Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1990(30)


Вячеслав Пальман

ПОКАЯНИЕ ПЕРЕД ЗЕМЛЕЙ

ОЧЕРК
1

Благословенна эпоха, создавшая на голой каменной громадине с названием планета Земля первичную пленку теплой и живой почвы!

Мы не знаем, когда это произошло, но понимаем, что очень давно, что обратный счет времени от наших дней к тому, начальному, надо вести не на миллионы, а на миллиарды лет, так же как знаем, что в Солнечной системе кроме Земли еще восемь планет — и ни на одной из них нет живой биологической жизни, абсолютно нет! — хотя возраст этих далеких родственниц исчисляется тоже миллиардами лет. Трудно представить себе, что Земля старше Марса, Венеры, Меркурия и гигантских планет на границах Солнечной системы. Трудно верить и в какое-то странно-счастливое обстоятельство, почему-то выделившее Землю из галактического братства, предоставив ей одной вершить на своей поверхности далеко идущие опыты, которые мы с полным правом можем назвать опытом создания живых, жизненных, даже творческих сил, начавших осваивать теплые моря, чтобы выбраться потом на сушу.

Благословенны бесконечные века и тысячелетия, когда на младенческой живой пленке вдруг стали возникать и рассыпаться новорожденные создания в виде микроскопических наростов зеленого цвета, на смену которым пришли величественные организмы с зелеными кронами, способные сохраняться в непрестанных вихрях световых и тепловых лучей и даже создавать приспособительную газообразную смесь из молекул новых веществ, в том числе из кислорода.

Еще более трудно представить себе сохранность новорожденной пленки, на основе которой появилась более организованная и стойкая растительность, которая уже сама творила для себя среду обитания, укрепляла эту среду, определив для зеленого покрывала отчаянную работу — перехватывать энергию солнечного луча и использовать ее для создания новых, более сложных форм живого, накапливать органическое вещество с такой скоростью, что оно запеленало собой едва ли не всю безжизненную каменную твердь, которая так или иначе и сама оказалась составной частью этого органического образования.

Кажется, этому во многом еще таинственному переходу от мертвого вещества к живому не было конца, похоже, что процесс шел с величайшим ускорением. Новое органическое вещество смешивалось с разрыхленной твердью, вступало в необратимые изменения с минералами, изменяло их, создавая опять же новые молекулы, неуклонно наращивая объем и площадь первозданной почвенной пленки, которая усложнялась, темнела и уже начала питать нежные корневые волоски растений, как мать питает грудью своих младенцев.

Можно представить себе любые другие варианты первичного зарождения почв на Земле. Можно фантазировать, находить сказочные варианты нарождения жизни на планете, обжигаемой космическим холодом и активным излучением Солнца, но от самого факта, что такое зарождение было или шло другим путем, все равно не уйти, поскольку жизнь на планете все-таки родилась и устояла, чему мы свидетели.

Грохот перетирающихся материков, рев наступающих и отходящих океанов, палящая жара вулканических извержений, беспощадное солнце — все это было на протяжении многих миллионов лет. И все-таки катаклизмы не смогли умертвить однажды возникшей жизни, которая обладала способностью самовосстанавливаться и нарастать.

Праматерь нынешних почв уже на четвертом миллиарде лет обратного отсчета от нашего времени стала реальностью: она жила своей особенной жизнью, питалась, разрасталась, обрела способность к обмену веществ; рост и совершенствование продолжались, время определило законы развития вещества, цепи питания, границы жизни и смерти.

Все более могучие и густеющие леса продвигались от берегов морей в глубину материков. Удивительные деревья тянулись к небу, соперничая друг с другом в мощи стволов, силе ветвей, в крепости корневой системы.

Жизнь каждого вида определялась, конечно, не годами, а столетиями, даже тысячелетиями, процесс этот долгий. Нынешние секвойи-долгожители представляют собой не более как сохранившиеся рудименты тех далеких эпох.

Погибая, каждое дерево оставляло на земле, взрастившей его, большое количество древесины и зеленых частей, вряд ли похожих на современные листья и ветки. Лесные останки, а позже и травы, вероятно очень крупные травы, слой за слоем утолщали и усиливали почву. На месте каждого из павших великанов сразу же подымалась мощная корневая поросль и упрямо тянулась вверх.

Постепенно космос под нажимом газов отходил от поверхности земли все выше и уже не соприкасался с поверхностью планеты. Его место заняла более или менее постоянная, планетой и солнцем созданная атмосфера, наполненная кислородом и его соединениями с водородом и углеродом. Она совершенствовалась, насыщалась водяными парами. И вот уже на планету — с вихрями и грозами — срывалась с неба живительная вода. Кажется, это были проливные и многодневные потоки. Отголоски древнейших ливней неизвестно какими путями дошли до нашего времени и породили весть о всемирном потопе, записанном в Библии.

Однако первородные почвы целиком погибли. Великие оледенения, вызванные то ли помутнением атмосферы, то ли изменением угла наклона планеты по отношению к Солнцу, на много тысячелетий остановили развитие органической жизни на громадных территориях земного шара. Под толщей льда исчезли, перемешались пра-почвы с породами. Но когда над планетой снова засияло Солнце, жизнь возобновилась, и на фундаменте стертых, уничтоженных почв возникли новые, современные почвы; этот процесс продолжался с новой силой, становился все более разнообразным. Вот тогда и началось создание той ненаглядной красоты, которая так удивляет нас и ныне своей прелестью, разнообразием и целесообразностью, пейзажами и величественными, и красочными, какими, например, славится Русская равнина. Да и не только она.

Значительный слой почвы лежал на всем пространстве суши, она забралась высоко в горы, закрепила долины рек и прибрежья морей, завернула материки в теплое одеяло. Эта «нежная кожа Земли» стала той всеобъемлющей основой, на которой возникла разнообразная органическая и разумная жизнь, связанная с животными, человечеством и, конечно, с зелеными растениями. Даже на вершинах северных горных систем возникла тонкая пленка почвы, так называемый пустынный загар, эта первая ступень ее развития.

Уже новые виды и формы растений появились на вновь народившейся почве. И новые виды животных заселили просторы Земли. А еще позже появился человек, особенный вид, созданный природой. Он получил название «Homo sapiens» — «человек разумный».

Многообещающий вид...

2

Тот человек, что первым взял в руки палку с заостренным концом, взрыхлил ею землю и посеял на ней собранные в других местах семена съедобного растения или посадил ветку дерева, дающего вкусные плоды, уже имел право называться Земледельцем. Я пишу это слово с заглавной буквы, потому что Земледелец остается главным звеном в общечеловеческом сообществе: он кормит себя и всех других людей. Именно он прежде всех понял, что верхний слой земли, называемый в наше время почвой, является средой родящей, вместилищем питательных веществ, которые нужны растению для роста и развития почти всех видов, а также человеку и всем животным — домашним и диким.

Отсюда мысль услужливо перескакивала к другому пониманию: почва взращивает и поднимает не только деревья и травы вообще, но и все полезное, необходимое для питания самого человека. Значит, почва есть кормилица и мать всего добра. Если ее взрыхлить, освободить от трав и кустарника, бесполезных человеку, да засеять семенами съедобных растений, то можно получить от земли все лучшее, что надо для семьи, даже для прокорма племени в десятки семей. Для всего человеческого общества, наконец.

Познание первичного мира человеком началось давно, очень давно, быть может, сто, пятьсот тысяч лет назад, ведь останки человека, имевшего примитивные орудия труда и применявшего огонь для приготовления пищи, нашлись в разных слоях земли с возрастом семьсот тысяч, даже полтора миллиона лет. Такие археологические находки есть в Южной Африке, в Эфиопии, в большинстве стран Азии и в Европе.

Поразительны открытия Дарта на территории Южной Африки. Возраст человека, чей череп обнаружил Раймонд Дарт, определен в миллион лет. Луис и Мэри Лики нашли в Танзании много черепов и примитивных орудий труда в слоях породы с возрастом в миллион семьсот тысяч лет, а Ричард Лики в 1969 году обнаружил в Кении череп человека и орудия его труда с возрастом уже в два миллиона шестьсот тысяч лет! Вот как давно на Земле жили первые люди, занимавшиеся сбором растений и охотой на небольших зверей. Много веков прошло, пока человек не приручил диких животных и не создал постоянных стадных зверей, которыми кормился. Но пастух пользовался землей только как пастбищем, он не мог и не умел выращивать для себя полезные растения. Он довольствовался мясом откормленных на лугах животных. Наверно, период пастушества был долгим и, прямо скажем, не особенно утомительным для человека и для земли, на которой тучнели его стада.

В эту золотую пору осторожного вмешательства человека разумного в еще не познанную им сферу природных, биологических связей он не наносил земле и растениям какого-то заметного урона. Животные «стригли» траву, питались ею и оставляли на пастбище навоз, возвращая с этим навозом добрую половину веществ, содержащихся в съеденных растениях. Круговорот питательных веществ вполне устраивал мать-кормилицу: что взяли,то и вернули.

Активное земледелие возникло гораздо позже, но развитие его приобрело заметное ускорение, поскольку в это время быстро прирастало население на планете. Охота и сбор плодов уже не обеспечивали сообщество людей достаточным питанием, особенно в Азии, Европе и Африке. Есть сведения, что землепашество началось где-то около ста тысяч лет назад, прежде всего на Среднем Востоке, в Китае и по берегам Средиземного моря.

Запас питательных веществ в первобытной почве почти везде был огромным, он возрастал по мере продвижения от холодных климатических зон к тропическим. Теплое солнце, богатые земли поднимали бескрайние джунгли, сельвы, удивительные дубравы Европы, густейшие хвойные леса в горах и в северных широтах. Тучные травы занимали все открытые пространства, особенно долины рек и прибрежья. Продолжалось наращивание самых плодородных почв, в их толще складывались огромные запасы всех необходимых для растений питательных элементов.

Так в степных и лесостепных зонах мира, где дождей выпадало столько, сколько требовалось многим формам растительности для жизни (или чуть меньше), травы вырастали каждое лето выше человеческого роста, затеняли саму почву от перегрева, словно согласились хранить ее под сенью; травы осеменялись, падали после осеменения, перепревали и слой за слоем откладывали непревзойденное плодородное живое вещество — гумус до двух метров толщиной. Мы называем такую почву черноземом. Лучших почв в мире не существует! В тропических и субтропических районах с большим количеством осадков возникали почти столь же богатые лёссы или красноземы — своеобразные модификации богатейших почв.

Севернее, под покровом расселившихся лесов, создание почв шло более умеренными темпами. Мешала кислая среда под лесом, где грунты чаще уплотненные, глинистые, а хвойный опад содержит много кислот. Здесь возникали серые лесные почвы разной степени оподзоливания с прослойкой серого цвета, напоминающей древесную золу.

Еще севернее оформились слабые лесотундровые почвы; развитие их шло медленно из-за холодной погоды, обилия дождей и небольшого опада редких деревьев и трав. Опад очень медленно превращался в гумус.

Многообразие почв на Земле даже сегодня поражает! Тут и пустынные, и полупустынные, торфяные, болотные разных форм. И промытые, засоленные (солонцы), и вторично-засоленные, и морские — песчано-промытые, каменистые на отступающих лагунах. Несть им числа, как несть числа и формам растительности, произрастающей на них, поскольку именно растения зачинают и регулируют ход почвообразования.

Добавим, что такое многообразие пошло явно на пользу людям. Земля предстала перед глазами новых поколений в исключительно богатом и красочном одеянии, в преобладающих зеленых тонах всех мыслимых оттенков. В пейзажах на самый изысканный вкус. С горами-долами, низинами-высотами, островами и материками, обжитая и не очень, теплая и холодная, в сиянии жарких лучей и в полуночной тьме, в туманах и под живительными грозами, в бурях и циклонах, в окружении морей и океанов, где каждое утро мореходу открываются все более великолепные береговые цветники. Живи и наслаждайся!

3

Сегодняшний земледелец совсем не похож на того первобытного, с заостренной палкой в руках.

Он поумнел всюду, где дело касалось пищи и благополучия. Поумнел в том смысле, что наловчился брать больше, а труда.и времени отдавать как можно меньше. Он, конечно, давно отбросил заостренную палку, потом отказался от мотыги и лопаты, далее продал коня и волов с плугом. И пересел на железные чудища-тракторы с гремящими дисками, многокорпусными плугами или плоскорезами. Он не выходит, а выезжает на поле или луг с жадными широкозахватными косилками, с комбайном и за один проход слизывает с поспевшей нивы или луга тонны зерна, травы, он выхватывает машиной картошку из земли, корнеплоды с гребней, на всякую культуру у него приспособление. И все выращенное за лето пашней, огородом, лугом увозит прочь. Добро земли непрерывной лентой уплывает в города, поселки, в другие страны, с которыми мы торгуем и где живут не производители, не знатоки земли, а потребители, бурно негодующие, если в магазине не находят того, что им требуется. «Деньги все могут» — вот кредо потребителя. И он оказывается прав, потому что деньги ему платят за какой-то там труд в конторе, но не идут эти деньги на помощь обкраденному полю, плодородие которого убывает с каждой вывезенной тонной урожая... Далее, по этой же логике, он считает, что земля и растения на ней предназначены ему как бы свыше и ничего не стоят, как воздух и тепло, которыми он дышит и наслаждается. Он готов несколько беспечно даже помолиться, повторить евангельское изречение:«Хлеб наш насущный даждь нам днесь...», переложив заботы на Бога.

И вот с этой точки отсчета нравственности у земледельца — и у землепользователя тоже — начинается нечто аморальное. Ну словом, так, что все в мире устроено правильно, а если там, на поле, что и произойдет неладного, то он в стороне, он ни при чем, свое дело знает без сучка и задоринки, а обо всем остальном пусть позаботится другой.

Легко утрачивается давнее и недавнее крепкое чувство хозяина земли и всего, что связано с землей. Эта мысль подтверждается официально, поскольку земля в нашем государстве, например, является «общенародным достоянием». Общенародным?.. Проще сказать, не имеет конкретного хозяина. И не имеет цены, поэтому даже за очевидную порчу или утрату земли виноватого отыскать трудно. Иначе чем объяснить, что в Башкирии исчезло сегодня под оврагами ни много ни мало, а почти пять миллионов гектаров! И никто за это не наказан. Что залито водой при строительстве Волжского каскада гидроэлектростанций от двух до трех миллионов гектаров луга, пашни и леса. Никто не предъявил иск Гидропроекту или Министерству электрификации за такое расточительство, тем более, что труд не оправдался запланированной выработкой электроэнергии. Списано — и концы в воду.

Снисходительность к людям, которые легко и бездумно растрачивают в стране кормящие земли, порождает неуважение к земле даже у тех, кто доселе ощущал меру ответственности за сохранность каждой сотки пашни или луга. Чего там думать о красивой пахоте, об огрехах на зяби, о «балалайках», т. е. незасеянных углах на поле, зарастающих сорняком! Утвердилось некое легкомысленное отношение к земле и у дорожников, у строителей, у связистов, заставивших столбами все пригородные поля.

Социальные неурядицы, связанные с «раскрестьяниванием» в пору сплошной коллективизации, а позже с уничтожением мелких деревень под лозунгом укрупнения хозяйств и «нерентабельности» малых деревень, исход части колхозников из сел в города — все это создало в земледелии атмосферу некоторой растерянности, а потом и безразличия.

Уполовиненные земледельцы-механизаторы в подобной атмосфере неуверенности порастеряли последние остатки былой уважительности к земле, и работа «кое-как» сделалась широко распространенной.

Ощущение своей неограниченной власти над землей, желание брать от земли как можно больше и не компенсировать взятых питательных веществ не могли не привести к ослаблению плодородного начала пашни и луга. Забылись так нужные для земли севообороты, отмахнулись от паров и травосеяния, и вот уже много лет ведется по сути земледелие «на износ», за которым близко просматриваются недороды, неурожаи, потери новых площадей.

Разве кто думал, что неудачно сформулированный лозунг «Власть над землей!» из книги известного писателя обернется действительно бездумной властью, когда ни наука, ни логика, ни простая порядочность уже не могли остановить беспечных и безнравственных хозяев распоряжаться землей как им хочется, а не как надо?

Даже известный селекционер Иван Владимирович Мичурин из крестьянского рода пронских мужиков и тот поддался общему настроению легкомыслия, заявив, что «мы не должны ждать милостей от природы, взять их у нее — наша задача!».

И как-то стеснительно остались в стороне от гулкой этой неграмотности, пронесшейся по стране, самые высокие наши почвознатцы, биологи, их голосов долго не было слышно, отчего забывалась истина научная и единственно правдивая: пашня — это живое природное образование, она существенная, если не главная часть биоценоза, звено в цепи биологических зависимостей, где нельзя вырывать ни одно из звеньев. Если земле плохо, то плохо всему, что на земле и вокруг нее.

Почва, как часть биоценоза, накрепко связана тысячами нитей с растениями на ней, с водой в ее горизонтах, с близкой рекой и подпочвенными водами, с солнцем, наконец, с человеческой деятельностью особенно. Стройность этой природной зависимости подчеркивал в своих работах великий В. И. Вернадский, на деле ее доказали-основоположники учения о почвах В. В. Докучаев, А. М. Бутлеров, П. А. Костычев. С землей нельзя «запанибрата», ошибок и небрежностей она не прощает, а всякое нарушение обмена веществ в ней немедленно оборачивается неурожаем, бесплодием. Она требует к себе уважительности и умно приложенного труда.

Глубоко ошиблись те земледельцы, которые считали, будто с современной техникой на любой пашне можно делать чудеса и выращивать два колоса там, где доселе вырастал только один.

Техника во взаимные биосвязи эти, конечно, вмешивается. Но не всегда ее вмешательство оборачивается повышением плодородия. Земледелец на машине — это не всегда хорошо. Да, можно быстро и качественно провести сев, уборку урожая. А можно и навредить, если начать пахоту по неспелой земле, когда колеса тяжелого К-700 оставляют за собой полуметровую колею и поле после прохода двадцатитонной громады утрамбовывается, как стадион. Да, можно скоро рассеять по полю аммофос или селитру. Но на поле, которое давно не видело органического удобрения, минеральные соли просто будут промыты водой, а в иных случаях, не растворившись в структурных комочках земли, окажутся в клубнях картофеля, в корнях моркови, в листьях капусты. И вызовут то, что ныне называют нитратным отравлении людей.

Сколько беды по. невежеству и безалаберности принесли сельскому хозяйству иные мелиораторы, вроде бы с благой целью проводившие орошение и осушение полей! Ушла вода не только лишняя, но и та, что необходима растениям. И засуха в критические недели развития растений поразила все поле. Даже осушение болота вблизи поля не всегда благотворно сказывается на здоровье земли: ведь болото, как правило, это запасной резервуар природного региона. Исчезла вода в болоте — обмелела река, за рекой вдруг понизился горизонт подпочвенных вод, и корни пшеницы на этом поле «зависли» в зоне высушенной части пашни.

Большую беду слабой земле Нечерноземья нанесли и продолжают наносить тяжелые тракторы на резиновых колесах. Они уплотняют тонкий слой плодородной земли, корневая система растений с трудом развивается в такой земле, деятельные тонкие волоски сжимаются в комок, а не расходятся широко, как им положено в мягкой пашне. Задача механизаторов — «накатать» как можно больше гектаров для заработка — оборачивается сбросом урожая. Все это знают, и все-таки до сих пор оплата механизаторов ведется от «колеса», а не от урожая. Одна из благоглупостей, которая мешает делу.

Очень правильно говорил на эту тему выдающийся педагог В. А. Сухомлинский: «Будут и при коммунизме мозоли, будут и бессонные ночи. И главное, на чем всегда будет стоять человек, — его ум, совесть, человеческая гордость — это то, что он всегда будет добывать хлеб в поте чела. Будет всегда непокой возле вспаханного поля, будет душевная забота, как о живом существе, о каждом нежном стебельке пшеницы. Будет неудержимое стремление к тому, чтобы земля давала все больше, — на этом всегда будет держаться хлебный корень человека».

Вот такой «непокой» возле вспаханного поля ныне трудно заметить, но сама-то земля ощущает на себе ослабленную заботу и любовь, как ощущает это больной человек, нечаянно оказавшийся не среди близких, а у чужих людей, которым мало дела — поправится он или отбудет в мир иной...

Давно прошли времена, когда человек в поисках для себя и семьи края обетованного мог запросто покинуть обжитое, а вернее, хищнически доведенное «до ручки» место с истощенной землей и податься на сторону в поисках земли нетронутой и богатой. Ныне на планете нет целины для подобных искателей. Зато есть пять миллиардов жаждущих пищи людей и чуть больше полутора миллиардов гектаров всюду освоенной и пригодной под пашню или луг земли — тридцать соток продуктивной земли на каждого (в СССР — 0,82—0,84 гектара), — и, будь добр, сумей получить на этой ограниченной площади продукты на целый год для себя и своей скотины. И не забудь, что от твоих трудов на земле еще надо накормить рабочего на заводе, горняка на шахте, служащего в учреждении, учителя детей твоих — словом, не меньше десяти, которые прямого отношения к земле не имеют, но заняты для всех нужным делом.

Когда-то, лет сто назад, в России хлебопашеством и порядком на земле занимались 80 процентов населения. Сегодня в сельском хозяйстве СССР занято меньше 20 процентов.

И какая же ответственность лежит на плечах каждого земледельца, чтобы не было голодных в стране!

Добавим: и как же заботливо обязаны некрестьяне помогать крестьянам в их нелегком труде добычи хлеба и всего другого с общественного пахотного клина! Ну хотя бы создавать для села хорошие машины — не только тяжелые тракторы и огромные пятнадцатитонные комбайны, но и малую технику для семейных и арендных подрядчиков, которым сегодня государство готово вручить землю для производства продуктов, возрождая поутраченное родственное чувство сельского жителя к земле у своего дома. Готово — а малой механизации нет!

Общество наше довольно долго поигрывало в разные игры с сельским хозяйством: объединяло, разъединяло, сгоняло народ с земли, потом приглашало на землю даже горожан, отбирало или вручало для личного пользования скотину, строго покрикивало, что земля есть всенародная собственность и никому не позволено... А сегодня уже разговор об аренде земли сроком до ста лет, с правом наследования! С посильной помощью для приобретения новой техники, с правом продажи выращенного не только через посредство колхоза или государства, но и на рынке.

Все это надо понять, осмыслить и всячески содействовать возрождению в человеке крестьянского начала, помогать всем, кто пронес любовь к земле через годы лихолетья и готов с добром и открытым сердцем, со всеми современными знаниями о природе и земле взяться за земледельческий труд с решимостью и смелостью, свойственными нашему народу, у которого под рукой 220 миллионов гектаров пашни и 330 миллионов гектаров лугов и пастбищ. С гордостью напомним, что страна наша имеет самый большой клин пахотных земель, что были мы некогда вторыми в мире (после Ост-Индии) производителями зерна на мировом рынке, что Сибирь, которая ныне вытягивает из европейской части страны и зерно, и мясо, и молоко, совсем недавно являла собой тучный рынок и производитель масла и молока, меда и гречихи, яровых хлебов. Что Кубань с Украиной много десятилетий оставались производителями наилучших сортов твердой пшеницы, из которой приготовляли превосходный пшеничный ситный хлеб! А Нечерноземье довольно сытно кормило Москву, Питер и тысячу малых городов пшеном и гречкой, картофелем и овощами, прекрасными плодами и ягодами из бесчисленных деревенских садов, молоком и мясом.

Не только социальные ошибки и просчеты привели к оскудению многих пашен и лугов, хотя они-то и виновны в первую очередь — теперь это прояснилось. Попытка вернуть в деревни крестьян, а земле — хозяина приобрела довольно широкий размах — от создания арендных агрокомплексов и до сдачи в долголетнюю аренду земли и средств производства семьям и малым кооперативам, которые будут полными хозяевами всего производимого ими на земле.

4

Не только организационные неурядицы. Беда глубже.

Оскудели сами земли. И чтобы возвратить былое их плодородие, потребуются годы и годы, потребуется перемена самого мышления земледельцев, отученных от земли, «раскрестьяненных» административно-бюрократическим аппаратом, следствием чего был исход крестьян из деревень.

И если в годы нэпа сельское население страны составляло значительное большинство по сравнению с городским, то ныне они поменялись местами. Сельские местности обезлюдели, много деревень исчезло, а в оставшихся, особенно на Севере и в Сибири, доживают в родительских скособоченных избах только старики и старушки, хлеб для которых раз в неделю, как милостыню, привозят из ближних поселков и городов. И только к лету некоторые деревни оживают: как на дачу, приезжают к родителям бывшие пахари и сеятели городского обличья и высокомерия, они помогают старым людям вскопать и засеять огороды да прочистить заросшие сады. Разминают косточки, не без удовольствия вспоминая о городских удобствах, рано или поздно подаренных им заводами и учреждениями: восьмичасовом рабочем дне, заказах из магазинов, где много продуктов с иностранными марками, месячных отпусках в теплое время на теплые «юга», детских садиках для малышей и всем прочем, о чем сельские жители знают больше по телевизионным программам, а не в реальности.

Нам, вероятно, предстоит еще долго быть свидетелями такого рода странно перевернутой жизни, когда все средства массовой информации день за днем вещают об агропромышленном комплексе, как о задаче номер один, а практические дела идут обратным путем. Города строят, украшают, в города зовут, а в деревнях как не было дорог, так и нет; как не было больниц и школ, так и нет; как бесчинствовали всякие «минводхозы», «химизаторы» всех мастей, затапливающие и уничтожающие последние продуктивные земли под видом улучшения среды обитания, так и бесчинствуют; как мастерили на заводах машины-монстры, под которыми земля расползается и сплющивается, так и мастерят, начисто забыв и ребенку понятную истину, что арендные гектары требуют малой механизации. И все еще строят гулкие и продуваемые скотные дворы на тысячу голов, где молоко и мясо еще можно получить, хоть дорогое, а вот навоза — этого драгоценнейшего восстановителя почвы — не получишь. Он сталкивается бульдозерной лопатой в ближний овраг, подальше с глаз, и превращается из блага в отравителя рек.

В общем понятно. Бюрократически-командное мышление, на котором воспитаны два поколения советских людей, меняется с превеликим трудом, тут хитрят и изворачиваются, проявляя такое двоемыслие, что никакая академия не разберет: подножка новому считается грубым приемом, на свет божий вытолкнули куда более действенный шепоток об угрозе самому социализму, о неизбежности прежнего пути, хотя уже достаточно ясно, где у нас тупик: нас успели обогнать страны не одной только Европы и Северной Америки. Что перестройка — единственная дорога к нормальной, обеспеченной жизни, где человек не винтик и не средство для глобальных столкновений, а цель всякого начинания — именно человек, его национальная гордость наконец, которая рождается на почве спокойной, слаженной и обеспеченной жизни всех категорий населения. И прежде всего работящей, сельской и городской. Работящей, а не плодящей бумажки и указания, которыми сыт не будешь.

И суша, и море, на которых живут и работают почти триста миллионов наших соотечественников, ждут от разумных людей поступков и свершений. Природа уже вдосталь наглоталась ядовитых дымов и несвежих вод, пора повернуться к отеческому крову лицом и строить свой дом всем миром, в согласии с наукой и здравым смыслом.

Попробуем поговорить именно об этом.

5

Земное плодородие сотворено растениями. Они еще до появления человека на Земле росли за счет Солнца и придуманных жизнью хрусталиков, называемых хлорофилловыми зернами и поселившихся в листьях и стеблях растений. Школьная истина, а забывать ее опасно.

Пока растения оставались на одном месте до конца и ложились, земля не страдала, напротив — обогащалась. Растительные остатки и минеральная часть земли создавали новое вещество, сложнейшее органо-минеральное соединение, названное гумусом. Не сразу и Далеко не все ученые обратили внимание на черную землю, всегда покрытую буйной растительностью. Ломоносов был, наверно, первым, наиболее точно определившим чернозем. В книге «О слоях земных» он сказал: «Его происхождение не минеральное, но из двух прочих царств натуры, из животного и растительного, всяк признает... Итак, нет сомнения, что чернозем не первообразная и не первозданная материя, но произошел от согнития животных и растущих тел со временем».

Это было в 1763 году.

До Ломоносова греческий философ, искатель истины Сократ в четвертом веке до нашей эры писал: «Почва дает обрабатывающему ее все необходимое для жизни, прибавляя еще и то, что услаждает существование... Земледелие является источником и благосостояния и удовольствия». Лукреций, размышляя о почве, написал: «Из одного состояния земля переходит в другое... Прежних нет свойств у нее, но есть то, чего не было прежде...» Пытались дать научное определение почве и другие ученые. Но видимо, не зря природа одарила Россию огромными пространствами земли, как бы предполагая, что здесь будет жить и талантливый народ... Словом, только профессору Василию Васильевичу Докучаеву удалось наиболее точно определить феномен почвы: «Это такое естественноисторическое, вполне самостоятельное тело, которое, одевая земную поверхность сплошной темной (чернозем) или серой (северные дерновые почвы) пеленой мощностью 0,5—5 футов (15—150 см), является продуктом (иначе — функцией) совокупной деятельности следующих почвообразователей: а) грунта, б) климата, в) растительных и животных организмов, г) возраста страны, а отчасти и е) рельефа местности».

Это было в конце 1883 года. Тогда же вышла его книга «Русский чернозем». Книга, облегчившая понятие всего труда на почвах и способы усовершенствования после распашки и выращивания урожая.

Сразу становилось понятным, что если одной из функций не будет, то почва изменится к худшему. Увезет земледелец с поля взращенный черноземом урожай — и почва потеряет часть своего плодородия. Появится на поле много воды — и перегной промоется в глубины. Снова потеря. Распаши уклонистов поле сверху вниз — и вода смоет растворимый чернозем, унесет добро в овраг.

Закон сохранения чернозема сразу напрашивался: сколько взял с урожаем органического вещества — столько и возврати, если хочешь, чтобы земля твоя оставалась богатой и приносила урожай бесконечно долго, чтобы совокупная деятельность почвообразователей оставалась на уровне.

Сделать это помешала наша постоянная нацеленность на экстенсивный способ землепользования, особенно со времени коллективизации. Брать, брать и брать от земли как можно больше и ничего не давать взамен — такой лозунг стал всеобщим. Оно и понятно: меньше хлопот, затрат, больше возможностей своевременно отчитаться за выполненную работу перед контролирующими органами, которые строго следили за сроками и объемом сдаваемых продуктов, но совсем не за состоянием почвы. Всем известно, что внесение органического удобрения, хотя бы по тридцать тонн на гектар, — работа тяжелая, неприятная, и все старательно обходили эту работу. Авось обойдется...

До колхозов, когда земля фактически принадлежала определенному человеку, хозяину, он и не думал и не гадал, стоит ли ему унавоживать свой надел. Непременно возил и запахивал навоз, обеспечивающий стабильные урожаи, и пахал вовремя, и пропалывал — словом, ухаживал, чтобы не остаться без хлеба.

В коллективном хозяйстве как-то исподволь, незаметно Иван стал кивать на Петра, а Петр — на Василия, в результате нарушился первый закон земледелия: верни земле взятое с урожаем.

С годами подобная практика сделалась повсеместной. И почва утратила значительную часть плодородия.

Заметим к слову, что еще Владимир Ильич Ленин, при всей своей великой занятости государственными делами, не забывал повторять на самых ответственных собраниях знаменитую фразу: «Берегите, храните, как зеницу ока, землю...» Вспомним и слова мудрого американского политика, президента Соединенных Штатов Америки Теодора Рузвельта, в адрес своих соотечественников: «Народ, который разрушает свою почву, — уничтожает сам себя».

Мне довольно часто приходилось бывать в недавно созданном под Владимиром Всесоюзном НИИ органических удобрений. Институт построили на самом бедном по земле месте — в Мещере, так сказать, дали задание поддержать науку улучшения изработанных и от природы бедных почв.

Мещера — красивое место, но беднейшее, если говорить о пашнях. Тут пейзажи один лучше другого: леса, обильные луга, много рек, болот, озер, комариное царство, пески, глины. Однако место, давно обжитое людьми, и потому немало старых клочковатых пашен с низким плодородным потенциалом. Здесь, кстати, у впадения речки Нерли в Клязьму, стоит много веков одна из красивейших церквей русского средневековья — Покрова на Нерли... Чудо из чудес.

И вот с директором института, его сотрудниками положили мы на стол две карты — России и Советского Союза — с указанием почв и содержания в них гумуса в 1901 году и в 1987-м. Почти столетием разделенные. И что же увидели?

Оказалось, что за неполные сто лет количество гумуса в пахотном слое почвы повсюду уменьшилось на 20—45 процентов. Может быть, не по той методе подсчитывали? Оказалось, что именно по той. Куда же подевался гумус?

Ну прежде всего естественное его разложение, которое конечно же имеет место. Но главное — утрата на создание урожаев без компенсации взятого. Съели мы его с хлебом, картошкой, кашей, с молоком и всем прочим, чем живем и кормимся. Поистратили, не восполнив и наполовину. И в этом реальном факте, как в зеркале, видим себя вроде бы хищниками на собственной земле. Это что же получается, еще сто лет такого пользования — и все? Дальше — бесплодие земли?

Страшно подумать. Та самая расхожая фраза: обогащая себя, Разоряем детей и внуков.

Карты рассказывают, что даже на хороших черноземах Украины, Предкавказья, Донского края ежегодно и безвозвратно расходуется сегодня по 0,2—0,7 процента гумуса из тех 3—5 процентов, которые имеются в пахотном слое. В более северной, нечерноземной, зоне количество гумуса снижается ежегодно на 0,1—0,3 процента, а ведь здесь до трети хозяйств имеют его в своих почвах 1,5— 2,3 процента, тогда как почвоведы считают, что для формирования нормального урожая всех культур надо иметь почвы с количеством гумуса не менее 2,5 процента. Особенную точность в такого рода анализах соблюсти трудно, выкладки приблизительные, в почве идут процессы, не всегда ясные нам. Но уже приближение к такому опасному рубежу должно бы насторожить и земледельцев, и руководителей областей, агрономов, наконец.

Спустя некоторое время ВАСХНИЛ, не без участия Института органических удобрений, о котором мы говорили, провел во Владимире выездную сессию с участием многих ведущих почвоведов и агрономов на ту же тему: как спасти плодородие изработанных почв. Местные карты плодородия, составленные с участием Росгипрозема, подтвердили всю опасность выращивания урожаев без адекватной отдачи полю взятых у него питательных веществ. Выяснилось, что сотни и сотни хозяйств в Нечерноземье (в Сибири — тоже) стоят на подступах к бесплодию почв.

Все попытки поправить дело внесением больших доз минеральных удобрений оказались тщетными. Более того, подтвердилось высказанное некогда академиком Д. Н. Прянишниковым мнение, что минеральные туки и соли действуют эффективно только на фоне органического удобрения. Где нет гумуса, минеральные удобрения не связываются почвой и промываются, а частично переходят в растения, делая их малопригодными для питания (нитратное перенасыщение).

Показателен пример Московской области. Здесь щедры на минеральные удобрения, как нигде: вносили на гектар по 400—500 килограммов туков и трижды за десять лет известковали пашни. Но проявили чрезмерную скупость при использовании навоза — не вывезли и третьей части запланированной органики, здесь много комплексов со смывом навоза, а жидкий навоз необычайно трудно возить и вносить. В результате почти 40 процентов «столичных» пашен продолжают терять гумус, его здесь 2,1—2,5 процента. Конечно, это сказалось и на урожае. Зерновые дали в 1971—1975 годах 23 центнера с гектара, а в 1981—1985 годах только 21 центнер. Не прирастает и урожай картошки, овощей.

Министр сельского хозяйства страны В. К. Месяц, став первым секретарем парторганизации столичной области, теперь обязан поразмышлять о своей прежней деятельности...

Горы неиспользованного навоза так и остаются лежать возле скотных дворов. Не везде, конечно. Кто имеет крестьянскую душу, тот не дожидался указаний свыше. Ермолинский совхоз Дмитровского района, где директором Алексей Беспахотный, а главным агрономом Владимир Ян, вносит ежегодно на свои поля по 20—22 тысячи тонн органики; прибавка гумуса за год — до 0,2 процента, поэтому урожаи завидно стабильные, и тысяча коров дает по 5100— 5400 килограммов молока каждая. И это —- на тяжелых глинистых подзолах Дмитровской возвышенности.

«Истощенные почвы — больные почвы, предтеча голода», — пишет академик Рабочий. С ним нельзя не согласиться.

Ставка на минеральные удобрения как на замену органического — это стратегическая ошибка. Конечно, это куда проще, легче, чем возиться с навозом, с торфом, с соломой. Но этим «простым и легким» мы нарушили биологическое равновесие в природе, вырвали одно звено из цепи природной стройности, когда из почвы ежегодно стали увозить с урожаями органическое вещество. Из цепочки «солнце — зеленый лист — гумус — почвы — растение — органика» мы изъяли с урожаем органику и не возвращаем ее. Слабеет урожай, не используется энергия солнца в анемичном листе, почва приближается к состоянию неплодородного грунта.

6

А между тем есть все условия для скорого излечения больных земельных угодий. Все еще есть. И лекарства поблизости. В колхозах и совхозах ежегодно от скотины получают примерно 1,6 миллиарда тонн навоза. Часть его пропадает — стараются сбросить в овраги, в реки, вообще с глаз долой. Делают это не крестьяне, а безответственные люди, лишенные способности думать и делать добро.

Есть большие запасы торфа. Разрыхленный и подсушенный, а затем смешанный с навозом или навозной жижей, как удобрение, он почти не уступает навозу. Но мы добываем торф для... топлива на электростанциях в том же Владимире и под Москвой. Действие, свойственное ненормальным людям.

Есть солома, у комбайнов имеется соломорезка, при уборке надо бы резаную солому выбрасывать на стерню и запахивать. Подсчитано, что соломы получаем в год сто миллионов тонн. Не заделываем, большую часть сжигаем сразу после уборки, чтобы не мешала пахоте зяби. Меньшую пускаем на корм. Никудышный корм.

Если всю эту гору добра — навоз, торф, солому — использовать на удобрение почвы, на урожай, то каждый гектар пашни получит ежегодно почти 9 тонн. Мало, конечно, но все-таки. И уже минеральные удобрения по такому фону не уйдут в песок и не обратятся в отраву.

Горько писать, но сегодня, даже по явно завышенным отчетам, в поле вывозят за сезон 0,7—0,9 миллиарда тонн навоза, меньше половины имеющегося, всего три тонны на гектар, триста граммов на квадратный метр пашни — смехотворная, гомеопатическая доза!

Зато «левая» машина навоза идет нарасхват в дачных поселках — по 25—30 рублей. Дачники не скупятся, знают, как облагородить собственный надел!

Безумие расточительности в том, что большая часть ценнейшего органического удобрения остается в оврагах, куда его сталкивают бульдозерами. Он растекается по низинам, отравляет воду, леса, попадает в водоносные слои, откуда мы берем питьевую воду...

День и ночь грохочут заводы, размалывая и обогащая фосфориты. Дымят удушливыми газами азотно-туковые комбинаты, вырабатывая аммофос и жидкий аммиак, из глубоких шахт достают калийные соли. Тащат составы минералки по областям и весям страны. Рассеивают на полях, где органики — кот наплакал. И все это, с трудом добытое, проваливается с грунтовой водой в нижние слои земли, частью попадает в пищевые продукты, и мы ахаем, узнавая о новых болезнях и отравлениях.

А только в 1,6 миллиарда тонн навоза, накапливающегося за год, содержится 12—15 миллионов тонн дарового азота, фосфора и калия, почти половина питательных веществ, добываемых сегодня промышленным путем.

Абсолютно несносное, дикое положение: тратим уйму денег и сил на создание искусственных солей и туков, возим их за тысячи километров и одновременно выбрасываем с навозом куда попало миллионы тонн даровых азота, фосфора и калия! И загрязняем и без того уже сильно подержанную среду обитания.

Вот такая проблема.

Если не забывать о Докучаеве, его ученике Владимире Ивановиче Вернадском, создателе учения о биосфере и ноосфере, где добавляется фактор человеческого разума при формировании биоценозов, то надо вспомнить и о многолетних травах как восстановителях почвенного плодородия.

Травы создали первородную почву. Травы и сегодня остаются целителями земли, ведь они строят свое тело на 93 процента из воздуха и энергии солнца и только на 7 процентов — из элементов самой земли, т. е. постоянно привносят в землю новую энергию и органическое вещество. Когда поле два года остается под клевером, корневая система и послеукосные остатки составляют по весу до 60 процентов увезенного урожая, две-три тонны органики на гектар. Травы своими глубокими, разветвленными корнями с клубеньками азотобактера разрыхляют почву, делают ее пористой, доступной для воздуха. Кто из крестьян не знает, что по пласту клевера всегда вырастет высокий урожай? Два года пробудет пашня под клевером или люцерной — и восемь лет будет родить хорошо и ровно.

Ну как не воспользоваться такой возможностью для лечения пашни? А ведь не пользуемся в полной мере.

Создатель травопольного земледелия Василий Робертович Вильяме чуть ли не врагом народа сделался за травопольные севообороты. Одно время их вообще не применяли, хотя в России использовали с XVII века, имели свои сорта клеверов, которыми торговали с Европой.

Но и сегодня трав в севооборотах мало, нет им места в поле, все зерно да зерно, хотя и возим зерно, к стыду своему, из-за рубежа, поскольку урожаи собственные все еще низкие, да к тому же высоки потери при транспортировке и хранении.

А естественных лугов осталось мало. Затопили под водохранилищами, поменяли энергию почв на электрическую энергию.

Какие богатые луговые угодья были от Нижнего Новгорода до Твери! По пояс стояли костер и овсяница, непролазно клевера. Какое нагуливали молоко коровы по Оке от устья до Рязани! На север от Рыбинска к Вологде и восточнее стада на одном сене держались, овса лошадям не требовалось. Все ушло под воду или подтоплено и превратилось в болото. Исчезли и донские костровые луга, сено которых шло на экспорт. Трудноисправимые перемены.

И появилась проблема кормов. А чтобы решить ее, пришлось теснить зерновые культуры. Плановые задания сверху устроили такую чехарду на местах, что личные огороды отрезали по самое крыльцо, чтобы засевать зерном.

Еще один фактор неразумности — планирование волевым методом, он тоже не принес лучшей доли пашне и лугам, повредил природному равновесию, гармонии.

7

Новое мышление, кажется, близко к тому пониманию природы и места в ней человека, которое можно найти у Льва Толстого: «Одно из первых и всеми признаваемых условий счастья есть жизнь такая, при которой не нарушена связь человека с природой, т. е. жизнь под открытым небом, при свете солнца, при свежем воздухе, общении с землей, растениями, животными. Всегда все люди считали лишен этого большим несчастьем».

Большое несчастье сел и деревень сегодня — это как раз разрушение естественных связей с землей, растениями, животными. Они есть, они рядом, но ты ими не распоряжаешься — ни землей, ни животными, ни полем, потому что они общие, а в эту общность входят очень разные люди, нередко со взглядами, прямо противоположными твоим.

Семейный подряд с арендой земли на долголетней основе сегодня способен связать человека и землю прочными узами. И самая тяжелая работа, если она без понукания и подсказки, а по душе, на пользу тебе, покажется работой пусть и тяжелой, но сладкой. Рождается желание сделать землю, переданную тебе в пользование и наследство, еще лучше, как можно лучше, чтобы с лихвой обеспечивала она и семью, и внуков, и последующие поколения.

Осмотримся вокруг. Во многих странах сегодня земля передана либо на вечное пользование, либо в долгосрочную аренду. Фермерские хозяйства одинаково выгодны и фермеру, и государству, которому выплачивается земельная рента. Общегосударственная служба земли — надзор за правильным ее использованием, создание прудов-озер, лесных и ветрозащитных полос — существует на деньги из земельной ренты.

Начиная с 1985 года наше правительство ведет работу в этом направлении. Не одними семейными подрядами решается проблема. Небольшие объединения — кооперации семей — могут взять у государства и землю, и ферму со скотом, и луг для пастбища, чтобы сообща обрабатывать землю, нагуливать скот и продавать по договорным ценам молоко, мясо, продукты поля и огорода колхозу, государству или на рынке.

Пусть останутся и колхозы и совхозы, где ныне дела идут хорошо. Соревнование между разными формами хозяйствования как раз и станет стимулом к труду, а по результатам можно будет судить, какая форма в этой местности наиболее удачна, дает высший доход и наилучшим образом хранит и улучшает саму среду обитания.

Нетрудно понять, что любая форма хозяйствования на земле не может существовать сама по себе, здесь все взаимосвязано. Зато очень трудно понять, как отдать на подряд ферму с коровами, при этом не позаботившись о лугах для выпаса, пастбищах для телят, сенокосных угодьях. Или как распорядиться навозом, ведь навоз — тоже желанная товарная продукция, очень нужная земле. И когда смотришь на экран телевизора, где показывают четырех доярок, взявших на подряд сто коров, то начинаешь недоумевать: неужели эти четверо успевают кормить, поить стадо, чистить коров, отправлять молоко и еще чистить коровник, таскать по кормушкам сено и комбикорм и отвозить в навозохранилище за пределы скотного двора более тысячи тонн навоза, получаемого за год, — три тонны в день! А если кормами и навозом занимается кто-то другой, то эти другие, без сомнения, тоже члены подрядного звена, и получают, как говорится, из одного котла.

В Судогодском районе Владимирской области мне довелось видеть работу звена из пяти молодых хлопцев, взявших на подряд выращивание 300 свиней. Это тяжелейшая работа, хотя им привозили корма прямо к воротам, чистили помещение и вывозили навоз другие люди, не входящие в звено.

Во всех такого рода случаях проглядывала не настоящая работа, а одна из форм показухи: вот мы «подхватили почин», вот у нас подряд и оплата за привес, тогда как фактически кроме звена тут работают люди и со стороны.

Природа неделима. Любая форма аренды будет жизненной и даст высокий результат, если станет охватывать все стороны производства: не только коровник с дойными коровами, но и телятник, и сенокосные угодья — значит, и пастуха, и заготовку сена, и пастбище, и склад с фуражом. Лишь единство многостороннего крестьянского двора и земли с трудом семьи или нескольких семей способно продуктивно работать и одновременно блюсти биологическую целостность природы: поле, луг, скотину, речку-ручей, дороги на все погоды и непогоды, теплый двор и свои хаты поблизости, где не пропадает ни одного ведра помоев, ни одной корки сухого хлеба. Крестьянский двор, эта веками выработанная безотходная форма жизни с автономным обеспечением, нуждается всегда только в обмене продуктов на товары, и наоборот. Долг и задача государственных предприятий и колхозов — обеспечить двор или деревню всем необходимым.

Задача, которая ныне стала уже полузабытой, особенно в местностях, где поредели и обезлюдели деревни, где не позовешь соседку, если потребуется срочная помощь...

...И все-таки беспокойство не оставляет меня. Кажется, уже все запоры на воротах сняты, уже появились первые тысячи подрядных семей и коллективов, их славят по радио, телевидению, в газетных статьях. А неуверенность остается, что-то много неясностей и противоречий читается между строк, просматривается на телеэкранах. И уж совсем грустно становится, когда поездишь по селам-деревням.

Запустили болезнь, сельское хозяйство у нас хронически нездорово. Мало в деревнях неизверившегося народа. Все сколько-нибудь инициативные крестьяне, те самые, на которых село могло держаться, вся молодежь давно в городах, привыкают или уже привыкли к новому укладу жизни в городе, где все тебе продадут, достанут, были бы деньги. И возникает у них, укрепляется погоня за выгодной работой, где больше платят, где скорее можно получить квартиру с удобствами, откуда деревенское твое детство выглядит затуманенно-привлекательным и реально-тяжелым.

Дорога назад не заполнена народом. Не спешат в родные села. И не будут спешить, пока не убедятся, что в новой фермерской Деревне все сравнялось с городскими удобствами и бытом. Раскрестьянивание зашло далеко, особенно в нечерноземной России, в огромной Сибири, где с безумными скоростями вырастают приполярные промыслы и прииски с бешеными заработками, сулящими «красивую житуху» до старости лет.

А пашни все меньше и меньше. И продукты все больше с иномарками, в красивых упаковках. И какое-никакое жилье. Зато за спиной остаются заброшенная земля, развороченные горы да карьеры с водой, пахнущей серой и нефтью. Все то же экстенсивное хозяйствование без загляда в будущее.

Продолжаем говорить о Продовольственной программе — как о первостепенной, наиглавнейшей. А строим все в городах, а не в селах-деревнях. И беспокоимся о выбоинах на столичных улицах, а не о бездорожье в сельской местности. И урезаем фонды на товары для сельских магазинов, отчего поезда в сторону городов идут переполненные потенциальными покупателями всего, чего так остро недостает в деревнях. Телевидение тоже спиной к деревне...

...Нездоровье задержало меня на полмесяца дома. По вечерам устраивался у телевизора с блокнотом на коленях и отмечал, много ли разговоров и картинок о новых веяниях в аграрном секторе. Не речей — их всегда хватает. А фактов.

Самая популярная телепередача — программа «Время» в среднем из сорока минут уделяет сельскому хозяйству — опыту и недостаткам — 6—8 минут, заполняя их преимущественно разговором о делах Вагина, Стародубцевых, Малкова, Червякова и других давно известных руководителей колхозов и совхозов, которые действительно сумели наладить умное землепользование в своих селах. Но их так мало, что погоды-то они не делают в море слабых и уже «упавших» хозяйств и целых районов.

Сколько-нибудь обстоятельных передач о новом опыте, неординарных действиях и устойчивых урожаях, надоях, рб устроенных, прочных деревнях и, конечно, об особенно нужных подрядных семьях, коллективах телевидение и радио не дают. Трудно сыскать? Или нет желания?.. Но ведь Продовольственная программа все еще «лежит», особых перемен к лучшему тут не видно, роста производства продовольствия по стране Госкомстат не наблюдает. И уж если помогать селу, то надобно и показывать его — какое оно есть и каким мы хотели бы его видеть.

Было время на Руси, когда председатель Совета Министров Столыпин сделал шаг, не очень оглядываясь при этом на царя-батюшку: развязал руки самым деловым и умным крестьянам, позволив свободную работу и торговлю хлебом, мясом и всем прочим, что дает земля. Какой был взлет крестьянского энтузиазма по стране! Мы стали торговать и хлебом, и маслом, и льном, мясными продуктами на мировом рынке, оттеснив других конкурентов в обоих полушариях Земли. Для Столыпина это кончилось плохо, но деревня, поднявшись, уже не упала до самой первой мировой войны.

Была и вторая волна подъема в сельском хозяйстве — при нэпе, введенном В. И. Лениным в 1922 году. Словно волшебной, все возрождающей палочкой прошлась эта программа по России Советской. За два года, на моей памяти мальчишеской, все изменилось. Голод отступил, а потом и исчез вовсе, жизнь в деревнях и городах воспрянула, заработали не только крестьянские руки, но и рабочие на предприятиях.

А всего-то-навсего это и была ставка на работящий народ, которого в нашей стране всегда было достаточно, но сказывались работоспособность и инициатива лишь во времена полной раскованности, поощрения предприимчивости.

Не зову к повторению прошлого, оно только на особенные пики истории приходится. Нужно снять последние рогатки и ограничения предприимчивости: уж если речь пошла о семейном или кооперативном подряде, так надо открыть им широкую дорогу — и кредитами, и материалами, и льготами, а не пристраивать инициативные группы под крыло хромающих коллективных хозяйств, которые сами едва держатся и вовсе не заинтересованы, чтобы возле них вдруг появились производители продукции более дешевой и массовой. Что греха таить: под крылом совхоза или колхоза инициатива всегда будет повязана, им будут выделять блага похуже и поменьше, чтобы «не высовывались».

Эксплуатации человека человеком не будет, советские люди в условиях социалистического общества не допустят этого. Но работать станут много лучше, на просторном поле появится возможность в большей мере отличиться в труде. Тем более перед своим государством, которое и называется государством трудящихся.

Одно это ко многому обязывает.

8

И к нравственному ощущению своей причастности к природе, личной причастности, без оглядки на соседа, который может думать и работать иначе, ведь полностью похожих людей не было и нет даже на восьмом десятке лет Советской власти. Все мы разные...

Сильно потрепанная, местами просто истерзанная природа ждет настоящих, а не бумажных заступников. Это в первую очередь относится к кормящей земле, к испорченным рекам, уничтоженным лугам, к прекрасным и сегодня русским пейзажам, где еще сохранился лес и чистое небо над ним.

Жизнь продолжается. И будет стремиться к совершенствованию, если человек не встанет на ее пути бездушным разрушителем, каким уже не раз показывал себя, предварительно нацепив на лицо маску того или другого ведомства, которое якобы только и может спасти натуру — с явной выгодой для ведомства, а не для общества.

Ни одно добровольное или государственное учреждение не станет защитником истощенных почв, уничтоженных лугов, развороченных гор и рек, превращенных в сточные канавы, если рядом не поднимется лес работящих рук страны, объединенных чувством ответственности за землю и красоту.

Вокруг столицы сегодня стоят десятки тысяч дач. Значительная часть их — владения крупных чиновников, министерских работников, людей техники и науки, культуры и торговли. На дачных участках этих, по ту сторону заборов, — идеальная чистота, порядок, оранжереи, ухоженные сады и ягодники. Но за внешней стороной заборов — лес, который не узнать, лес — помойная яма. Бесконечные свалки выброшенных за ограды банок, сорных трав, бутылок, жестянок, бумаги — всего, что неприятно глазам владельца, который хочет окружить себя цветами, зеленью и плодовыми деревьями. Все сорное, все отходы — за забор, хотя там лес, куда приезжают в выходные дни горожане, грибники. Виллы в Переделкине, хоромы у Мичуринской, вальяжные дома в лесу за озерами, дачные поселки по Рязанской, Белорусской, Дмитровской дорогам — леса загажены, будто за заборами другое царство. Лесники боятся подступиться, укорить хотя бы, ведь кто знает, не живут ли здесь Гидропроект, Минводстрой, Госплан, Минздрав или отставные генералы. Неприятностей не оберешься...

Сбережение природных регионов — дело каждого и всех. Воссоздание лесов, обогащение пашен, уход за лугами, за каждым, пусть маленьким, но прекрасным уголком земли, еще не огороженным ведомственным забором, — просто обязанность любого человека, если он не на словах, а на деле обеспокоен уничтожением земной красоты людьми, которым уже ничто не дорого.'

Земледельцы, которых так мало, горожане, еще не порвавшие всех нитей со своей деревней и родней, доживающей там, интеллигенты с душой, не потерявшей чувства красоты и долга перед ней, поруганной и испачканной, — никто не должен забывать землю, которая кормит, одевает, пестует добрые чувства в душе и ребенка, и старца. Велика общая ответственность наша за все уже содеянное плохое над землей и миром зеленого. Велика обязанность хранить планету, свой родной край и то небольшое местечко, где, как принято, придется однажды лечь...


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу