Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1990(30)


Елизавета Сумленова

СТАМБУЛ — ГОРОД ДВУХ КОНТИНЕНТОВ

ОЧЕРК

Мне давно хотелось побывать в Турции.

«Никогда я не был на Босфоре...» Может быть, есенинский вздох отозвался в душе ностальгическим желанием «несбывшееся воплотить»? Или тревожили эмигрантские повести Алексея Толстого? А возможно, оттого, что Турция — единственная страна, где был Пушкин. Почти одновременно с поэтом путешествовал по «турецкому берегу» русский ученый Петр Чихачев. «Малая Азия, — написал он, — страна, которая служила то колыбелью, то кладбищем для народов, науки, искусства».

Какое глубокое определение! На земле Малой Азии, сегодня называемой Турцией, расцвела хеттская цивилизация, когда Европа еще жила в пещерах. Хеттов оттеснили лидийцы, потом персы. Затем здесь утвердил свою державу Александр Македонский. Он умер рано, в тридцать три года, и империя распалась...

На этой земле сплелись мифы и реальность. Она хранит следы аргонавтов и Одиссея. Здесь обитали храбрые амазонки. Блистал золотом храм Артемиды, одно из семи чудес света, сожженный Геростратом. Под крики толпы проезжали в колеснице Антоний и Клеопатра. Стояла воспетая Гомером Троя. Здесь, по преданию, доживала свой горестный век после казни Христа его мать, дева Мария.

Этой земле мир обязан крылатыми фразами — ахиллесова пята, гордиев узел, троянский конь, танталовы муки...

Турция долго слыла грозой христианского мира. «Вот придут турки-янычары», — пугали детей. Но мало кто знает, что янычары вовсе не турки. В султанате был обычай: сильных рослых мальчиков-христиан отбирали у родителей, обращали в ислам. Они-то и составили новое войско, «ени чари», свирепых телохранителей султана.

Сегодняшняя Турция — часть некогда обширной Османской империи. Но и сейчас это не Малая страна. Ее площадь 780,6 тысячи квадратных километров, население 51,4 миллиона (1985 год).

ФОТО. Галатский мост Крепость (1453 г.)

ФОТО. Мост над Босфором

ФОТО. Храм Аня-София

ФОТО. Фреска на южном входе в храм Аня-София. Дева Мария с младенцем

ФОТО. Подвеска султана Ахмеда I

ФОТО. Курильщик кальяна

До XVIII века слова Турция вообще не было, страну называли «землей ислама». Лишь в 1923 году, когда был свергнут халифат и родилась турецкая буржуазная республика, слово «осман» было заменено словом «турок», «тюрк». Борьбу за свободу возглавил Мустафа Кемаль, названный Ататюрком — «отцом турок».

По словам Черчилля, Ататюрк «сумел возродить к жизни дряхлую скандальную Турцию, у которой ни гроша в кармане». Его реформы вторглись во все сферы жизни. Религию отделили от государства. Шариат уступил место закону. Турки получили фамилии. По стране задымили фабричные трубы — «минареты Ататюрка». Женщины вышли из векового домашнего плена, начали работать в учреждениях, получили права. Вместо арабского введен латинский алфавит, а с ним — всеобщее начальное образование. Ататюрк сбил с головы турка красную феску с кисточкой — исконный символ ислама, призывал женщин снять чадру. Почти силой внедрял европейский образ жизни. В турецкий язык хлынули новые слова — «радио», «отель», «пресса»... Пришли новые идеи и вкусы. Курсом внешней политики стал «мир на родине и во всем мире»... Словом, реформы Ататюрка были прыжком через пропасть средневековья. Реакция встретила их в штыки. Дервиши и муллы требовали покончить с безбожной республикой и возродить халифат. Борьба шла жестокая. Известен факт, когда фанатики окружили молодого кемалистского офицера Кубилая, повалили его на землю и под крики «Аллах велик!» ржавой пилой медленно отпилили ему голову. Было и такое...

В Турции — культ Ататюрка. Его жизнь изучают в школах, как жития святых. Его цитируют по радио. Его статуи украшают улицы и плоп|ади. Его портреты висят в домах. О нем рассказывают легенды. Это был голубоглазый великан, красавец. Любил жизнь, друзей, вино, женщин. В юности служил военным атташе в Болгарии. Однажды на маскараде первого приза удостоилась лучшая пара -— юная красавица и молодой «янычар». Это были дочь генерала Заимова и Мустафа Кемаль. Они любили друг друга. Но генерал отказал «янычару» в руке дочери, не знал, что вскоре станет он президентом Турции... Прошло пятнадцать лет. Однажды, возвращаясь из Европы, Мустафа Кемаль остановился на два часа в Софии. Они встретились на вокзале... Никто и никогда потом не видел слез на лице президента. Так кончилась эта романтическая любовь...

После кемалистской революции Турция, вырвавшаяся из духовной изоляции, заметно продвинулась вперед. Сегодня это развитая капиталистическая страна. Здесь сначала развили пищевую и легкую промышленность, потом тяжелую. Сегодня страна производит сталь и чугун, делает станки, тракторы, автомашины. Экспортирует одежду, табак, хлопок, керамику, хрусталь, косметику, фрукты, кожу.

Экономика развивается под контролем государства. В сельском хозяйстве тон задают крупные фермы. Да, успехи экономики налицо. Но внешний долг страны уже перевалил за 40 миллиардов долларов. Если перевести его по курсу турецкой лиры, то на каждого жителя придется миллион. «Мы тоже страна миллионеров», — шутят турки.

Турция стремится войти в «Общий рынок», стать его тринадцатым членом. Двадцать лет она «держит экзамен» в качестве его ассоциированного члена. Недавно Турция вновь постучала в двери Сообщества. Но мнения разделились: одни готовы ее впустить, другие считают, что она пока не достигла требуемого уровня. Но никто прямо не сказал «нет». Предсказывать будущее — занятие рискованное и бесцельное. А пока Турция — источник дешевой рабочей силы для стран «Общего рынка».

После того как в восьмидесятых годах к власти пришла армия, политическая жизнь в Турции заморожена. В стране много говорят о демократии. Но Коммунистическая и Рабочая партии запрещены. В Стамбуле шло позорное судилище над лидерами этих партий, каждого из которых власти требовали приговорить к... 504 годам тюремного заключения. Забастовки практически запрещены...

Хотя Ататюрк перенес столицу страны в Анкару, первым городом Турции, ее деловым и духовным центром остается Стамбул.

Двадцать пять веков стоит на Босфоре этот город — языческий, христианский, мусульманский; римский, греческий, турецкий — вечный... Единственный город в мире, ухитрившийся лечь сразу в двух частях света — в Европе и Азии.

Немного на земле городов с такой яркой и трагической судьбой. Его брали штурмом Тамерлан и Александр Македонский, опустошали крестоносцы и турки-сельджуки. Он был столицей Римской империи и Византии. Турки зовут его «джанлы тарих» — что значит «живая история». И верно: когда ходишь по улицам Стамбула, «автографы» истории с тобой на каждом шагу — в раскопках, памятниках, в лицах людей.

Когда-то в этих краях, говорит легенда, охотился храбрый воин Визант, сын бога моря Посейдона. Внезапно налетел орел и унес сердце жертвенного быка на берега Босфора. Увидев в этом божий знак, Визант построил у пролива христианский город.

В 330 году римский император Константин завоевал город, перенес сюда столицу и назвал Новым Римом — Константинополем. Тысячу лет жил и богател на поте и крови рабов Константинополь. Но с падением Рима его восточные провинции отделились, образовав Византию. В XV веке турецкий султан Мехмед II захватил Константинополь и дал ему новое имя — Истамбул. Это имя изменило облик и дух города: бывший Византии, Новый Рим, Царьград, Константинополь стал столицей Османской империи, а цитадель христианства — центром ислама. В истории вечного города началась турецкая эра.

...Мое первое утро в Стамбуле. Просыпаюсь от громкого голоса муэдзина, усиленного мощными динамиками. Это эзан — призыв к Утренней молитве. Запевает один минарет, подхватывают соседние. И над всем городом плывет заунывный речитатив, неспешный, как караванный ход, бесконечный, как физическое ощущение бога. На улицах Стамбула никто, конечно, не падает ниц, заслышав эзан, но для каждого турка голос муэдзина — звук родины. Он неизбежен, как восход солнца, как крик петуха на рассвете. Я спросила, бывают ли случаи, когда дежурный в мечети проспит или просто забудет вовремя включить магнитную запись эзана? Мне ответили — исключено!

Эта земля входит в тебя плотью, красками, запахами.

В ранний час Стамбул похож на старинную картину, подернутую дымкой времени. Но может, все гораздо прозаичнее? На дворе ноябрь. Ночи холодные, и в домах затопили. В городе нет центрального отопления. Тысячи печных труб извергают в небо каменноугольную копоть. Висит над домами шатер смога. Запах гари так силен, что першит в горле. Говорят, дышать воздухом Стамбула зимой — все равно что выкуривать десять пачек сигарет в день. Недавно в Турцию начал поступать советский газ из Ямбурга. Может быть, воздух станет чище?

Идет мелкий, как пыль, дождь. Город мокрый, озябший, хмурый. Но вот рассвет тронул голубые купола мечетей, тонкие минареты. Запахло теплым хлебом из булочной, ворохом желтых листьев, что так щедро рассыпал под окном орешник.

Еще пустынны улицы. Пошли первые автобусы с пассажирами — молчаливыми людьми в кепках и спецовках. Вслед за ними потянется к конторам мелкий чиновный люд. Их патроны, солидные бизнесмены, не спешат — на закрытых балконах они предаются утреннему кейфу — читают газеты, пьют глоточками горячий, как огонь, кофе.

Над термальными банями уже курится дымок. Владельцы лавок заботливо протирают витрины, раскладывают товар. Перегнувшись через балкон, молодые женщины встряхивают простыни, ковры.

Мальчишки тащат с базара покупки в богатые дома. Спешат из прачечных разносчики рубашек. Продавец каштанов уже занял место на людном перекрестке, раздувает жаровню.

Позвякивая колокольчиком, едут «водовозы». Вода из кранов в Стамбуле жесткая, плохо очищена, ее пьют только бедняки. Остальные покупают пластиковые бутыли с родниковой водой, «чистой, как слеза младенца, целебной, как верблюжье молоко».

Идет, толкая перед собой тележку, торговец рыбой. Минутный торг — и с балкона второго этажа спускается на веревке корзина с деньгами.

Громко кричит радио. Гортанный голос диктора мешается с треском поп-музыки и звуками саза.

На углу у газетного киоска встречаются двое мужчин. Перебрасываются парой фраз: «Мерхаба! (Здравствуйте!) Насылсыныз? (Как дела?) Чок гюзель! (Прекрасно!)» — и спешат дальше по делам.

А вот ступает, грузно опираясь на палку, смуглолицый старик. Он величествен и отрешен, как жрец с древнего барельефа. Но что это? Он протянул руку за подаянием. «Есть царствующие нищие и нищенствующие короли», — вспоминаю я слова Блока.

В кофейных завтракают первые посетители. Вижу, как за стеклом повар готовит кебаб. Похожий на веретено вертикальный шампур, унизанный мясом, медленно вращается, источая древний, как мир, запах жаренного на открытом огне мяса. Готовые куски повар срезает, кладет на лепешку и подает в зал.

Еда в Турции вкусная, хотя жирная и сладкая. Очень любят дымные кебабы, особенно ценится «апрельский» шашлык — из ягнят, которые паслись на весенней травке. Любят всевозможные пловы. Аллах запретил, есть свинину, поэтому в стране почти нет свиней. Зато в почете баранина.

Трапеза начинается с закуски — мезы. Подается сыр с кусочками брынзы, рыба, мидии. Едят не спеша, со смаком, иногда громко беседуя и жестикулируя. Коран запрещает пить вино, но о водке в нем не сказано ни слова. Водку пьют, свою, анисовую, и нашу, русскую. В лавках на бутылях выведено латынью: «Вотка», «Каньяк» ...После сытного обеда, говорят, и пророк любил выкурить трубочку. Раньше в Турции курили кальян, теперь перешли на сигареты, лучше если американские.

Еще кейф — выпить чашечку кофе. Кофе пришел в Турцию с паломниками из Саудовской Аравии и поначалу был запрещен муллами под страхом смерти. Шутка ли? В мечетях стало меньше народу, чем в кофейнях! Но никакие запреты не помогли. Люди продолжали пить полюбившийся напиток бодрости. Теперь «кофе по-турецки» подают во всем мире. Турки — мастера варить кофе. У каждого свой рецепт. Но главное: зерна нужно молоть в ручных мельницах, а варить напиток в медных ковшиках — джизве. Порошок засыпают в горячую воду, добавляют немного сахара и ставят на тихий огонь. Важно не упустить момент готовности, снять кофе за секунду до закипания и тут же разлить по маленьким чашечкам, вместе с гущей...

Раньше других открываются дешевые чайные, они же читальни — кыраатане. Сюда забегают сыграть в нарды, выпить чая, а если в кармане пусто, удовольствоваться стаканом родниковой воды — и это тоже кейф. Дорогие кафе, лаканта, откроются позднее. И совсем к ночи зажгут огни казино и дансинги.

А пока утро. Во дворе университета перед началом занятий митингуют ребята из Партии «зеленых». На груди у них значок — маленькая черепашка на ладони. Сегодня они протестуют против строительства отелей на побережье Эгейского моря, где черепахи откладывают яйца. Какой-то паренек почти выкрикивает:

— Раньше море выбрасывало жемчужные раковины. Теперь оно выплевывает пустые бутылки из-под кока-колы, отбросы, мусор. До каких пор?..

Конца фразы я не слышу,, но видно, как по рукам идет длинный свиток-петиция в защиту моря.

ФОТО. Алтарь в Голубой мечети

ФОТО. Религиозная церемония

ФОТО. Интерьер Голубой мечети

Интересно бродить по улицам Стамбула. Любителей экзотики сразу разочарую: ни янычаров с кривыми саблями, ни фресок нет. Они перекочевали в музеи. Но тем не менее толпа живописна и пестра. Вот прошла крестьянка в темной шали и чарыках с загнутыми носами, рядом с ней внучка — в джинсах и кроссовках. Пробежала модница в «вареной» куртке и мини-юбке. Мужья проклинают эту западную моду, старики вздыхают, молятся, но смотрят вслед. Что делать? «Дети больше похожи на свое время, чем на родителей», — гласит восточная мудрость. На пороге XXI век! Время многое меняет. Почти исчезли экзотические фигуры «лимонаджи» с сосудом за спиной, со стаканчиками в широком поясе и с чайником в руке для мытья посуды. Где уж им тягаться с продавцами фирменных напитков!

Меньше стало носилыциков-хамалов. Только, пожалуй, у вокзалов и рынков еще встретишь эти «живые грузовые такси» с десятком ящиков или целым мебельным гарнитуром на спине.

Но есть две фигуры, без которых немыслим Стамбул: это писцы и капыджы. Правда, сегодня писцы не прежние старцы в очках и с гусиным пером. Это знающие законы юристы, с компьютером и с пишущей машинкой. Они могут все — написать письмо матери в деревню, настрочить жалобу в суд, сочинить любовное послание. Если учесть, что почти половина населения в Турции неграмотна, клиентов у них хватает.

Капыджы есть при каждом доме. Он дворник и сторож, истопник и рассыльный. Днем он метет улицу, моет машины, бегает по поручению жильцов, за бакшиш, разумеется... Чаевые — бакшиш дают везде — в поездах, банях, отелях. Это норма жизни... Ночью капыджы присматривает за котельной. Работа хлопотная, зато бесплатное жилье. А это немало в стране, где три миллиона безработных да полтора миллиона беженцев из Ирана и Ирака.

Да, экзотики на улицах Стамбула осталось немного. Зато появились толпы туристов. До двух миллионов в год. Деловито, с туго набитыми сумками курсируют они между отелем и крытым рынком Капалы Чарши. В свободное от «шоппинга» время туристов возят от храма Айя-София до гор Каппадокии, демонстрируя процветающую страну. Но тут и там вылезают «уши юродивого» — вроде нехватки жилья, воды, перегруженности транспорта.

Кривые, как ятаган, улицы Стамбула забиты машинами. «У нас не движение, а война на колесах», — шутят стамбульцы. Не каждая война стоит таких жертв: до десяти тысяч аварий в год. Тщетно регулировщики в белых плащах и крагах машут жезлами — порядка нет. Да и как ему быть?

Переполненные автобусы не тормозят на остановках, люди на ходу вспрыгивают на подножку. Торопятся такси с желтыми козырьками на крышах. Оглушают прохожих рокеры на мотоциклах. Скрипят, тащатся арбы. Цокают туристские пайтоны (фаэтоны). Мчатся черные полицейские «форды». Снуют маршрутные такси — долмуши. Не спеша шагает навьюченный скарбом ослик. В Турции полмиллиона этих неприхотливых и незаменимых тружеников. То чи дело перебегают дорогу нетерпеливые пешеходы.

Железные нервы нужно иметь водителю. Вся надежда на раскачивающийся в кабине талисман. Обычно это крохотный Коран или голубые бусы от сглазу (в Турции считается дурным глазом голубой). Но когда и талисман не помогает, темпераментные водители выскакивают, чтобы вразумить легкомысленного пешехода парой тумаков, для порядка.

...Никуда не денешь, не спрячешь детский труд. Город полон мальчишек — чистильщиков обуви, мойщиков машин, продавцов сувениров. Они готовы на любую работу, чтобы принести вечером домой пару сотен лир. Дети гнут спину в кустарных мастерских. И это не компенсируют ни клубы, ни парки, ни стадионы для молодежи.

Чревом Стамбула называют крытый базар Капалы Чарши. Пятьсот лет стоит он на этом месте. Здесь вам предложат товары со всего света. Китайский фарфор и арабскую бронзу, венецианское стекло и египетские папирусы, турецкое золото, ковры, дубленки...

Капалы Чарши — это город в городе. Бесконечные торговые аркады. Тысячи лавок под каменными сводами с расписными потолками. Лабиринт улиц, у каждой свое название. Десятки входов и выходов. Мастерские, кофейни, парикмахерские, разноголосая речь и толчея.

Главная артерия рынка — золотой базар, поражающий обилием и блеском. От него во все стороны расходятся магазины с одеждой, обувью, посудой. Товарам в лавках тесно, они «выползают» на улицы. Их развешивают по стенам, раскладывают у порога. У входа в лавку сидит владелец, попивая чай, а его подручный зазывает покупателей.

Идут века, но не меняется дух восточного базара, дух купли-продажи. Новичок застревает в первой же лавке. Искушенный покупатель сперва обойдет ряды, приценится. Но и продавцы не лыком шиты — вмиг оценят, чего вы стоите... И начинается спектакль. Для начала вам назовут тройную цену. Вы пожимаете плечами и покидаете лавку. Потом возвращаетесь, называете свою цену. Теперь очередь продавца развести руками. Вы снова уходите. Пока наконец оппонент не поклянется аллахом, что «продает себе в убыток, из уважения к вам».

Сбыть подделку, обсчитать — дело обычное. В этом я могла лично убедиться, купив у лоточника «французские» духи. Только дома обнаружила в фирменно запечатанном флаконе вместо «Шанели № 5» обыкновенную воду. Но не надо путать мошенников, ловкачей с мастерами, ремесленниками, потомственными торговцами. И вот пример.

Мне давно хотелось приобрести фигурку Ходжи Насреддина, средневекового мудреца и насмешника. Наконец нашла: в витрине лавки сидел на бронзовом осле и грустно улыбался Насреддин. Едва я спросила, сколько стоит, как внезапно погас свет. Все погрузилось в кромешную, чернильную тьму. И рынок сразу стал похож на растревоженный муравейник. Продавцы кинулись собирать товары. Началась возня. Где-то разбили витрину, послышались свистки полицейских, топот ног, крики. В этой суматохе старик продавец взял меня за руку, усадил на свой табурет и велел не двигаться, пока не дадут свет. Но когда выяснилось, что свет будет не скоро, что произошла авария в городе и весь Стамбул во мгле, он окликнул мальчика-подручного и приказал проводить меня к выходу. Тот пытался было возразить, так как товары еще не были убраны.

— Разве ты не слышал, что я сказал?

И мы рванулись к выходу. Я так и не успела ничего купить у этого старика, но навсегда запомнила его великодушие.

На Востоке говорят: «На драгоценный камень смотрят в оправе, на человека — в его доме».

На кого похожи турки? Трудно сказать. Есть среди них голубоглазые блондины и смуглолицые брюнеты. Чисто тюркские лица с монголоидными чертами можно увидеть теперь только у кочевников. На облике народа сказались миграции племен, смешение кочевников-огузов с оседлым населением — греками, армянами, славянами. В Стамбуле был невольничий рынок, где продавали женщин, плененных во всех концах света. Рожая детей, они «чертили» свой след в генах нации. Еще в прошлом веке турки составляли половину населения страны. Сегодня их более 90 процентов. Мусульманам не так важна национальность, как вероисповедание. Ислам делит всех людей на «верных» и «неверных». И здесь турки были бескомпромиссны: они охотно принимали инородцев, обращенных в ислам, и отвергали всех прочих. Великий турецкий зодчий Синан (кстати, построивший Тадж-Махал в Индии) был греком, первопечатник Ибрагим — венгром, любимая жена Сулеймана была украинка Роксолана, а матерью султана Абдул-Хамида была армянка.

В мироощущении турок сплелись мусульманские традиции и веяния Запада. Характер народа сложен, многослоен.

Турки необычайно гостеприимны и дружелюбны. Но не дай бог задеть их честь — друг мгновенно становится врагом. Турок может иронизировать над собой, но не потерпит критики со стороны. Он никогда не покажет, что ему плохо. Есть поговорка: «Харкаешь кровью — говори, что пил вишневый шербет».

Гордость паче всего! Эмоции нередко берут верх над разумом. Турки не склонны прощать обиды. В деревнях еще живет обычай кровной мести. Бывает, что поссорились деды, а враждуют внуки. Обидчику мстят до тех пор, пока в его роду не останутся вдовы и дети. Этих не трогают.

Турки ценят доверие, но могут подвести в делах. Чтобы не обидеть партнера, они не скажут «нет», а произнесут туманное «иншал-ла» — «как угодно аллаху», что равнозначно отказу.

Они не всегда пунктуальны. Полчаса опоздания — не в счет. «С тех пор как мы пересели с ишака в «мерседес», нам за временем не угнаться» — любимая шутка.

Турки не любят спешить в делах. И все любят кейф. Даже бедняки, хоть часок в день, да кейфуют.

Что еще? Турки приветствуют прогресс, но живут под спудом предрассудков. Чтут власть, но превыше всего ставят внутреннюю свободу. Все, даже атеисты, воспитаны в духе ислама. Они переняли у европейцев много манер, но остались турками.

— Чем мы отличаемся от европейцев? — пошутил один журналист. — Мы встречаемся. Вы смотрите на мою жену, я — на вашу. Вы танцуете с моей женой, я — с вашей. Потом мы выхватываем пистолеты и стреляемся... Так, кажется, о нас думают?

Это, конечно, шутка. Но надо учесть, что восточный этический идеал не во всем совпадает с западным, но он самоценен. Чтобы понять людей, надо настроиться с ними на одну волну, проникнуться их заботами и надеждами...

Однако вернемся к Стамбулу. Говорят, если бы безумец захотел сотворить город, он построил бы Стамбул. Никто не знает, где границы города. Он раскинулся на берегах Босфора и Мраморного моря, вскарабкался в горы и «завис» там. В Большом Стамбуле сегодня двадцать два района, в названиях многих звучит слово «кей», что значит «деревня». Город растет, поглощая окрестные деревушки. В нем тысяча улиц, у каждой свой характер и судьба — улица Веселая, улица Черного Тополя, Корзинщика, Зеленщика...

Скажи мне, где ты живешь, и я скажу, кто ты.

Социальное неравенство видно даже из окна туристского автобуса. Богатые районы узнаешь по ухоженности, вилл и малолюдью улиц. Средний класс живет попроще — в новостройках или старых деревянных домах, по-южному опоясанных галереями, с которых сбегают лесенки... Бедняки ютятся в трущобах «геджеконду», что в дословном переводе означает «хижина на ночь». Если у постройки есть крыша, то по закону ее нельзя снести, а человека нельзя выселить. Вот и вырастают втайне от властей за одну ночь дома-времянки. Живут в них переселенцы из деревень. «Ни городские до конца, ни деревенские уже, — говорил о таких Шукшин. — Ужасно неудобное положение: одна нога на берегу, другая в лодке. И плыть нельзя и не плыть страшновато». Живут они худо, бедно, но назад ехать не хотят. Вот и висят над окнами их городских хибар связки сохнущего перца или чеснока, как ностальгия по родным, оставленным местам.

В Стамбуле европеизированная жизнь, но все же это восточный город. Голубые, зеленые купола мечетей, караван-сараи, глухие Дворики, захлестнутые зеленью, свежесть Босфора, крики чаек над водой, гортанная речь — это все Стамбул, город с шестимиллионным населением. Город-музей. Город-базар. Город-труженик. Город-тайна, где вот-вот из-за угла выпорхнет видение из сказок «Тысячи и одной ночи».

В Стамбуле сплелось все — высокое и низкое, труд и сытая праздность, вседозволенность и аскетизм, пиршество дорогих ресторанов и черствая корка чурека.

В городе 1380 мечетей и пять тысяч минаретов. Кто-то сравнивает минареты с незажженными свечами, кто-то с указующим перстом аллаха. Мне они показались баллистическими ракетами, угрожающе нацеленными в небо и готовыми взлететь.

Около мечетей, как правило, строили школы-медресе и усыпальницы-тюрбе. Султан, захватив трон, убивал всех соперников, отправляя в тюрбе сыновей, братьев, близких.

Мечетей строили много, и образцом был христианский храм Святой Софии, построенный римским императором Юстинианом еще в VII веке. Этот храм Мудрости — один из самых больших в мире. Купол высотой 56 метров поддерживают массивные колонны из яшмы, гранита, мрамора. Сорок окон на куполе льют мягкий свет. На полу едва заметным крестом обозначены «центр земли» и «пуп земли», где крестили Юстиниана.

В 1453 году, когда султан завоевал Константинополь, город был пуст. Все население собралось в храме, ожидая смерти. Султан въехал в храм на белом коне. От блеска золота, крика людей лошадь взвилась на дыбы и ударила копытом по колонне. Сегодня туристам показывают «след» коня. А еще показывают «пророчество» древних — от чего погибнет мир. На стене храма причудливая игра мрамора сплела рисунок — зловещий «гриб» атомной бомбы. Пророчество впечатляет...

Я смотрю на потускневшие от времени и все еще невыразимо прекрасные фрески храма и слушаю нашего гида, Нихата. Он настоящий эфенди — сдержанный, образованный, остроумный. По его словам, завоеватели-турки поступили на редкость благородно. Они не разрушили храм, а всего только «обратили его в ислам» — пристроили четыре минарета, крест заменили полумесяцем, лики апостолов и золоченые фрески на куполе покрыли слоем штукатурки, «сохранив их, таким образом, для потомства». (Правда, я не очень понимаю: как можно сохранить фрески, замазав их штукатуркой?)

Затем Нихат втолковывает нам, что ислам — продолжение и, разумеется, вершина всех предыдущих религий. Что Христос был предпоследним пророком бога, нечто вроде подмастерья у последнего пророка — Мухаммеда. Ах как лихо он подверстывает христианство в качестве ступеньки к единственно верной религии — исламу.

— В исламе, — продолжает наш гид, — пять основных законов, которые обязан выполнять каждый мусульманин. Вот они: нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед — пророк его. Почитай и бойся аллаха. Пять раз в день сотвори намаз и ритуальное омовение. Раз в году соблюдай месячный пост. Помогай бедным. Соверши хадж в Мекку...

Нихат говорит негромко, но отчетливо слышится каждое слово. В храме великолепная акустика. Айя-София теперь музей. Стучат молотки реставраторов, работают на лесах художники. Еще не совсем освобождены из плена дивные золотые росписи. Поверх них легла арабская вязь. На колоннах храма все еще чернеют огромные щиты с именами халифов: Абубекир, Омар, Осман, Али... Но постепенно возвращается к жизни драгоценное покрытие из смальты. Уже очищены фрески «Иоанн Креститель» и «Дева Мария с младенцем».

Тысячу лет Айя-София не знала равных себе. Но в XVII веке султан Ахмед решил затмить храм, построив напротив него еще более величественную Голубую мечеть с золотыми минаретами. Строить было поручено Синану. Но где взять денег на золотые минареты? Обобрать народ? Синан на это не пошел и выстроил минареты из камня. Разгневанный султан хотел обезглавить ослушника. «Великий! — сказал ему Синан. — Слова «алтын» — золото и «алты» — шесть звучат очень похоже. Я не понял тебя и построил мечеть с шестью минаретами».

Вход в Голубую мечеть открыт всем, надо только снять обувь. Мечеть от порога устлана дорогими коврами. Цветные витражи создают мистическую красоту. Четыре грандиозные колонны несут имена халифов. За одной из них ложе султана. Сюда он приходил по тайной дороге, хорошо помня, что два последних халифа были убиты во время молитвы кинжалом в спину.

В мечети всегда людно. На ажурной галерее в полудреме сидят старики. Возле них, мурлыча и выгибая спины, бродят кошки, любимые животные Мухаммеда, зализывавшие его раны... Узловатые, коричневые руки старцев неспешно перебирают четки, глаза полузакрыты. Это их кейф — покой, созерцание. Смотрю на них и вспоминаю слова Паустовского: «Возможно, настанут времена, когда неторопливое созерцание будет признано столь же необходимым для человека, как сон и чтение».

Во дворе мечети журчит фонтан для омовения. Вообще Стамбул полон фонтанов. Но в отличие от европейских в них нет высоко бьющих струй и мраморных дельфинов. Они утилитарны и по-своему красивы: из ниши в небольшой бассейн вытекает вода. На фронтоне высечено изречение из Корана и имя строителя.

Стамбул часто называют «дитя Босфора», а пролив в свою очередь зовут «восьмым чудом света». Берега Босфора подобны двум половинкам разбитой вазы, соедини — и сомкнутся.

Пролив длиной в тридцать километров выводит Черное море в Мировой океан. Ежедневно по нему проходит до ста судов.

Красив Босфор, но коварен: навигация по нему сложна. В проливе два течения: верхнее, «чертово», несется из Черного моря в Мраморное, нижнее течение разбивается о скалистый барьер и, завихряясь, смешивается с верхним. Много сюрпризов таят для капитанов многоструйные воды Босфора.

Залив Золотой Рог делит Стамбул на европейскую и азиатскую части. На одном берегу аристократический и деловой Бейоглу, на Другом — старый Ускюдаре. У входа в залив громоздится Галатская башня-маяк и метеостанция. О ней сложено много легенд. Вот одна из них. Оракул предсказал дочери султана смерть от укуса змеи. Однажды девушке захотелось винограда, и няня принесла корзину с фруктами. Девушка протянула руку за гроздью, оттуда с шипением выползла змея и ужалила ее. «От судьбы не уйдешь», — говорят турки. А Галатскую башню нередко называют Девичьей.

Бейоглу — район посольств, отелей, банков. Здесь стоят древние крепости с узкими, как прищуренный глаз, бойницами. У памятника Республике проходят национальные торжества. Здесь, на блестящей Истикляль Джаддеси, среди других иностранных представительств высится советское консульство. До революции в этом доме размещалось посольство царской России. Николай I приказал построить дом на русской земле. В трюмах кораблей привезли и засыпали в фундамент землю из России.

Неподалеку лежит Галата — портовая и самая бойкая часть города. Моряки группами слоняются под окнами заведений, где пляшут танец живота и круговой танец с саблями — хорон. Когда-то Галата славилась на весь мир своими «веселыми домами». «За этими витринами, — писал Алексей Толстой, — лежали на коврах и кушеточках жирные девицы... Лежали напоказ, как ветчина, сонно и лениво... Девка должна быть сытая, счастливая. Лизни ее в щеку — сахаром должна отдавать...»

Времена «напоказ» прошли. Теперь все это делается подпольно.

Я иду от Галатского моста по улице, круто забирающей вверх. Неожиданно мелькает славянская вывеска — русский ресторан. Вот он, след эмигрантского Царьграда, где тысячи русских искали спасения от революции и баррикад. В памяти ожили герои Булгакова и Толстого — графини со смятыми лицами, в жеваных платьях; интеллигенты в треснувших пенсне, генералы при орденах, купцы во фраках... Их узнавали по безумным глазам.

Никому в этом городе не было до них дела. Нищие и униженные, ходили они отмечаться к коменданту, морили керосином клопов, грузили багаж на вокзалах, чистили на улицах сапоги, тренировали тараканов для бегов. Небритые, с опухшими лицами, резались в карты, в «железку», матерно ругались и с отчаяния топились в проливе.

Страстно тосковали по Родине. В этом слякотном городе вспоминали морозный Петербург, скрип саней; московский Яр, где «шесть холуев несут осетра на серебряном блюде. Водочка в графинчике, и сам графинчик инеем зарос, подлец. Расстегаи с вязигой, с севрюжкой, при свежей икорке». С ума сойти!..

Кстати сказать, русские эмигранты открыли в Стамбуле первые клубы и рестораны. Под сенью двуглавого орла бородатые швейцары встречали гостей. В табачном дыму хлопала дверь, за столиками клялись и спорили, били бокалы на счастье... Это был пир во время чумы. Шаталась земля, не за что ухватиться... Лишь единицы сумели выстоять, выжить. Остальные умерли в нищете и забвении...

Европейская часть Стамбула меняется быстро, рядом с памятниками старины возникают гиганты из бетона, родства не помнящие. Азиатская же часть, Ускюдаре, консервативнее, тише, зеленее. Здесь живут мистика старых кварталов, каменная вязь мечетей, узорчатые своды медресе, выщербленные мостовые, тишина мусульманских кладбищ. Здесь пахнет сыром и вяленой пастырмой. Здесь улицы — продолжение дома. Дети весь день играют на улице, и можно быть спокойным, что их никто не обидит.

Мы часто говорим о дружбе народов, забывая о дружбе людей, живущих рядом, о добрососедстве. В Турции знают ему цену. Жизнь простого турка неотделима от жизни квартала, в котором он живет, где знает всех и все знают его. В Ускюдаре — свой мир, где живут по законам братства и взаимовыручки. По вечерам, когда окончена работа, люди выносят из дома скамеечки, рассаживаются, наступает час соседских посиделок... Здесь сильны узы родства, здесь почитают старших. В Турции нет домов престарелых, да они и не нужны.

Ускюдаре — старое сердце Стамбула. О нем особенно тосковал Назым Хикмет. Тринадцать лет просидел поэт-коммунист в турецких тюрьмах и столько же пробыл в изгнании. И хотя он обрел друзей и второй дом в Москве, сердце его до последней минуты «билось тоской по родине»... Но напрасно мы искали в Стамбуле улицу, площадь или школу его имени. Таких нет. В водах Босфора нередко проходит корабль «Назым Хикмет», но, увы, не турецкий. Советский корабль.

Отношение к поэту, чьи стихи знает весь мир, на его родине сложное. Наш Нихат с удовольствием читал стихи Хикмета, но на вопрос, кто автор, уклончиво ответил: «Вы его знаете, он жил в Москве... Мне не хочется называть его имя...»

И все же имя поэта пробивает дорогу к сердцам соотечественников. В Турции развернулась кампания за возвращение ему (посмертно) турецкого гражданства...

Европейскую и азиатскую части Стамбула связывают два моста. По утрам возле них шумят рыбные рынки. Сейчас осень. Из Черного моря пошла скумбрия. Сюда привозят свежий улов. У рыб вывернуты алые жабры — товар свежайший — выбирайте! По рукам, искривленным ревматизмом, узнаю рыбаков. Нелегко дается им хлеб насущный: промышлять приходится все дальше от берегов, бензин дорожает, курс лиры падает... Хотя страну окружают четыре моря — Черное, Мраморное, Эгейское, Средиземное, рыболовство развито слабо. Рыба в Турции вдвое дороже мяса...

Сам Стамбул — музей под небом. И все же в нем много музеев. Дворец Топканы окунул нас в прошлое страны. Четыреста лет им владели султаны. Теперь тут музей с коллекциями драгоценностей, фарфора, оружия, древних рукописей, среди которых редкие списки Корана: самый маленький в мире, с ноготок, и самый большой — со стол.

Давайте пройдем через «Ворота счастья» и окажемся в тронном зале, перед золотым троном весом более полутонны, усыпанным изумрудами. Их такое количество, что кажутся театральной бутафорией. Здесь султан принимал послов, вершил дела, раскрывал заговоры, казнил и миловал. В часы отдыха султан возлежал на диване под балдахином, шитом жемчугом. Вокруг на низких скамеечках сидели его мать и любимые жены.

Левое крыло дворца отдано гарему. Сюда отбирали девочек от девяти до тринадцати лет. Мать султана была их наставницей, учила хорошим манерам, искусству послушания. Как султан делал свой выбор из сотен наложниц? Девочки танцевали вокруг фонтана, и он клал на плечи одной из них свой платок. Иногда ему помогали евнухи: девочек раздевали, обливали холодной водой, и та, от которой шел самый густой пар, делила ложе с повелителем.

Тяжелая, как сейф, дверь отделяла гарем от мира. Горе тому, кто дерзнул бы проникнуть сюда... Редким смельчакам это удавалось.

«Осман-паша, — пишет Пушкин в «Путешествии в Арзрум», — взятый в плен под Арзрумом, беспокоился о своем гареме и просил графа Паскевича послать кого-то в его дом узнать, не обижены ли его жены? Граф приказал съездить в дом паши г. Абрамовичу. И я попросил сопровождать его... Мы пришли в дом паши. Нас встретил его отец и сказал, что жены ни в чем не нуждаются, и наотрез отказался впустить нас в гарем, сказав, что сын, вернувшись из плена и узнав, что посторонние мужчины видели его жен, велит отрубить ему голову. Но г. А. настоял... Мы приблизились к каменному строению. Я увидел окошко и в нем пять или шесть голов с любопытными черными глазами. Я хотел было сообщить о своем открытии г-ну А., но головки закивали, замигали, и несколько пальчиков стали грозить, давая знать, чтобы я молчал. Все они были приятны лицом, но не было ни одной красавицы, той, которая была бы повелительницей гарема, сокровищницею сердец, розою любви... Таким образом, я видел гарем, а это удавалось редкому европейцу...»

Сегодня там, где томились затворницы гарема, бродят толпы туристов.

Теперь заглянем в сокровищницу Османской империи.

В оружейном зале покоятся сабли султана (сколько непокорных голов они срубили!), колчаны со стрелами, кремневые ружья. Блистают драгоценными камнями ордена, врученные турецким султанам европейскими монархами. Среди них русский — Андрей Первозванный. Переливаются, горят под светом два подсвечника, на каждом 6666 алмазов — ровно столько, сколько изречений в Коране. Рядом — гордость музея: кинжал, украшенный бриллиантом в 86 карат, в огранке из 49 алмазов. Бриллиант называется «Спунмейкер» — ложкарь.

Когда-то его нашел ложкарь и отдал купцу за дюжину ложек. Купец продал сокровище султану. Но у того было две дочери, и каждая хотела заполучить свою долю. Решил султан разделить алмаз. Он искал мастера в Париже и в Вене, в Лондоне и в Сибири, но никто не брался за эту работу. Отказался от нее и турецкий мастер. «Владыка, — сказал он, — этот алмаз похож на сердце. А разве можно разделить сердце?»

Только под страхом смерти ювелиру пришлось разбить алмаз. Дочери султана получили по половине. Одна уехала в Европу, и там затерялся след камня. Вторая осталась дома, и теперь ее алмазом любуются все...

Но главные ценности Топканы не золото и алмазы, а реликвии пророка Мухаммеда. Здесь хранятся два волоса из его бороды, отпечаток туфли, земля с могилы, плащ и меч пророка. Другая святыня — черный камень, кусок метеорита, упавшего в Мекке.

В Стамбуле много летних дворцов — кешк (отсюда слово «киоск»). Один из них — Бейлярбей — не имеет аналогов. Он построен у самого Босфора. Вода плещется за окнами, словно вы на корабле. Говорят, воды Босфора смягчают душу, снимают стрессы. Султан отдыхал здесь летом. По пышности дворец, возможно, уступает другим. Но он приветливее и уютнее. Здесь, к слову сказать, семь лет работал Айвазовский, расписывая потолки.

Достопримечательность дворца — султанская конюшня. Любимых лошадей султана сохраняли в веках. С них снимали копии, делали чучело, а глаза бальзамировали в Египте. До сих пор любимые кони пашей смотрят «вечными» глазами со стен конюшни. А над ними шумит чудо инженерной техники — новый подвесной мост, построенный на головокружительной высоте японо-французо-турецким консорциумом...

Как отдыхают стамбульцы? Это зависит от настроения, погоды и, конечно, денег. Суббота отдана домашним хлопотам — покупкам, химчисткам. Зато воскресенье — святой день, день отдыха. Богачи едут к морю. Кто-то отправляется в гости или за город. Ну а бедняки пьют чай у себя дома или на траве в городском парке.

Еще удовольствие — пойти в баню. Турецкие бани, чинили хамам, говорят, освежают не только тело, но и душу. Бани с минеральными источниками, с подогретым полом, с потением на горячих мраморных лежаках, где над тобой хлопочут терщики, банщики, массажисты... Пушкин так описывает свой визит в баню: «Гассан начал с того, что разложил меня на теплом каменном полу... после чего начал он ломать мне члены, вытягивать суставы, сильно бить меня кулаком; я не чувствовал ни малейшей боли, но удивительное облегчение. (Азиатские банщики приходят иногда в восторг, вспрыгивают вам на плечи, пляшут на спине вприсядку, и отлично)...»

В Турции издается 900 газет и журналов. Книг — намного меньше. Писатели живут трудно, гонорары низкие, тиражи малы. Приходится подрабатывать в конторах, школах... В театры, на выставки ходят избранные. Но все смотрят телевизор и ходят в кино. В стране выходят сотни фильмов, но в основном это дешевые мелодрамы, замешанные на стрельбе и сексе.

ФОТО. Современная турчанка

ФОТО. Виноградная лоза

ФОТО. Мечеть Долмахче в лунную ночь

ФОТО. Витрина фруктовой лавки

ФОТО. В Чаяахкале

ФОТО. Современная мозаика

ФОТО. Разноликая стамбульская толпа

ФОТО. Уличный торговец

Любят в Турции спорт, особенно стрельбу из лука, скачки и «масленую борьбу» пехлеванов. Соперники до пояса густо натерты оливковым маслом — попробуй ухвати!

Зимой на берегу Эгейского моря, в древнем Эфесе, на стадионе, где раньше сражались гладиаторы, проводятся фестивали верблюжьих боев.

Для схваток отбирают животных от семи до пятнадцати лет, специально обученных. Заранее готовят нарядные попоны, седла. Морды верблюдов украшают бусами, к ногам крепят талисманы от сглазу. На горб вешают колокольчик. А главное — «бойцам» дают имена известных кинозвезд или футболистов. Под звуки зурны и барабанный бой открывается парад участников. По свистку судьи соперники сходятся и, встав на задние ноги, упираются лбами, стараясь повалить противника или заставить бежать. Бой длится десять минут. Травм животные не наносят. Да и зрители не жаждут крови. Главное — веселье. Публика приветствует победителя, а его владельцу вручается приз. Как правило, это ковер ручной работы.

Турецкие ковры сродни музыке — у каждого свой язык, свой характер. Ковры бывают насмешливые и грустные, веселые и трагические. Они по-разному влияют на ваше настроение. Ислам запрещал изображать все живое, поэтому фантазия мастериц создала изумительные орнаменты. Издревле ковры ткали женщины. Ткали везде — дома, под деревом, во дворе. Передавали тайны ремесла из рода в род, от бабушек внучкам. Готовый ковер испытывали на прочность — расстилали на улице, под ноги коням. Потом мыли и вносили в дом. В Турции нет дома, в котором не было бы ковра или паласа...

Любители поэзии собираются в городе Конья, где проходят фестивали народных певцов и поэтов — ашиков. «Ашик» — значит «влюбленный». Влюбленный в свою землю, в народ, в правду и свободу. За песни с ашиков живьем сдирали кожу, вырезали язык, травили ядом. И все же жива народная поэзия. В ней завещание предков, биение их сердец. На фестивалях часто звучат строки из народного эпоса «Деде-Коркуд»:

«Сынок, знай! Чтобы земля стала отечеством, нужны две вещи. Первое — в эту землю надо сеять, с этой земли надо убирать. Второе — ее надо уметь защищать. Землю, которую ты не смог защитить, не стоит засевать. А землю, которую ты не засеял, не стоит защищать». Мудрые слова.

...Турция — наш сосед. Между нами давние связи, первый русский посол — стольник Плещеев — прибыл в Стамбул в XV веке. Но признаться, не всегда отношения были мирными. Много раз воевали турецкие султаны с русскими царями. Но в двадцатых годах, когда турки отстаивали независимость, их поддержала Советская республика. С нашей помощью построены в Турции плотины, заводы, судоверфь. Советские моряки — частые гости в Стамбуле, а турецкие — в Одессе. Недавно между нашими странами открылось прямое автомобильное движение.

К советским людям в Турции относятся с нескрываемым интересом, хотя порой настороженно. Нас узнают на улицах и приветствуют словами — дружба, перестройка, Горбачев!

Отрадно, что крепнет наше добрососедство, что Черное море из моря отчуждения все больше становится морем дружбы, туризма, торговли. Недаром его называли древние Понтом Эвксинским, что означает — Гостеприимное море.

Турция полна парадоксов. Здесь соседствуют XX век и средневековье. Проходят конкурс «Мисс Красивые Ноги» и самобичевание фанатиков «шахсей-вахсей». В городах студенты овладели компьютерами, а в селах еще секут провинившихся крестьян. Учитель на уроке объясняет детям закон круговорота воды, а мулла вслед за ним уверяет их, что все в воле аллаха — и вода, и засуха, и дожди... Побывав в Турции, никогда ее не забудешь.

...Садилось ноябрьское солнце. Растворились в тумане легкие, как миражи, силуэты Стамбула. С ближнего минарета донеслось протяжное: «Алла, бисмалла...» Потекли имена бога — мудрого, милосердного... Город затих. За окнами ночной Стамбул переливается тысячью огней. Небо засыпано звездами. Не спится... В ночном воздухе послышалась тихая, нежная песня. Не для аллаха, для себя поет молодая турчанка, успокаивая проснувшегося ребенка...

Покидая Стамбул, туристы бросают в Босфор монетку, чтобы еще раз вернуться в этот удивительный город, стоящий сразу на двух континентах. Кинем монетку и мы.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу