои, не хватает созерцания неба, хотя бы этого северного неба... Истинное наслаждение дыханием я испытываю только здесь, наверху. Рисунок. От горизонта поднималась завеса, переливающаяся всеми цветами радуги. Полярная ночь чаровала... Мы стояли на балконе небольшой площадки в расщелине кратера с его внешней стороны. На внешнем склоне горы было не-сколько таких балконов. Они соединялись покатыми туннелями с тремя верхними этажами. Каждый туннель был снабжен лифтом. Эти площадки с. балконами могли служить для сторожевых наблюдений. Но ураганный ветер, всасывающий в кратер всех, приближающихся к горе, делал совершенно излишним постоянное наблюдение. И привилегированные обитатели верхних этажей пользовались балконами только для того, чтобы подышать «настоящим» воздухом и посмотреть на небо. Нора облюбовала себе один балкон и с милостивого разрешения Бэйли получила его в единоличное пользование. Она хранила у себя ключ от входа в туннель, ведущий на балкон (второй ключ от этой двери был у сaмого Бэйли). Дверь эта находилась недалеко от ее комнаты, и Нора могла подниматься на балкон во всякое гремя. Она подолгу бывала здесь и любила «беседовать со звездами». Это было совершенно уединенное место, так как выступы скал закрывали балкон, и с соседних площадок не видно было, что на нем делается. Площадка круто обрывалась. Горы кругом были занесены снегом. На темном небе сверкали звезды. Ветра нe было. — «Воздушные витамины»... это вы хорошо сказали,— ответил я.— Я не чувствую запахов земли, все уже занесено снегом. Но хвоей пах-нет. И еще чем-то, как будто далеким дымком... — А где дым, там жилье, люди... — Которые также наслаждаются «воздушными витаминами». И всего этого их хочет лишить мистер Бэйли! — Смотрите! Я посмотрел на север. От горизонта поднимался бледный световой столб. Все выше, выше—до зенита. Из молочного столб превратился в бледноголубой, потом в светло-зеленый. Верхушка столба начала розоветь, и вдруг от нее» как ветви от ствола дерева, потянулись во все стороны широкие отростки. А от горизонта поднималась завеса, переливающаяся необыкновенно нежными и прозрачными оттенками всех цветов радуги. Полярная ночь чаровала. На небе разыгрывалась безмолвная симфония красок. И цвета переливались как звуки оркестра, то вдруг разгораясь в мощном аккорде, то нежно замирая в пианиссимо едва уловимых оттенков. — Как прекрасен мир!—с некоторой грустью в голосе сказала Нора. Я взял ее руку в меховой перчатке. Нора как будто не заметила этого и продолжала стоять неподвижно, глядя на расстилающуюся перед нами панораму горных цепей и долин. Белый снег отражал небесные огни и непрестанно менял окраску, то голубея, то розовея. Это была красота, которая покоряет на всю жизнь. Безлюдье... Пустыня... Перекличка прекрасных, но глухо-немых огней... Мы как будто были заброшены в совершенно иной, фантастический мир. А там, за горными цепями, на юго-западе и юго-востоке копошился людской муравейник. — Мисс Энгельбрект, вы говорили с вашим отцом?—прервал я молчание. Нора точно вернулась на землю из надзвездных высот. — Да, говорила,— ответила она, опустив голову. — И чем же кончился ваш разговор? Нора устало подняла голову. — Чем кончился наш разговор?..— переспросила она, как бы не расслышан.— Отец поцеловал меня в лоб, как это делал, когда я еще девочкой уходила вечером спать, и сказал: «Спи спокойно, моя дочурка»... И я ушла в свою комнату. Отец! Милый отец, с которым я никогда не разлучалась, ни на один день, как будто ушел от меня, стал далеким, непонятным и даже... страшным... Я уже не могу относиться к нему с прежним доверием, Мы опять замолчали. А небесный гимн северного сияния все разрастался, ширился как могучий световой орган, холодный, беззвучный, прекрасный, чуждый всему, что волновало нас... * * * Потянулись скучные однообразные дни. Мы с Норой попрежнему занимались в лаборатории, но девушка работала уже без прежнего энтузиазма. Раньше Норе доставляло огромную радость заслужить одобрение отца. Теперь всю работу она проделывала механически, как подневольный слуга, работающий за кусок хлеба. Она глубоко страдала. Побледнел ее прекрасный румянец, запали глаза, она заметно похудела. У нее появилась рассеянность. Посуда летела из ее рук, она нередко ошибалась. Профессора Энгельбректа я видел только изредка, но и в нем была заметна перемена. Он как-то осунулся, постарел, лицо его потемнело. По вечерам, после работы, Нора и я выходили иногда на нашу площадку полюбоваться северным сиянием, подышать «воздушными витаминами», а главное побеседовать. Нора была одинока в своем горе, и я был единственный человек, в обществе которого она могла найти моральную поддержку. Уже несколько дней ветер не бушевал над кратером. Было необычайно тихо. — Мистер Бзйли, очевидно, решил дать передохнуть воздуху,—как-то пошутил я..... — Да, но этому нечего радоваться,— ответила Нора.—Мы переходим на новый способ сгущения воздуха. Зимой воздух приносил целые тучи снежной пыли. Это затрудняло работу. Снег, удаленный из вентилятора, требовал слишком много места и труда для уборки. Вы видите эту гору? Это искусственная гора. Она не успевает стаивать за лето. Еще через год здесь был бы целый Монблан. Отец призвал на помощь все силы химии и электричества и нашел новые способы поглощения и разложения воздуха. Увы, процессы переработки воздуха пойдут теперь еще быстрее. И скоро земля начнет задыхаться, как в припадке астмы, — Нора, бежим отсюда!—вдруг сказал я. Девушка посмотрела на меня. — Возьмемся за руки и прыгнем с этой площадки? — шутливо спросила она. Это уже было похоже на кокетство. Не давая мне ответить, Нора в том же тоне продолжала, глядя вниз: — Пожалуй, мы и не разбились бы. Мы скатились бы вниз и упали бы в мягкий снег. Потом пошли бы, вон туда... Я внимательно смотрел на путь, указываемый Норой. А ведь в самом деле этим путем можно бежать! Здесь нет трубы. Извилистое ущелье может защитить от ветров, если их поднимет «бог ветров» Бэйли. — Не шутите, Нора, это прекрасный путь для побега,— высказал я вслух мою мысль.— Немножко высоко... Если вы не решаетесь, я бегу один. Что-то в роде испуга мелькнуло в глазах Норы. — И оставите меня одну? Нет, я не пущу вас... — По приказу его величества мистера Бэйли? — Я не пущу вас,— продолжала Нора.— Вас могут поймать, как и в первый раз, и тогда вам уже не поможет никакое заступничество. Притом вы не приспособлены для такого путешествия. Ваша жертве будет напрасна. Отважиться на такое путешествие имеет право только человек, рожденный в этой мертвой пустыне, — какой-нибудь якут, как Баш Никола... В самом деле, почему бы вам не снарядить его? Он прекрасно справится с за-дачей. И скоро на наши головы полетят разрывные снаряды. И мы «умрем, как герои»,— сказала она с горькой иронией. — Наши войска будут предупреждены, и может бьпь нам удастся избегнуть этой почетной смерти. Вероятно, осажденный мистер Бэйли сдастся, когда убедится, что борьба безнадежна, — постарался я смягчить мрачные перспективы.— Ваше предложение не плохо. Я готов итти на риск, но вы правы: Никола лучше справится с этой задачей. — А Никола согласится? — Никола! Вы не знаете его. Это золотой человек. Он столько раз смотрел смерти в глаза, что наш проект нисколько не испугает и не удивит его. У меня стало легче на душе, Нора тоже повеселела. Круг безысходности как будто разомкнулся. Теперь у нас был определенный план. Мы всячески обдумывали его, и это отвлекало Нору от мрачных мыслей. Встретившись с Николой в нашей комнате, я подозвал его и тихо шепнул: — Никола, я нашел, откуда можно бежать. Можешь ли ты пробраться в Верхоянск? Я дам тебе теплую одежду, револьвер и мешок с сухарями и вяленым мясом — А ты?—спросил тоже тихо Никола. — Нам нельзя вдвоем. Нас могут поймать. Но если не дойдешь ты, тогда отправлюсь я. Впрочем, если ты не хочешь итти один... — Засем не хоцесь. Мне тут скуцьно. А засем в Верхоянск? — Ты передашь письмо. Идешь? — Ну да,— ответил Никола. — Но только ты подумай хорошенько, Никола, я не принуждаю тебя. Ведь если тебя поймают, то на этот раз ты не отделаешься так легко. Тебя могут убить. — Медведь бьет и селовек бьёт,— формулировал Никола свой фатализм.—А когда итти, сейсяс? — Нет, подождем немного. Надо все обдумать и приготовить. Притом скоро начнет выглядывать солнце. Зима на исходе. . — Не надо солнца. Я все вижу. Сильно хосю сейсяс. С большим трудом мне удалось отговорить Николу от немедленного путешествия. Мы начали готовить Николу к побегу. Теплую доху и сапоги я решил отдать свои. Никола мог «украсть» их у меня. Револьвер мне удалось достать от Норы. Оставалось припасти пищу. Это было труднее всего. Приходилось за обедом незаметно класть в карман кусочки хлеба и сухарей. Никола тоже экономил, но я не позволял ему уменьшать свои порции: он должен был набираться сил. Рисунок. Показалась вторая рука Николы, лохматая его шапка... 0н вылез наполовину... И Нора откладывала запасы. У нее вдруг появился «волчий аппетит». Скоро сумка, хранимая под моей подушкой, значительно наполнилась. Еще несколько дней, и Никола мог двинуться в путь. Надо было однако позаботиться и о том, чтобы на меня не пало подозрение. Если Никола не доберется до Верхоянска и погибнет, то отправлюсь я. Мне необходимо было беречь себя на этот случае. XIV. «Шутики мистера Калименко». По моему совету Никола за несколько дней до побега начал говорить в кругу товарищей по работе о том, что ему очень наскучило пребывание в подземном городке и что он решил бежать; . — Товарищ Клименко ничего не знает, если бы он знал, мне попало бы от него, — говорил Никола. Все отговаривали Николу, пугали страшною карой, но Никола стоял на своем: зверь бьет, человек бьет — все равно. Он не может больше. Была опасность, что кто-нибудь из посвященных в тайну Николы донесет Бэйли о предстоящем побеге. Но на этот риск пришлось итти. На всякий случай Никола наводил на ложный след. Он говорил, что хочет повторить свою первую попытку: бежать из выводной трубы. Если бы Бэйли и донесли о планах Николы, Бэйли мог быть совершенно спокойным, зная, что эта попытка заранее обречена на неудачу. Таким образом все как будто было подготовлено. Наконец настал день — вернее, ночь — побега. Я условился с Николой, что он уже в походном снаряжении придет на площадку, когда все уснут. В условленный час я и Нора стояли на площадке. Ночь была довольно темная. Только бледные полосы, как далекий луч слабого прожектора, бороздили иногда небо. Время шло, а Никола не являлся. Я уже начал беспокоиться, когда дверь на площадку отворилась и Никола вошел. — Почему ты так запоздал?— спросил я. Никола широко улыбнулся. — Я хитрый,—ответил он.—Я был на работе в трубе и поджидал, когда все уйдут. Потом я посол спина вперед, стоб видели мой такой след. Рисунок. Вошел Уильям в сопровождении двух вооруженных джентльменов... Не даром Никола был завзятым следопытом. Он знал, как звери путают следы, сбивая охотника, и он решил воспользоваться этой звериной мудростью, прибавив к ней человеческую хитрость. Идя задом, он проложил свежий след на остатках снега и мусора в трубе так, что при расследовании могло показаться, как будто он прошел по трубе к выходу. — Ну, желаю успеха! — сказал я с волнением, передавая ему письмо. — Нисего,— ответил он. И, посмотрев вниз, сказал: — Однако, высоко. Нисего. Внизу мягко. Прощай, товарищ! — он пожал мою руку и кивнул Норе.— Прощай, девушка. Потом он смело перешагнул через железную ограду балкончика, повисшего над бездной, спустился на руках до края и. провисев в воздухе секунду, разжал пальцы. Я нагнулся вниз, жадно разглядывая полумрак. Тело Николы, все уменьшаясь, летело вниз. Ему нужно было пролететь не менее сорока метров прежде чем достигнуть снежного откоса... Вот его ноги коснулись снега, и все тело нырнуло в смежную массу, точно он сделал прыжок в коду. Я напрягал зрение, но ничего не видел. Никола исчез в снежном сугробе. Быть может он разбился, потерял сознание?.. Волнистые зелено-розоватые полотна северного сияния заколыхались на небе, осветив снег неверным дрожащим светом. Я разглядел дыру, пробитую в снегу телом Николы, но его по-прежнему не было видно. — Смотрите, смотрите, вот что-то шевелится внизу...— с волнением сказала Нора. — Где? Я ничего не вижу. Это вам мерещится. От вспышек сияния тени двигались, то сгущаясь, то бледнея. — Да не там! Ниже, гораздо ниже! Я посмотрел ниже места падения и увидел на расстоянии добрых двух десятков метров от него что-то очень маленькое, копошащееся в снегу. — Это рука! —воскликнула Нора, которая видела лучше меня. Я напрягал свое зрение и наконец убедился в том, что из-под снега виднеется действительно рука Николы. Силою падения он пробил рыхлый, еще не слежавшийся верхний пласт снега, пулею пронзил его на несколько десятков метров и теперь прорывал дыру, чтобы вылезти наружу. Вот показалась его вторая рука, лохматая шапка. Вот он вылез наполовину. Наклонившись вниз, он наконец выбрался совсем и обернулся к нам лицом, взмахнув руками в рукавицах. Я едва удержал готовый вырваться крик приветствия. Никола еще раз махнул нам рукою, лег на бок и покатился вниз по пологому склону. Так докатился он до самого дна ущелья, превратившись в едва заметную точку. Затем, барахтаясь и увязая в снегу, он пополз к выходу из ущелья. У него не было лыж,— мы не могли достать их,— но он этим не смущался. «Сделаю»,— говорил он мне. Да, Никола не пропадет! Он был приспособлен к суровой жизни «окаянного края» так же, как звери, на которых он охотился. Только бы он не попался в руки Бэйли, а с природой и четвероногими врагами он справится. Свет погас. Мы потеряли из виду Николу, но еще долго смотрели в темную бездну. — Пора итти. Нам нельзя долго оставаться здесь,— сказала Нора. — Да, идем,— ответил я, отрываясь наконец от бездны. Завтра — день расплаты. Мистер Бэйли вероятно призовет меня на допрос Нора, я хочу обратиться к вам с просьбой. Нет ли у вас второго револьвера. — Зачем он вам? — Если Бэйли признает меня виновным в побеге Николы, я... всажу в мистера Бэйли пулю. Нора задумалась. — Не знаю... У меня нет другого револьвера. Может быть у отца. Если я сумею достать, то завтра принесу вам. Приходите пораньше в лабораторию. Я с благодарностью пожал ее руку. Да, Нора имела характер. Она не побоялась стать соучастницей побега, не боится помочь и в замышляемом мною убийстве. Я плохо спал. Около двух часов ночи, когда я только что задремал, в дверь громко постучались. Поспешно одеваясь, я спросил, кто стучит, . Я услышал голос Уильяма. Так! Бэйли все уже известно, и он зовет меня на допрос,— решил я и открыл дверь. Вошел Уильям в сопровождении двух вооруженных людей. Я невольно обратил внимание на их лица,— энергичные и породистые. Два «джентльмена» подошли ко мне и тщательно обыскали. В этот момент я порадовался, что не успел получить от Норы револьвер. Затем Уильям и молодые люди тщательно и со знанием своего дела обыскали всю мою комнату. К счастью, в ней не было ничего, компрометирующего меня. Покончив с обыском, «джентльмены» повели меня в кабинет Бэйли. Он встретил меня бурею негодования. — Это опять ваши шутики! — закричал он, грозно потрясая кулаками.— Вы не можете примириться с тем, что я торгую с Марсом и нарушаю ваш внешторг? О да, мистер Бэйли преступник! Его надо судить Верховным Судом! Скажите пожалуйста?! Мистер Бэйли лишит воздуха русских рабочих, и воздух будут выдавать только по карточкам, в кооперативах, членам профсоюза? Ха-ха~ха! Не так ли? Английские интриги империалистов? О, я знаю, что вы думаете. А я думаю, что вам придется занять ваше место в пантеоне. Пьедестал давно ждет вас, Я уже был готов к этому нападению и потому хорошо играл свою роль. Выждав, когда Бэйли замолчал, я со спокойным видом, но с «искренним» удивлением спросил его: — В чем дело, мистер Бэйли? Я не понимаю вас. Мне кажется, я не заслужил упреков. Я усердно работаю в лаборатории и ни в чем не провинился. — Ложь! Вы все прекрасно знаете. Где Никола? — Не знаю. Сегодня он не ночевал со мною. Я думал, что он на работе или в чем-нибудь провинился и его отправили в карцер. — Ложь! Ложь! —закричал Бэйли.— Это ваши шутики! Позвать рабочих, которые были с Николой. Рабочие явили;ь. Якуты подтвердили, что Никола уже несколько дней назад говорил о побеге, стосковавшись го свободной жизни. Никола говорил, что боится говорить Клименко об этом, что Клименко рассердится. Только они не верили, что он серьезно думает бежать, поэтому и не донесли. Эти показания несколько охлади-ли гнев Бэйли. Моя непричастность к делу устанавливалась целым рядом свидетельских показаний. — Я не верю вам и не верю им,— сказал Бэйли.— Одна шайка! Вы покрываете друг друга. И вдруг, изобразив беспристрастного судью, он неожиданно для меня закончил: — Но я не могу судить гас без улик. Расследование будет продолжаться. А пока вы остаетесь в подозрении. Идите. Я вернулся к себе, радуясь, что все обошлось так благополучно. Только бы им не пришло в голову осмотреть долину. Но хитрость Ни-колы с обратными следами должна направить розыски на ложный путь. Утром, когда я пришел в лабораторию, Нора шепнула: — Я не нашла револьвера. — Тем лучше, — ответил я. — Мистера Бэйли не так-то легко убить. Я уже был на допросе. И я рассказал Норе о ночных событиях. Она выслушала мое сообщение с большим вниманием. — Только бы не нашли следов в долине,— закончил я свой рассказ. — Не беспокойтесь!—ответила она,— Рано утром я была на площадке. Снежный буран скрыл следы. Боюсь только, как бы этот буран не скрыл навсегда самого Николу... — Никола не пропадет,— успокоил я ее.— Он отлежится как собака. И будет спать в снегу как в колыбели. В этот же день вечером ко мне пришел мистер Люк со свертком под мышкой. — Что это у нас? Новые шахматы?— спросил я его. — Здесь шахматы и ещё кое-что,— ответил он, раскрывая сверток.— Вот это — радиоприемник. Я сам сделал его для вас. Мистер Бэйли распорядился, чтобы вы больше не ходили ко мне на радиостанцию. А я знаю, что вы очень любите слушать ваш «Коминтерн». И я решил вам сделать маленький пода-, рок. Вам будет не так скучно. Я готов был расцеловать Люка за его «маленький подарок». Люк не подозревал, какую огромную услугу оказывал он мне. В награду за это в тот вечер мистер Люк два раза дал мне мат. Затем он собственноручно установил радиоприемник, испытал его и сказал: — Слушайте вашу Москву. Пожелав мне спокойной ночи, он ушел, а я с жадностью начал слушать. (Продолжение в следующем номере) ТАЕЖНЫЕ БЫЛИ РАССКАЗ У КОСТРА Серия рассказов Ал. Смирнова Рисунки худ. В. Сайчука ОТ РЕДАКЦИИ В основу рассказов этой серии положен материал, собранный автором во время экспедиции, снаряженной Академией Наук СССР осенью 1928 года в дебри сибирской тайги на помощь Л. А. Кулику. Мы плыли в лодках по таежной реке. Стояла осень, а это в тайге лучшее время. Тишь вверху, безмолвие внизу и солнце целыми днями не прячется за тучи. Можно было подумать, что возвращается весна, но прозрачные корочки появлявшиеся у берегов по утрам, да золотой убор березовых рощ говорили о том, что тепло обманчиво. Близка была зима, и о ней кричали с высоты косяки гусей, покидавших страну севера. На ночь мы причаливали к берегу. Разводили костер, мастерили ужин; Покончив с ним, принимались за чай, в это время на сцену выступал очередной рассказчик. Каждый из нас должен был рассказать какую- нибудь историю из собственной жизни. Такова была программа этих ночовок. В этот вечер очередь рассказывать дошла до М. — Мы условились, чтобы наши рассказы были занимательны,— сказал он, отодвигая кружку с чаем и закуривая папиросу. — Не знаю, насколько то, что я расскажу, покажется вам занимательным, но что тут нет ни капли вымысла, за это ручаюсь. Он сделал несколько затяжек и некоторое время задумчиво смотрел в огонь. Потом начал: — Двадцать лет срок не малый, но я как сейчас вижу ряд подслеповатых, почерневших от дождей и времени изб, сжатых со всех сторон низкорослой тайгой, а сверху придавленных тусклым северным небом. В этом поселке мне предстояла прожить пять лет, никуда не отлучаясь. Почему мне пришлось переменить шумную столицу на это живое кладбище, распространяться не буду. Обычная для тех времен история: подпольный кружок, изготовление домашним способом бомб, покушение на важную особу. То, что имелось в багаже почти у каждого, кому приходилось совершать путешествие в Сибирь в вагоне с решотками на окнах. Я начну свой рассказ с того момента, когда в одну из бесконечно длинных зимних ночей мой сожитель. по чалдонской избе студент Иволгин вдруг привскочил на нарах и, наклонившись надо мной, сказал: — Знаешь что? Мне пришла в голову великолепная мысль... — Выкладывай, но только покороче, начинаю дремать, — ответил я. — Выспаться успеешь. Дело стоит не одной бессонной ночи. Я придумал план, как нам отсюда бежать. Бежать! Это слово не было для меня новостью. С первых же дней, как мы очутились в этом поселке, мысль о свободе ни у кого не выходила из головы. Но побег из этого края был почти также невозможен, как и с Кайены, куда французы ссылают своих преступников. Бежать, собственно говоря, можно было в любую минуту, так как вся охрана заключалась в одном стражнике. Но как углубиться в безграничные дебри тайги, не имея съестных припасов, а главное — без оружия? Ружье в тайге - это все. Если вы собираетесь тут путешествовать и ружье у вас за плечами, можете не беспокоиться о хлебе и других припасах, берите лишь побольше синица и пороха. Поэтому можете представить, как я был взволнован, когда Иволгин заявил, что он придумал, как нам достать оружие. Это было так просто, что я. даже удивился, как мы не додумались до этого раньше. Одна военного образца винтовка, два револьвера и пять охотничьих ружей— вот что давал нам в руки план Иволгина. Это было то оружие, которым владели некоторые из обитателей нашего поселка, включая и стражника. Для овладения им нам необходимо было прибегнуть к тому, что называется конфискацией. — Мы сделаем это без шума и кровопролития, — сказал Иволгин, когда на следующий день все политические ссыльные собрались для обсуждения его плана. — Ночью разделимся на группы и нанесем визиты стражнику и прочим. Эта мысль, как«я уже сказал, зародилась зимой, но чтобы ее осуществить, надо было дождаться теплых дней. Путешествовать в сорокаградусные морозы при нашем снаряжении: было немыслимо, да нас и могли догнать по следам. Некоторые разногласия вызвал вопрос о том куда нам направить свои стопы. Нас, политических ссыльных, насчитывалось в поселке двенадцать человек, и почти столько же было предложений. Были и такие: спуститься по Енисею на лодках до Ледовитого моря, пройти побережьем до Берингова пролива, а там, встретив какое-нибудь иностранное промысловое судно и выдав себя за потерпевших крушение, махнуть в Америку. В те времена Америка представлялась нам обетованной страной свободы. Но в таких планах было больше романтики чем здравого смысла. В конце концов решили пробираться на ленские золотые прииски» Там не очень разборчивы были с документами, и мы могли,, заделавшись золотоискателями, переждать, пока о нас забудут. Оттуда уже не составило бы особого труда вернуться в Россию. Зима тянулась мучительно долго, но всему бывает конец. Подули теплые ветры, зачернели на буграх проталины, закричали с высоты перелетные птицы. А когда кончился на реке ледоход и на горах исчезли последние белые мазки, мы приступили к выполнению задуманного. Я забыл сказать, что в поселке кроме нас были еще ссыльные — это уголовные. Их было пять человек. Мы, разумеется, не имели с ними ничего общего, а потому и не пользовались их расположением. Говорили, что уголовники выполняли среди политических роль шпионов. За это им сбавляли сроки высылки. Не знаю, доносили ли они начальству о наших замыслах, но что эти замыслы были им известны, видно из того, что произошло в ту ночь, когда мы приступили к конфискации оружия. Принудительное разоружение должно было начаться со стражника. Эту миссию взял на себя Иволгин с двумя товарищами. Явившись к представителю власти поздно вече-ром, они затеяли с ним миролюбивый разговор, а улучив минуту, насели на своего собеседника и стали крутить ему веревкой руки, В этот момент в избу ввалились уголовные. Не успели наши опомниться, как бандиты завладели винтовкой стражника, всадили ему в лоб пулю и исчезли из избы... Дальнейшую конфискацию пришлось прекратить, а пока мы совещались, что нам предпринять—в поселке началось смятенье. — Ссыльные взбунтовались!..— понеслось от избы к избе. Оказывается уголовные полностью осуществили наш план по разоружению населения и приступили к грабежам. Вышло чертовски глупо. Мало того, что наше дело рухнуло как карточный домик, мы оказались причастными к грязной истории. Связав стражника, мы как бы открыли путь к дальнейшему. Убив пять человек и ограбив более зажиточных жителей, бандиты в ту, же ночь уплыли на лодках вниз по реке. Конечно, никто не мешал и нам покинуть поселок, но куда итти, имея лишь один револьвер, который остался нам от стражника? Да и к этому оружию не оказалось-патронов. Но оставаться было также невозможно, — это было равносильно тому, чтобы собственными руками надеть себе петлю на шею. Петля, понятно, не заставит себя ждать, — кое-кто из жителей уже отправились в сторону Туруханска, Остаток этой ночи и весь следующий день прошли в попытках найти выход из создавшегося положения. Часть наших товарищей стала склонна к тому, чтобы оставаться в поселке, полагая, что можно доказать нашу непричастность к грабежам и убийствам. Возникли горячие споры. Конец нашим колебаниям положил самый молодой из нас, студент Крамский, или просто Ва-сянчик. Попросив слова, он заявил: — Я предпочитаю умереть в тайге с голоду, чем вымаливать милость у жандармов. Если никто не идет, я иду в тайгу один! — Я иду с тобой, Васянчик!— выступил вперед Иволгии. — И я! — И я... В следующую ночь шесть человек покинули поселок. Я был в их числе. * * * Если вы взглянете на карту этих мест и измерите расстояние между Енисеем и Леной на высоте приблизительно Подкаменной Тунгуски, вы убедитесь, что это расстояние даже по прямой линии значительно превышает тысячу километров. Это было то, что нам предстояло пройти. Безумие! —скажете вы, но выбирать было не из чего. Правда, направившись на юг, мы скорей вышли бы к жилым местам, но там мы живо попались бы. К побегу мы готовились долго, и у каждого из нас за плечами висел туго набитый мешок с сухарями и вяленой рыбой. Наши запасы можно было растянуть дней на двадцать. Плохо то, что забыли захватить бредень, — рыбы в таежных реках было достаточно, и она могла бы сложить нам значительным подспорьем. На грибы и ягоды пока рассчитывать было нельзя, так как стояла лишь первая половина лета, но к концу пути должно подоспеть и это. Наконец, мы могли встретить тунгусские чумы. Эти места с давних пор считались владениями тунгусов. Мы бодро шагали, вдыхая крепкий смолистый аромат тайги. Неприятна было лишь то, что позади нас была кровь, и тревожила участь оставшихся в поселке товарищей. В конце концов сгладилось и это. Кровь убитых не лежала на нашей совести, а те кого не было с нами, сами этого не пожелали. Испугавшись трудностей пути, они отказались от свободы, а на человеческом языке я знаю еще лишь два слова, которые так же прекрасны, как это. Свобода, любовь и труд — вот ради чего стоит бороться и жить... Погони, разумеется, нам бояться было нечего, но пока были крепки ноги, мешкать не приходилось. Не останавливались для отдыха до полной темноты, а когда солнце развешивало на верхушках елей утреннее золото, снова уходили назад лесные километры. Дни стояли ясные, как совесть младенца, и солнце указывало направление не хуже магнитной стрелки. На палке, которая служила мне посохом, я ставил ножом зарубки, отмечая пройденные дни. На пятый и восьмой день я сделал кривые зарубки. Это означало, что на нашем горизонте появились первые тучки. Прежде всего мы констатировали, что наш путь грозит продлиться гораздо дольше, чем предполагалось. Мы проходили за день самое большее двадцать километров, между тем как рассчитывали на тридцать. Медленность движения понятна, потому что мы шли целиной. Это одно, а второе то, что уже с восьмого дня начались испытания, в которых познается сущность человека. В этот день некоторые заявили, что они не могут больше бороться с голодом и довольствоваться теми мизерными порциями, которые были установлены с общего согласия. Больше всех хныкал некто Кирьянов, считавший, себя анархистом и попавший в ссылку за какую-то темную экспроприацию. Он был крупный парень, его большое тело требовало много горючего. Рисунок. Раз мы повстречались с сохатым. Какими глазами смотрели мы на эту недосягаемую для нас пищу!.. — К чорту порции! — заявил он и съел половину того, что у него оставалось из припасов. А тут как назло погода переменилась: покрывшись мутью, небо принялось поливать нас дождем с утра до вечера. Но это было еще полбеды, так как высушиться можно было у костра. Настоящая беда заключалась в том, что теперь нам пришлось итти наугад. Среди нас не нашлось никого, кто бы умел пользоваться теми приметами, по которым таежники определяют страны света без солнца и компаса. Роль вожака взял на себя Кирьянов, и два дня мы шли совершенно вслепую. На третий день он вывел нас к болоту, которое показалось мне знакомым. Мы несомненно кружили, что я и высказал вслух. Кирьянов набросился на меня с такой яростью, с какой кидается цепная собака на зашедшего во двор бродягу. — Кружим, говоришь!.—закричал он, захлебываясь слюной. — Тогда веди ты! Все вы умники в кабинетах да за чужой спиной! В морду дам! Да. Свобода, любовь, труд — это прекрасно. Но есть нечто, что подчас бывает сильнее их. Это голод-истинный повелитель всего, что наделено природой желудком. Заставляя миллионы людей быть рабами, голод побеждает иногда и любовь, потому что делает человека зверем. Я думаю, что подлинно свободным и счастливым человек будет лишь тогда, когда освободится от власти своего желудка. Эта власть уже проявляла на нас свою чудовищную силу. Кирьянов, раньше других уничтоживший свои запасы, пережинал муки голода, но и остальным приходилось не сладко. Васянчик разделил между всеми свою последнюю пригоршню сухарных крошек, а он из всех нас был самый воздержанный в еде. У него теперь осталось лишь несколько кусков сахара. В сухарных мешках еще оставалась пыль, и вечером мы сварили из нее суп. А на следующий день занялись поисками того, что можно было положить в рот. Чаще всего это были какие-нибудь коренья и листва. Иногда под корой гниющих на земле деревьев попадались червяки и гусеницы и мы поедали их живьем. Ах, если бы у нас было ружье, тогда дело приняло бы другой оборот. Вокруг было множество дичи. Рябчики и глухари иногда поднимались из-под ног и, точно насмехаясь над нашим бессилием, садились на деревья в каких-нибудь двадцати шагах. Мы гонялись за ними с палками, швырялись камнями, но это было бесполезно. Кому-то из нас пришло на ум сделать лук. Однако, чтобы успешно пользоваться этим первобытным оружием, нужна была сноровка дикаря. При помощи лука мы также ничего не добыли. Раз мы повстречались вплотную с сохатым,— это был огромный с ветвистыми рогами самец, мяса которого нам хватило бы на весь путь. Никогда не забуду, какими глазами мы смотрели на эту недосягаемую для нас пищу Кирьянов, охваченный бессильным исступлением, запустил в сохатого пустым револьвером, который он для чего-то таскал с собой. Насмешливо мотнув головой, сохатый скрылся в чаще. Поднять револьвер никто не пошел. Без патронов он был менее полезен чем обыкновенная палка... Рисунок. Васянчик, размахивая перочинным ножом, устре-мился вперед... Медведь привсал... Кажется это было на четырнадцатый день. Мы провели тяжелую ночь, в которой было больше кошмаров, чем сна. Не знаю чем бредили другие, но перед моими глазами неотступно стояли обильные обеды, сочное мясо, мягкий с поджаренной корочкой хлеб... А после этого — мутный рассвет мокрого дня, шесть жалких, похожих на призраки фигур и одна и та же мысль в глубоко ввалившихся глазах: — Есть!.. Но никакой еды у нас не было, и костер мы развели только для того, чтобы согреться чаем — это было единственное, что у нас оставалось из припасов. Последним подошел к костру Васянчик. Пытаясь изобразить на лице улыбку, он сказал: — А знаете, товарищи, у нас завелся вор. — В чем дело? — Ночью у меня пропало два куска сахара. Все оглядели друг друга тяжелыми колючими взглядами, но никто не проронил ни слова. Васянчик стоял и не знал, что ему делать. — А впрочем... я кажется ошибаюсь,— заговорил он, еще больше теряясь. — Подождите, сейчас вспомню...— он стал тереть ладонью лоб. — Ну, так и есть. Я съел его сам, когда проснулся ночью... Я беру свои слова обратно... Как это я мог допустить! Среди нас не может быть вора... Он старался говорить беспечным веселым тоном, но всем было ясно, что правда заключалась не в последних, а в первых его словах. * * * Прошло еще два дня. В каком пункте мы находились? Далеко ли было если не до ленских поселков, то, по крайней мере, до какого-нибудь тунгусского чума?—Этого никто не мог сказать. За последние дни мы едва ли делали больше пяти километров. Ночь прошла в мучительном полузабытье. Мелкий дождь кропил деревья, но утром тучи рассеялись. Загомонилась таежная жизнь, но на тесной поляне, где лежали шесть, человеческих фигур, схваченных за горло цепкими лапами голода, царило гнетущее безмолвие. Мы уже давно не разговаривали друг с другом, потому что каждый чувствовал, что стоит открыть рот, как из него вырвется не человеческое слово, а звериный вопль. Жизнь уходила, и красота летнего утра была не для нас И какой жуткий контраст представляли мы с тем, что нас окружало! Живые трупы! Одни — тонкие, как скелеты, другие — со вздувшимся животом и распухшими ногам. Одежда превратилась в лохмотья, лица заострились и приняли зеленовато-землистый оттенок, глаза ввалились, а искривленные гримасой губы сжаты так, словно хотят сдержать готовый вырваться из горла крик. Но этот крик все-таки сорвался. Правда, он не звучал громко, но был более страшен, чем если бы разом завыла волчья стая. — Вот что,—словно ворочая огромную тяжесть, сказал Кирьянов, когда мы потянулись к принесенному Васянчиком ведру воды, — мы дожидаемся чуда, но чудес, как известно, не бывает...—Облизал воспаленным языком сухие губы и, отвернувшись, добавил:—Надо решить... — Что решить? — заикаясь, спросил Васянчик. — Решать нечего, дело не изменится, — глухо отозвался Иволгин. Кирьянов вдруг поднялся на ноги. — Так что же по-вашему... всем издыхать? — А что ты придумал? Пять пар полубезумных глаз впились в говорившего. — Ах, черти, дьяволы! Они и сейчас корчат из себя невинных... К чорту сентименты! Надо бросить жребий... Да, жребий... Вы можете подыхать, а я не желаю... И схватив лежавшую палку, Кирьянов в бешенстве принялся колотить ею по земле. В этот момент Иволгин вдруг поднялся сказал: — Смотрите!.. Шагах в сорока, глядя на нас, стоял большой бурый медведь. Тайга сурова к тем, кто пренебрегает ее законами, но и она знает чудесные случаи спасения людей от голодной смерти. Надежду на такой случай смутно питали все мы, и вдруг этот зверь... Не в нем ли наше спасение? Но нет! Это просто жестокая насмешка судьбы. Что без ружья мы можем сделать с медведем? Так вероятно думал каждый, глядя на полтораста кило живого мяса, которое не собиралось от нас уходить. Сделав несколько шагов в нашу сторону, медведь присел на задние лапы, точно обдумывая, что ему дальше предпринять. И вот тут произошло нечто такое, что заставило нас на некоторое время забыть о муках голода. От нашей группы отделилась высокая тонкая фигура и, размахивая зажатым в руке перочинным ножом, устремилась вперед. Это был Васянчик. Увидев бегущего человека, медведь привстал, а затем, раскрыв пасть, поднялся на-дыбы. Взмах руки, железные объятия — и зверь уже сидел на Васянчике, раздирая когтями ему грудь... Все это произошло так быстро, что едва ли кто успел дать себе отчет в случившемся. Первым опомнился Иволгин. Схватив толстый сук, он бросился к месту кровавой расправы, за ним — остальные. Но сучья и палки, которые мы стали бросать в медведя, не произвели на него никакого впечатления. Злобно урча, он продолжал терзать свою жертву. — Огня!.. Головешку! — крикнул кто-то. Я бросился к костру, а когда вернулся с дымящимся поленом, медведь уже был далеко. Залитый кровью, с искусанным и ободранным до неузнаваемости лицом Васянчик лежал без движения. Он был еще жив. Да, друзья мои. С того времени много утекло воды! Кое-что забылось, иное стерлось, потеряло свою остроту. Но этого дня из моей памяти не вытравить каленым железом. Какую цель преследовал Васянчик, когда он бросился с перочинным ножом на страшного зверя? Думал ли он одолеть его этой игрушкой, или его мозг настолько был затуманен голодом, что он не сознавал что де-лает? — Нет, ни то ни другое, Васянчик знал, что его ждет, и его ум в этот момент был светлее чем у кого-либо из нас. Страшно повторить те слова, которые в тот же день вечером сказал мне Васянчик. В них была великая красота и вместе с тем ужас. Я никогда не думал, чтобы то, от чего можно сойти с ума, могло так тесно сочетаться с тем прекрасным, чему нет названия: — Я больше всех виноват в том, что с нами случилось... И я хотел умереть, чтобы... чтобы остальные остались живы... Васянчик в тот же вечер умер, а рассвет следующего дня, как ни слабы были мои ноги, застал меня далеко от того места, где все это произошло. Куда я бежал, на что надеялся? — Не знаю. У меня даже не шевельнулось ни радости ни удивления, когда я вдруг увидел перед собой чум, костер, а вокруг него людей. И тут в моих глазах закачалось небо; повалились куда-то деревья, и глубокий мрак навалился на меня. Я был без сознания три недели... Рассказчик замолчал. — А что стало с теми? — спросил кто-то из темноты. — С теми? Они остались там... Потом мы искали, но не нашли... В ночном небе сверкнула и потухла скатившаяся звезда... Человек в обезьяне Рассказ Э. Скуайр Рисунки худ. А. Шпир Лет восемь назад отряд охотников на острове Борнео поймал детеныша оранг-утана. У него были печальные, почти человеческие глаза и вполне понятная ненависть к дрессировке. Назвали его Джо Мартин потому, что он был похож, как говорили в шутку охотники, на одного из их товарищей. Они кормили забавное дитя джунглей сладким молоком, и мало-по-малу оранг понял, что никто не причинит ему вреда. Тогда охотники начали обучать Джо простым фокусам, которые он перенимал с удивительной быстротой. Рисунок. Джо получил первый жесто-кий Удар от Гаддагера... Туземцы-носильщики боялись маленького оранг-утана и никогда его не затрагивали. Дело в том, что в их племени с незапамятных времен жила мрачная легенда о том, что в телах обезьян заключены в наказание души грешников. Если бы Джо Мартин не был так похож на человека во всем, что он делал, они быть может не так боялись бы его. Но он ел за столом с охотниками, осторожно беря в руки стакан с молоком и хлеб. Он забавно царапал по бумаге карандашом и бренчал на гитаре. Туземцы боялись его и потому, что он смотрел на них пристально, не пропуская ни одного движения. Они стали называть его «Человек в обезьяне» и, когда случалось, что они теряли что-либо из багажа или кто-нибудь из них отставал, то они приписывали все это «колдовству» Джо Мартина. И вот однажды ночью туземцы бросили отряд и ушли в джунгли. Через несколько часов был прислан от них делегат, заявивший, что носильщики придут обратно лишь в том случае, если «Человек в обезьяне» будет убит или куда-нибудь отослан. Его древнее преступление смотрит на них из его глаз и заставляет дрожать руки и сердца тех, у кого нет на душе такого тяжелого бремени. Вот почему Джо Мартин попал несколько месяцев спустя в руки Реда Галлагера, который занимался скупкой и перепродажей диких животных. До сих пор у молодого орангутана было самое лучшее .мнение о роде человеческом, но от Реда Галлагера он получил горькие уроки. Он узнал, что не все люди пользуются словами и что кроме ласки и терпения существуют еще и другие методы обучения фокусам. Ред Галлагер был не лучше и не хуже чем большинство из его товарищей по профессии. Его обращение с Джо Мартином и другими животными не показалось бы неправильным ни в одном цирке. Но Джо знал до сих пор только ласку и внимание, И когда он получил первый жестокий удар кнутом от Галлагера за то, что уронил какую-то вещь, Джо был поражен. Он забился в угол, схватился длинными руками за мучительно болевшее место и рыдал как ребенок. Однажды он взбунтовался и по-пробовал кусаться. Тогда Галлагер связал его и ударил горячей кочергой. После этого Джо Мартин уже не сопротивлялся. Джо Мартин, попрежнему обнаруживал удивительные способности. Он подрос, но казалось совсем не сознавал своей силы. Часами он сидел в клетке, обвив прутья волосатыми руками, и, не мигая, смотрел куда-то. Но как только появлялся Галлагера в печальных; что-то ищущих глазах Джо вспыхивал огонь. Верхняя губа его приподымалась, обнажая оскаленные зубы, и он издавал короткий; резкий крик. Если Галлагер приближайся, Джо Мартин начинал прыгать по клетке, бросаясь из стороны в сторону и, в диком бешенстве потрясая решотку. Рисунок. Джо, одетый в костюм няньки, осторожно держал ребенка... Было замечено, что с того дня, как Ред Галлагер в первый раз ударил его, оранг возненавидел не только своего хозяина, но и всех его друзей, У Галлагера был старый товарищ по прозвищу Голландец. Однажды под влиянием выпитого вина он вошел в клетку Джо и хотел заставить его проделать разные фокусы. Он захватил с собой хлыст. Но как только Голландец поднял хлыст, темное волосатое тело повалило его на пол, и железные пальцы впились ему в горло. На его сдавленный крик прибежал Галлагер. При виде укротителя Джо Мартин отбежал в угол клетки, дрожа и крича от бешенства и боли, а Ред хлестал его кнутом, пока не выступила кровь. На следующей же неделе молодой оранг был продан представителю кинематографической компании. Ред понял, что способность к ненависти у Джо была гораздо более развита, чем у других обезьян. Он опасался, что когда оранг вырастет, он жестоко отомстит ему за обиды. * * * Я узнала Джо через несколько лет после того, как он избавился от Галлагера. Он был звездой экрана и работал в студии большой кинематографической компании в Калифорнии. Это был уже взрослый оранг с огромными жилистыми руками. Карие глаза были попрежнему печальны. На подбородке росла борода, придававшая ему важный вид. У Джо Мартина был теперь большой запас звуков, выражавших разнообразные переживания, начиная от радости и кончая горем и гневом. Он любил меня,.потому что я никогда не забывала приносить ему лакомства — палочку леденца, пакетик земляных орехов или банан, Джо важно принимал подношение, просовывал сквозь решотку мохнатую темную руку и держал ею за мою, пока ел. Иногда Пуджи, главный дрессировщик зверинца кинокомпании, выпускал Джо Мартина из клетки, и огромный оранг ковылял рядом со мной, крепко держа меня за руку и испуская забавные шепчущие звуки, означавшие полное удовольствие. Он обожал Пуджи, который постепенно вернул ему утраченную веру в человека. К директорам компании Джо Мартин относился подозрительно, Однажды он бросился на одного киносъемщика, который имел несчастье быть рыжим подобно его прежнему врагу Галлагеру. Когда Джо Мартин работал на съемке, Пуджи всегда был с ним. Спокойного приказания Пуджи было достаточно, чтобы Джо Мартин превратился весь во внимание. Если предстояло разыграть более сложную чем обычно роль, Пуджи устраивал для Джо репетицию. Он пока-зывал орангу все подробности того, что тот должен был исполнить, говорил медленно, убедительно, как будто Джо мог его понять. Темные грустные глаза оранга напряженно смотрели на дрессировщика; он карался как следует понять, чтобы исполнить все правильно. Затем киноаппарат начинал работать, Пуджи, стоя рядом, давал приказания в той же последовательности, как и на репетиции, и Джо Мартин, одетый в забавную куртку, штаны и высокий шелковый цилиндр, степенно проводил свою роль, не глядя в сторону трещавшего аппарата и группы людей за ним. — Довольно! — бывало крикнет директор, и Пуджи говорит Джо Мартину так же сердечно, как сказал бы всякому актеру, который хорошо провел свою роль: — Хорошая работа, старина! Иди сюда и получай яблоко. Кроме Пуджи у Джо Мартина был еще друг, к которому он глубоко привязался. Это Скиппер (Прыгун)— маленькая обезьяна с морщинистым лбом и очень длинным хвостом. Она жила в клетке вместе с Джо. Несмотря на большую разницу в росте. и в характерах, они были очень привязаны друг к другу, и Скиппер бывал безутешен, когда Джо Мартина брали из клетки работать для экрана. Скиппер вертел Джо Мартином как хотел. Когда посетители зверинца через решотку протягивали Джо кусок леденца, Скиппер пробирался вперед, взволнованно бормоча что-то, и выхватывал кусок из-под самого носа Джо. Но однажды Джо Мартин взбунтовался против тирании Скиппера. Я принесла Джо жареные земляные орехи — его любимое лакомство. Скиппер, как всегда, попробовал выхватить их у Джо. Неожиданно Джо, повернулся и набросился на Скиппера. Тот испуганно завизжал и бросил украденное. Джо Мартин не стал сейчас же есть лакомство. Сперва должно было, свершиться правосудие. Он спокойно осмотрелся, ища Скиппера. Крича от страха и удивления, преступник взобрался на трапецию, висевшую в клетке. В один прыжок Джо Мартин был там. Стиснув Скиппера в своих огромных руках, он колотил его легко, но основательно, как разгневанный родитель шлепает нашалившего ребенка. Затем Джо отпустил визжащую и барахтающуюся обезьяну, спокойно спрыгнул с трапеции, схватил лакомство, подошел к решотке и просунул руку, чтобы я пожала ее. * * * Но вот случай снова столкнул Джо Мартина с Галлагером. Ред Галлагер был опытный скупщик и дрессировщик животных, и кинокомпания нуждалась в его услугах. Пуджи рассказал мне о приезде Галлагера: — Это большой специалист, но животных он не любит и не понимает. Он думает, что заставить животных подчиняться можно только путем страха. У него есть дрессированный медведь, которого он временно предоставил студии для одного фильма. Теперь он предлагает свои услуги в работе с другими животными. — И с Джо Мартином? —спросила я. Пуджи покачал головой: — Только не с Джо. Джо ненавидит его. Когда-то Джо принадлежал Реду, купившему его у группа охотников на острове Борнео. Он говорит, что ему удалось скоро сломить Джо. Воображаю, как он его истязал! — И Джо?.. — Помнит ли его? — Конечно, Увидав Галлагера, он пришел в неистовство и старался схватить его. Я испробовал все средства, чтобы успокоить Джо, но он не мог работать весь этот день. Сидел в своей клетке и дулся. Даже Скиппер боялся его. Хотелось бы мне знать, что на уме у Джо. Я. думаю, что он вспоминает прошлое. Не хотел бы я быть на месте Галлагера, если Джо когда-нибудь настигнет его... В студии шли приготовления к фильму из жизни джунглей, в котором должны были быть также и драматические пассажи. В фильме работал слон Чарли, несколько наиболее покорных львов и Джо Мартин, который, конечно, изображал героя. Даже маленький Скиппер должен был висеть на ветке дерева вниз головой, чтобы создать иллюзию, настоящих джунглей. Большая часть сцен уже была проведена в студии, но одну, в которой главную роль исполнял Джо Мартин, предстояло заснять на берегу реки. Можно было быть уверенным, что Джо не попытается убежать. Рисунок. Джо уверенно поднимался все выше и выше... Когда однажды днем я пришла в студию, то застала Джо во время работы на сцене, изображающей детскую. Осторожно держал Джо на руках ребенка, а тот спокойно сосал молоко и бутылки, которую поддерживал оранг. Джо был одет в костюм няньки, и его серьезные глаза забавно выглядывали из-под накрахмаленного капора. — Кажется, Джо нравится ребенок,— сказала я. — Да,—отвечал Пуджи. — И ребенок совсем не боится его. Он даже засыпает у него на руках и цепляется за Джо, когда мать хочет его взять. Я сказала Пуджи, что слышала распоряжение, чтобы Ред Галлагер ехал работать в сценах на берегу реки. — Я предостерегал Галлагера относительно Джо, — сказал Пуджи.— Но он смеется. Будем надеяться, что все обойдется благополучно, но мне кажется, что легко может случиться какая-нибудь неприятность. Я решила присутствовать в этот день на съемке. Я ехала в автомобиле Пуджи, и Джо Мартин сидел между нами, очень заинтересованный колесами, рулем, тормозами, стрелкой счетчика. Скиппер, привязанный на цепочке, сидел у моих ног, весело болтая сам с собой, охотясь на мух и время от времени грызя орехи, которые я давала ему. Был ясный солнечный день, но Пуджи был мрачен и за всю дорогу не сказал почти ни слога. Я долго буду помнить эту сцену на берегу реки. Посредине маленькой поляны стоял киноаппарат, за ним экраны, установленные так, чтобы ловить и отражать свет, а вокруг в беспорядке -- ящики, стулья, мегафоны (аппараты для усиления голоса) и маленькая группа людей. Один из них взбирался на высокое дерево на берегу реки. В руках он держал куклу, изображавшую ребенка. Вот он положил куклу в гнездо, сплетенное из веток высоко на дереве. Пуджи объяснил мне сцену, которую будут снимать: — Видите ли, ребенок заблудился в джунглях. Джо находит ребенка, утаскивает на дерево, устраивает для него гнездо и воспитывает малютку. Сейчас туда подняли куклу, чтобы показать, как надо разыграть эту сцену, а потом Джо понесет на дерево настоящего ребенка. — И это ничуть не рискованно?— с сомнением спросила я. — Я знаю, что у Джо самые лучшие намерения, но... — Я больше уверен в том, что Джо благополучно донесет ребенка, чем в том, что я человек! — решительно заявил Пуджи. — Только бы Ред Галлагер не испортил дела. -На: поляну с шумом въехала еще машина, привезшая остальных участников киносъемки — Галлагера, директора, молодую мать и самого ребенка, который широко раскрытыми голубыми глазами смотрел на необычайную обстановку. Я услышала позади себя резкое рычание и невольно содрогнулась. Обернувшись, я. увидела, что Джо Мартин наклонился вперед, губа его приподнялась над зубами, а глаза горели яростью. Он заметил своего бывшего хозяина. Но мягкая рука легла на широкую спину оранга, и голос Пуджи, как всегда спокойный, сказал строго: — Спокойно, старина. Ты не тронешь его. Слышишь? Ты его не тронешь. Джо медленно перевел глаза на лицо человека, которого обожал, и успокоился. Скиппер назойливо теребил и толкал Джо, и огромный оранг покорно подвинулся так, чтобы маленькая обезьянка могла взобраться на сиденье и видеть, что происходит вокруг. Пуджи вытер платком лоб: — Хотел бы я, чтобы этот день уже прошел! — сказал он. — Все готово! — крикнул директор.— Ведите Джо сюда. Давайте ему ребенка, пусть он лезет с ним на дерево. Пуджи вывел Джо из автомобиля. Крепко держась за руку своего дрессировщика, оранг ковылял неуклюжей походкой носками внутрь. Мать ребенка нервничала, боясь доверить свою девочку волосатым рукам артиста-обезьяны. ' — Все будет хорошо,—уверял ее Пуджи. — Джо так же уверенно чувствует себя на дереве, как и дома. Он уже проделывал это однажды с куклой, и я вам ручаюсь, что он не уронит ребенка. Девочка, увидав свою новую няню, засмеялась и потянулась к ней ручонками. Джо степенно протянул длинные волосатые руки и осторожно взял ребенка у дрожащей матери. — Ну, Джо, — говорил Пуджи,— лезь на дерево. Держи ребенка покрепче, будь осторожен. Осторожно, старина, не урони ребенка. Поднимайся выше... Правильно. Теперь спускайся к гнезду, клади ребенка туда... Легче, легче — так... Садись около него... Правильно. Оставайся там и придерживай ребенка... Камера работала непрерывно, кинооператор бесстрастно крутил ручку. Мать стояла, крепко стиснув руки. Директор напряженно, не отрываясь, следил за действием, и даже Ред Галлагер, казалось, нервничал. Но Джо, как и обещал Пуджи, чувствовал себя на дереве как дома. Одной рукой он держал ребенка, другой хватался за ветви, поднимаясь все выше и выше. Он уверенно ступал с сучка на сучок. Добравшись до гнезда, он осторожно положил ребенка, уселся около девочки и посмотрел вниз, ища глазами Пуджи, чтобы получить дальнейшие приказания. Увидев его, Джо испустил долгий вздох облегчения. — Молодец!—отозвался Пуджи, и Джо Мартин взглянул на него с торжеством. — Хорошо, — сказал директор Пуджи. — Не спускайте глаз с Джо и ребенка, а вы Ред, поднимите Скиппера на дерево. Пуджи тревожно выступил вперед: — Лучше я... Галлагер рас-хохотался: — Вы думаете я боюсь вашего великолепного оранга? Он слишком хорошо знает, что значит иметь дело со мной. Оранг напряженно смотрел на поднимающегося на дерево Галлагера. — Спокойно, Джо. Смотри за ребенком,— снова и снова повторял Пуджи, а Скиппер, крепко держась жилистыми ручонками за шею Галлагера, возбужденно лопотал. — Теперь, Ред, — крикнул директор,— пустите Скиппера, и пусть он повиснет на хвосте, вон с той ветки, рядом с вами, Галлагер отстегнул ошейник маленькой обезьяны и попытался исполнить приказание директора. Но Скиппер увидел своего друга. Он выскользнул из рук Галлагера и схватился за соседнюю ветку, чтобы взобраться выше и присоединиться к Джо.. Галлагер выругался и схватил его за хвост. Скиппер обернулся с криком удивления. Я увидела, что Галлагер ударил обезьяну, снова услышала крики боли и протеста Скиппера. Внезапно раздалось глухое рычание, потом треск веток, прыгающее вниз темное тело, сдавленное восклицание. Галлагер инстинктивно ухватился за сук, но Джо Мартин уже прыгнул на него. Дальше все было как в тумане. Люди на земле что-то кричали, меня оттолкнули в сторону. Трещали и гнулись ветви, мелькали переплетенные тела человека и зверя. Человек бешено защищался, оранг сжимал его могучими руками. Потом снова ужасный треск, и оба начали падать. Человек протягивал руки, цепляясь за ветки. Потом крик испуганного ребенка и вопль женщины рядом со мной: — Мой ребенок!. Нелли!.. Наблюдая за происходившим, деточка перегнулась через край гнезда. Потеряв равновесие, она упала головой вниз и повисла на суку, зацепившись за него платьицем... В ту же минуту я услыхала голос Пуджи, гремевший через мегафон, голос сильный и властный. — Джо Мартин, возьми ребенка! Оранг смотрел вниз на Пуджи, и его волосатые руки продолжали сжимать тело человека. Глаза его пылали ненавистью, зубы были оскалены. Это был момент торжества Джо над старым врагом. Рисунок. Галлагер ухватился за сук, но Джо Мар-тин уже прыгнул на него... — Джо Мартин, возьми ребенка! Медленно повернул Джо голову и увидел ребенка, висящего среди сломанных ветвей. Скиппер метался в ужасе с сучка на сучок. Еще мгновение — для нас бесконечно долгое — Джо Мартин смотрел на ребенка, потом медленно, точно раздумывая, отпустил Галлагера. Глаза Джо потухли. Лицо его снова стало грустным и кротким. Спокойно поднялся на дерево, взял ребенка и прижал к себе. Испуганная девочка уцепилась за Джо Мартина, и оранг, крепко держа ее, начал спускаться с ветки на ветку. Вот он соскользнул по стволу и положил девочку в протянутые руки матери. Он ни разу не взглянул на дерево, с которого сползал Галлагер. Он не обратил внимания на мать ребенка, которая смеялась и плакала от радости. Неуклюже заковылял Джо к автомобилю, взобрался на сиденье и сидел там, сильно сгорбившись. Кругом взволнованно говорили. Громыхали поспешно укладываемые в автомобиль ящики, камеры, экран-рефлекторы. Скиппер соскользнул с дерева и, прыгнув в автомобиль, крепко обхватил Джо ручонками. Он морщил лоб и жалобно лепетал. Пуджи повел меня за руку к автомобилю. Я еще не совсем пришла в себя. Вдруг я увидела, что к нам подходит Ред Галлагер. Лицо его было расцарапано и все в крови, на шее виднелись следы ужасных пальцев Джо. В глазах его было выражение смущения и удивления. Джо зарычал. Но Ред не отступил. — Ну, сэр, — сказал он, и я не могла понять, к кому он обращался, к Пуджи или к Джо. — Я никогда не думал, что мне придется извиняться перед обезьяной. Но, старый шутник, — Ред пристально смотрел на оранга,—ты джентльмен. Хочешь, пожмем друг другу руки? Оранг поглядел в лицо Пуджи грустными вопрошающими глазами. — Все хорошо, Джо! — горячо сказал Пуджи.—Он прав, Джо. Пожмите руки, и счеты покончены. . Медленно протянул оранг волосатую лапу, и Ред Галлагер пожал ее. Все мы притихли, когда ехали назад в студию. Даже Скиппер, казалось, был напуган происшествием. Я нашла леденец у себя в кармане и дала кусочек ему и Джо Мартину. Оранг важно принял угощение, взял меня за руку и не выпускал ее, пока ел. Неподвижно сидел Джо Мартин и смотрел на дорогу. КАК КУВЫРКАЛСЯ АЙСБЕРГ К рис. на обложке. Рассказ С. Будинова Рис. худ. В. Щеглова И день и ночь солнце не сходило с неба. Коснется горизонта, помедлит немного и опять вверх полезет. Словно купальщик по осени: потрогает, присев на корточки, пальцами холодные струи и отойдет — раздумает. Летели на север гуси и утки. Тяжело колыхался океан. В легкой шняке вышли на промысел трое поморов, бесстрашные и жадные. Всю бы треску—им, мойву и песчанку для наживы—им! Полотняный парус набрал ветру и выравнялся. На дне сложен ярус в четыре тысячи метров. Петр Карельский сидел на руле, помаргивая Беками без ресниц, ворочая широким плоским лицом. Степан Тундра и Антон Печенегов — обоим по тридцать пять лет — сидели на лавочках, покуривая носогрейки. Все трое из Рынды, с западного берега Колы. Шли два дня, изредка бросая хриплые замечания о тумане, мелях, полете птиц, рыбах. По ходу волн, по цвету воды и по роду рыб узнали прошлогоднее место. Растянули ярус, посадив на три тысячи крючков наживу. Поели и легли спать. Не было ни вчера, ни завтра. Север стер границы, отделяющие одни сутки от других. Небесные шаманы швыряли в пространство мотки цветистых материй и кружев. Разворачивались широкие и узкие световые ленты и быстро сворачивались. Рисунок. Поморы увидели, как громадный бесформенный айсберг, меняя положение равновесия, опрокидывается на них... Пока рыбаки спали, пока жадная треска глотала мойву вместе со стальными крючками, океан изменился. Сердито заходили волны, солнце проглядывало сквозь посеревшее небо мутно зеленым пятном. С севера подул холодный ветер, он и разбудил поморов. — Дело! — сказал Петр Карельский, и на его широкое лицо легла серая тень туч. — Погоди, ватага, ярус тащить, пока нас самих чорт на уду не поймал. Тундра и Печенегов, поддернув кожаные штаны, вправленные в тяжелые рыбацкие сапоги., грузно ворочались на шняке, закрепляя все, что плохо лежало, снося в трюм мелкие вещи. Дымки из корявых губ быстро таяли в ветре. Океан и свое возьмет и чужое не выпустит. Ветер—так ветер, шторм— так шторм, а буря—ну, что ж, пускай буря! Поморы, потомки ушкуйников, сынов Господина Великого Новгорода, никогда ничего не боятся, даже когда идут на дно в тяжелых рыбачьих сапогах. В свисте холодного норда, в реве седеющего океана, в треске ломающихся льдов они слышат зовы давно отзвучавшего вечевого колокола. Айсбергами поплыли по небу раздутые тучи/Гам, далеко, громоздкими тучами по океану ползли льды. Зашаталась шняка, захлипал парус, спустили его и накрепко привязали. Туман стеной двигался. Дошел, закутал шняку, повалил пар изо рта поморов, глухо зазвучали голоса. Прошла полоса туманов, и открылся бесконечный водный простор. Ходили по нему валы, тысячи тонн воды вздымались горами и ухали вниз. Ни парус, ни руль, ни весла не справятся с бурей. Словно быстроногие олени впряглись в шняку и помчали ее по океану; от копыт брызги летят, рога по небу чертят и рвут облака, из ноздрей со свистом рвется пар. «Ого-го-го!»— кричит океан и шестом погоняет... Два дня таскало и трепало суденышко. Поморы защищали свою жизнь и право на улов. Сотни раз смерть хватала в сумятице стихий косматой рукой их шняку, но промахивалась. Шняка черпала воду. — Выкачивай! — орал Карельский. Поморы выливали за борт ведро за ведром, ошалело смотрели по сторонам, спотыкались и падали. Цеплялись за вещи, за палубу, за обрубок мачты. Океан ревел... На третий день волнение- понемногу улеглось. Снова придвинулся густой туман. Шел стеной, белой и плотной. С носа шняки не видно кормы. Осаждалась влага на ресницах, на досках и снастях. Дышало из тумана ледяным холодом. И поняли поморы, что идут льды. Чудились в молочной белизне тумана. синие мутные громады. Опасны айсберги. Игривыми ваньками-встаньками кувыркаются они в океане, подточенные снизу Нордкапским течением. Долго ли раздавить суденышко! Дежурили поморы по очереди, зорко вглядываясь в белую мглу, держа наготове багры. А потом вдруг раздернулся туман балаганным занавесом. Раскрылся широкий простор, и в то же мгновение увидели три помора, как громадный бесформенный айсберг, меняя положение равновесия, опрокидывается прямо на них. Короткий вопль... Покачиваясь, айсберг поплыл дальше на юг... Рисунок. Дружно взялись за работу— прорубать ход... Первым очнулся Петр. Поднял голову. Синие и зеленые переливы в глазах. Мигнул — не проходят. Тяжелая голова, трудно на весу держать. Опустил и опять забылся. Чудилось во сне —качает шняку. Плывут. Всплески волн. Тормошит кто-то его: — Вставай, Петр! Очнись, вражья сила, да ну-у! . Поднял голову. Качается голова, как грузило на тонкой уде, бременем тянет вниз. Сел... Перед ним Тундра и Печенегов, мохнатые, заросшие моржовой шерстью. — Чудеса! —говорят ему. — Жи-вы, ей-бо! — А где мы? — Глянь. Смотрит. Кругом валяются щепы, доски, снасти, весла, паруса. Шняка раздавлена. Бочонок с пресной водой, багры, топор, кое-какая одежда. Поморы сидят в ледяной пещере. Своды ее голубые, зеленые. Свет еле проходит сквозь толщу льда. Посредине пещеры плещутся мелкие стесненные волны. — Это куда же мы попали? — К самому морскому царю! — хохочет; Тундра, хлопая громадными, ладонями себя по ляжкам.—Во, паря, какая линия вышла! Ледяная-то гора перевернулась и нас накрыла, да как метко. Словно китовым ртом сглотнула нас и плывет себе. Да-а, спаслись, Петра, до поры... Над головой виднелась узкая щель, во льду. Сквозь нее проходил воздух. Поморы были заключены в ледяную келью. Ощупывали они стены, били по ним. Нет — тверды и крепки. Покружились по пещере и сели. Задумались. Что ж, так и плыть? А может ветер их гонит к полюсу. Ткнется льдина в торосы, примерзнет и... А то Нордкапское течение опять подточит подводную часть льдины, перекувырнется вторично гора—ищи тогда, кликай трех поморов: были и нет их. — Дельфином, чушкой шалит льдина, — сказал Петр, обхватив колени длинными руками. — Бы-ва-ает. Вот что, ватага, надо нам о воле подумать. — Надо!—разом ответили приунывшие поморы и подняли опущенные головы. — Топор есть у нас, — продолжал Петр, — и багры тоже уцелели. Рубить надо лед. В полынью не нырнешь, не семга мы. Это только, слыхал я, с кишкой под воду люди лазают и в справе резиновой. Рубить надо лед. — Посмотрел на стены. — Где тоньше? Долго выбирали место. Спорили, ругались. Определили — в одном углу прорубать ход. Дружно взялись за работу. Впивался топор в лед — раз!.. С другой стороны — два! Еще два удара, и падал осколок. Летели блестящие куски, звенели. Крошился лед, белели края изломов. Плохо шло дело. Трудно в узкой дыре повернуться.. Нет размаха топору, а толщину льдины не определить. Пожалуй, потолще соловецких стен. Не спали рыбаки, ожидая, смерти... Чтобы не замерзнуть, жгли поморы остатки, шняки. Полыхал маленький костер, капал с досок вар и трещала, вздуваясь пузырями, масляная краска. Ловили удой на поддевку сайду, зубаток, налимов—что попадется. Поджаривали рыбу и полусырую ели. Солнце металось по небу, словно конь на корде. Плыл айсберг. На север? На юг? К Новой Земле или к Скандинавии? Без конца рубили, грызли лед поморы, сменяя друг друга. Отдохнувший лез в дыру, жмурился и колол лед зазубренным топором. Так ростки трав весной в тундре сквозь снег и лед пробиваются к ласковому теплу солнца, к свету. Крепко сжались челюсти, выдавались на скулах бугры, сдвинулись брови в гневные упорные складки. Не считали времени поморы. Не знали. На спасенье со стороны не надеялись. Кому охота подплывать к айсбергу? Подальше от пловучих льдов держатся и шхуны, и карбасы, и ладьи. Сумасшедшая льдина, подхваченная течением в южной части океана, пострашней бурь и мелей. Неслышно подплывет, сокрушит, подомнет под себя белым медведем жертву. Обходили айсберг клипера и шхуны, ругались сердито моряки, провожая его глазами. А внутри ледяной горы бились трое поморов, словно мухи в мухоловке. Ветер понес айсберг вдоль 73-й параллели. — Дольше ждали, пока у мамки на руках не аукнулись, — утешал товарищей Петр.—Потерпите. Смертынька играет с нами, ну, да и мы не промах. Шняку жаль, ватага? Ничего, в покрут пойдем на тот год, а через лето мы новую шняку по каткам в океан скатим и оснастим. Толсты стены пещеры, крепок лед. Медленно шла работа. В пятнадцать шагов ход прорублен. Да шутка ли— продырявить насквозь льдину! И совы засмеются, проведав о попытке поморов. Пароход встретится, высоко идет дым из труб, и то до вершины не достает. Гора!.. Ослабели поморы в борьбе с ледяной горой. Не удержалась уда в руках Тундры, и уволокла лесу неизвестная рыба в глубь. Потом снова налетела буря, заколыхалась льдина. Не спали рыбаки, ожидая смерти. Скользнули с покатого пола в воду и камнем пошли на дно ярус и багры. Туго пришлось рыбакам. Есть хочется. Богат океан, а скуп. Почернели лица поморов, тоньше сделались руки, шеи и ноги. Из последних сил рвут, терзают лед. Скорей бы на волю! Кусок за куском падают ледяные осколки, звенят, словно смеются над поморами. Стали рыбаки с голоду жевать кожу ремней. Айсберг плыл по 74-й параллели к Новой Земле. В этих местах нет рыбацких судов — южнее они промышляют. Плескались вокруг киты, влезали на льдину морские львы и коровы. Отдыхали и опять бултыхались в океан. Солнце обегало небо, крабом ползая по горизонту. Но вот снова закачался айсберг. Подгрызли его течения. Стал менять равновесие. Наклонил туловище в одну сторону, в другую. Схватились друг за друга поморы и вскрикнули, а льдина бесстрашным прыгуном стремительно кинулась головой вниз. Гулко треснуло. Зашипел и забрызгался океан, а по нему поплыли уже два айсберга. Китобойное судно «Кольский Рыбак», вытапливавшее китовый жир у берегов Новой Земли, подобрало с пловучей льдины трех человек. Качали головой бывалые рыбаки, слушая рассказ о напастях, пережитых поморами в ледяной темнице... Оправившись после голодовки, Петр Карельский, Тундра и Печенегов стали работать на судне, ожидая обратного рейса в Архангельскую бухту. — На земле выпьем! — хрипел Карельский. — Правильно, ватага, как? — Обязательно!—усмехались те. Весело свистел ветер в снастях. Валил черный дым из трубы парохода, а солнце попрежнему медленно ползло по небу, все смелей и смелей трогая. холодную зелень океана. Скоро нырнет солнце, покажется из воды и опять, уже надолго, спрячется. Шаман схватит горящую головню и на темном звездном небе начнет выводить письмена, передавая всему Северу чудесную историю о трех поморах. И будут тихо мерцать цветистые сполохи. ШЕВЕЛИ МОЗГАМИ Отдел ведет Г. А. 3. ЧЕТВЕРТАЯ СЕРИЯ КОНКУРСА ЗАДАЧ (Условия конкурса см. в № 3 «Вокруг Света») Не забудьте указать, сколько человек, по вашему мнению, пришлют правильные решения двенадцати и больше задач. № 13. Зоологическая задача. Данные прямоугольники с рисунками заключают в себе названий шести представителей животного мира заключают в себе названия шести Предлагается их прочитать следующим образом: Выписав названия предметов каждого прямоугольника, в каждом слове надо изменить, только одну букву (всего по три буквы в прямоугольнике) так чтобы, не переставляя и не перевертывая слова, можно было прочитать названия животных и птиц. Например, если на рисунках изображены предметы: крюк-оси-ля, то заменяя в каждом слове по букве, можем получить название: крок-оди-лы! № 14. Что здесь написано? Данные две фигуры представляют собой надпись, состоящую из двух слов. Чтобы ее прочитать, удалите лишние полоски, соединяющие о", дельные буквы и их части. Что это за надпись? № 15. Крестики и квадрат. Сложите эти девять кусочков в большой квадрат так, чтобы из жирной чер-ты получилась одна непрерывная ломаная линия, разделяющая весь квадрат на две части с одинаковым числом крестиков в каждой. № 16 от 0 до 9 Вырежьте из бумаги четыре полоски и напишите на них цифры, как указано иа рисунке. Затем попробуйте сплести между собой эти полоски (не сги-бая) так, чтобы они закрыли собой некоторые числа и видными остались только десять порядковых цифр от О до 9. Как это сделать? ДЕСЯТЬ ЛЕТ РАБОТЫ ГОСИЗДАТА Государственное Издательство (Госиздат, ГИЗ) является крупнейшим в миро издательством печатных произведений. В книжной промышленности СССР ГИЗ играет руководящую роль, так как им выпущено свыше половины всей книжной продукции СССР за последние годы. Создан был ГИЗ, как ведомственный главк, 21 мая 1919 года, в самую тяжелую пору гражданской войны, разрухи, упадка полиграфического производства и истощения бумаги, топлива и хлеба. С этого момента ГИЗ сыграл неоспоримо огромную роль в культурном строительстве СССР, отразив в своей продукции все этапы политической, культурной и хозяйственной жизни страны за годы революции и последующего ее восстановления. В годы гражданской войны преобладала боевая, агитационная брошюра. Эпоха строительства вызвала к жизни серьезную социально-экономическую книгу и учебники. Успехи строительства и расширение культурных потребностей рабочих и крестьян усилили производство детской и художественной литературы. Очередная задача сегодняшнего дня, связанная с культурной революцией, индустриализацией страны и коллективизацией сельского хозяйства — это массовая дешевая книга по всем отраслям знания (особешю социально-экономическая и производственная), учебники и научные издания. Любопытно сравнить работу Госиздата, а равно и всей полиграфической промышленности СССР, с тем, как эта работа была поставлена в дореволюционной России. Книжное дело всего СССР (подразумевая под этим издательство и книготорговлю) в 1928 году имело около 1900 крупных предприятий, сеть книжных киосков свыше 7000, годовую продукцию почти 32000 названий (отпечатанных в 221 млн. экземплярах, на 1200 млн. от-тисках) при денежном обороте только книгами свыше 72 млн. рублей. Между тем 1912 год, момент наивысшего экономического подъема царской России (включавшей Прибалтику и Польшу) дал годовую продукцию всех издательств в 34,6 тыс. названий (134 млн. экз., 800 млн. оттисков) при торговом обороте около 50 млн. рублей. Средний тираж дореволюционной книги был 4 тыс. экз. (советской книги в 1927 г. 7650 экз.) при объеме в 6 печ. листов (советской массовой книги 5,2 п. л.) Издательских и книготорговых предприятий в 1912 г. было 3000 в 434 пунктах. Уже из сопоставления основных цифр книжной продукции видно, что культурное творчество резолюции достигло огромных успехов. Но к этим значительным количественным достижениям (в числе экземпляров и оттисков советской книги) нужно еще добавить и радикальное повышение качества советской продукции. Лубочные издания, описывающие подвиги Бовы-Королевича или Ваньки-Ключника, а также божественные поучения и. «жития святых» составляли значительную долю царского типографского производства, теперь же это заменено научно-популярной, художественной и общественно-политической книгой. Улучшение качества коснулось не только содержания, но и внешности книги. Дореволюционная Россия не знала такой массовой книги, какую выпускают советские издательства. Госиздат из общего количества книжной продукций дал свыше половины—215 тыс. названий (460 млн. экз., 3250 млн. оттисков) всего на сумму около 190 млн. рублей. Кроме того им выпущено около 3000 номеров периодических изданий (30 млн. экз.) на сумму до 50 млн. рублей. Из этих общих цифр видно, что Госиздат является основным стержнем книжной промышленности СССР- Нижеприводимые процентные отношения показывают наглядно, каким отраслям литературы уделялось внимание в продукции ГИЗа: млн, экземпл. % обществоведение..... 118,4 24 учебники .......... 119,3 24,2 крестьян, лит....... 62,5 12,8 научн. книги . . - - . . • 14,4 2,8 лит.-худож. произв. . . . . 25,4 5,1 детские кн........ 14,4 2,8 военная лит........ 15,7 3,3 календари........ 16,3 3,5 репродукции....... 31,5 6,5 ГИЗ, как крупнейшая книжная фабрика СССР, обслуживает преимущественно массового потребителя. Его издания в значительной доле — предмет широкого потребления, и массовые издания занимают до 70% (около 300 млн. зкз.). Для читателей «Следопыта» и «Вокруг Света» будет интересно отмстить, что за десять лет своей работы ГИЗ уделил много внимания тем вопросам, которые являются основными в программе наших журналов, именно: географическим исследованиям, краеведению и научной фантастике. С первых же лет своей работы ГИЗ стал издавать лучшие произведения краеведческой литературы, теперь ставшие классическими, как: А. Брэм «Жизнь на севере и юге», Ч. Дарвин «Путешествие вокруг света на корабле «Бигль», Б. Догель «Полгода в тропиках», Б. Жадовский «Русская Сахара», П. Козлов «Монголия, Амдо и мертвый город Хара-Хото», Ф. Нансен «На крайнем севере», А. Никольский «Летние поездки натуралиста», Г. Пинегин «В ледяных просторах» и многие другие. В 1926 г. были изданы: Р. Амундсен «По воздуху до 88° сев. широты», В. Ми-хельс «От Кремлевской до Китайской стены» (перелет), В. Семеитовский «Экскурсия на Урал», Л. Бот «Экскурсия на север» (Мурман и Хибины), Н. Осянский «По- ту сторону океана» (Американские впечатления), А. Брискин «В стране семя рек» (Семиречье), А. Перовский «По СССР на автомобилях» и др. В 1927 г. напечатаны: Амундсен и Элъс-ворт «Перелет через Ледовитый океан» С. Анисимов «Кавказский край», П. Козлов «Три года в Монголии», 3. Рихтер «Золотой Алдан», М. Шагинян «Нагорный Карабах» и «Прогулка по Армения» и целый ряд других произведений. Более значительные краеведческие издания 1928 г.: Лариса Рейснер «Путевые заметки»—2 т., С. Анисимов «От Казбека к Эльбрусу», Н. Лебедев «Один среди дикарей» (Миклуха-Маклай), Л. Партенян «Днепр и Приднепровье» (Записки охотника-экскурсанта), Н Рыбаков «Вокруг Старого Света», Б. Зайновский «По степям Нижнего Поволжья», Д. Фибих «Страна гор» (Дагестан), Годинер «Человек с винтовкой», Геко «Пятьдесят дней» (Гибель дирижабля «Италия»), Валентинов «Затерянные во льдах», К. Энли «В сердце Африки», Лебеденко «Как я летал в Китай», «На полюс по воздуху», Н. Грин «На Турксибе», «Река в упряжке» (Вол-ховстрой), Н. Болгаров и Заостровцев «По южным морям» (Плав, сов- миноносцев, Е- Шуан «В Аргентину на паруснике «Товарищ», Смирнов «Государство солнца» (Коммуна на Мадагаскаре), Поль дс Крюи «Охотники за микробами» и др. Последние издания 1929 г.: Амундсен «На корабле «Мод», Обручев «В неведомых горах Якутии». Следует добавить, что ГИЗ в числе 100 различных журналов издает также посвященные краеведению: «Известия Р. Ге-огр. Общесгва», «Землеведение», «Крым», «Краеведение», а также выпускает географические карты и атласы. Редакция журналов группы «Всемирный Следопыт» приветствует Госиздат в день десятилетия его плодотворной деятельности! ОТ РЕДАКЦИИ В одном из ближайших номеров журн. «Вокруг Света» будет напечатан список книг, назначенных премиями по конкурсу задач в отделе «Шевели мозгами». Ответственный редактор Н. М. Яковлев. Заведующий редакцией Вл. А. Попов. К сведению анонсодателей. Тариф объявлений в журнале «Вокруг Света» устанавливается следующий: 1 страница—1750 руб., I строка нонпарели—3 руб. Сверх тарифа—госналог 10%.