На суше и на море 1978(18)

В трехстах километрах от лагеря Миддендорфа

Очерк

Дмитрий Шпаро

Ранним утром в одно из мартовских воскресений 1970 года в пяти московских семьях шла странная подготовка. Главы семей укладывали в войлочные футляры одноручные пилы и втискивали в карманы большие клеенчатые рукавицы. Встреча была назначена в восемь часов у метро «Университет».

Встретились Борис Любимов, Юрий Хмелевский, Вениамин Писков, Александр Волгин и автор этих строк. В тот весенний день на обочине проспекта Вернадского были большие сугробы. Снег слежался, потемнел и представлял собой плотную массу.

Борис распределил обязанности, и мы начали работу. Водители с удивлением притормаживали, чтобы поглядеть на парней, которые занимались детским делом: строили снежную крепость. Часа через полтора ее увенчал элегантный купол из снежных кирпичей. Мало кто знал название этой снежной постройки — иглу. Наверное, это была единственная иглу, возведенная на улице Москвы.

В таких снежных домах в Гренландии живут эскимосы. Их сооружали и для известных полярных путешественников Роберта Пири и Фредерика Кука на льду Северного Ледовитого океана, когда они готовились штурмовать Северный полюс в начале нынешнего столетия.

Долгое время считалось, что искусство возведения снежных домов доступно лишь эскимосам. Один из завоевателей Антарктиды, англичанин Эрнст Шеклтон, с сожалением говорил: «...в Антарктике нет эскимосов, которых мы могли бы нанимать, как это делал Пири, чтобы они строили для нас снежные дома». При необычных обстоятельствах построил из снега свой первый дом канадский полярный исследователь Вильялмур Стефансон. Его поразила снежная слепота, и надо было побороть болезнь. Чтобы не терять зря времени, он решил построить иглу. Именно Стефансон и описал ход строительства снежного дома.

Готовясь к заполярному походу, мы распределили обязанности. Один отвечал за палатку, другой за примусы, третий готовил карты, четвертый занимался транспортными проблемами. Борису Любимову мы поручили освоить по Стефансону строительство иглу, а потом научить этому хитрому делу своих товарищей. Нам нужно было уметь строить снежные хижины. Если на Таймыре, куда мы собирались идти в апреле на лыжах, что-нибудь случится с палаткой или если группе по каким-то причинам придется разделиться, именно иглу спасут нас.

Борис с дочкой построил возле своего дома, в Чертанове, несколько снежных домов. И теперь под его руководством мы возводили из потемневших под весенним солнцем снежно-ледяных блоков целый дворец.

Наконец забрались внутрь помещения. Замерзли, как в погребе летом.

— На Таймыре в иглу будет тепло, — сказал Любимов. — Вот увидите.

...В поселке Хатанга накануне старта нашего лыжного перехода последний вечер мы проводили в гостинице. Каждый занимался своими делами: кто обшивал мехом капюшон анорака, кто пришивал к рукавам шерстяные тубусы, кто смолил лыжи. Мы слушали хатангское радио: выступали наши новые знакомые, передовики производства.

Нас было пятеро — все те, кто строил снежный дом на проспекте Вернадского.

И вот утро одного из первых походных дней. Светит солнце, градусов 20 мороза — тепло по здешним понятиям. Окружают нас таймырские горы Бырранга. Мы сняли палатку, уложили рюкзаки и пошли. Через час после выхода поднялся ветер. Небо покрылось плотными серыми тучами, пошел снег.

К счастью, мы были «привязаны» к руслу реки. Слева белели скалы, занесенные снегом, а справа под берегом были хорошо заметны темные дуги — «чашки» выдувов. На привале спустились в одну из «чашек», чтобы укрыться от ветра, но тут же были «обласканы» снежным вихрем и, раздосадованные, выскочили из лжеукрытия. Физик Борис Любимов сказал, что дуют здесь восточные ветры, и пустился в не очень понятные для нас рассуждения о турбулентности воздушных потоков.

Наконец мы достигли верховьев реки. Судя по карте, перед нами лежало многокилометровое плоскогорье. Серое небо, серая суша. Ничего не видно. Куда идти?

С трудом совсем близко от себя я различал какую-то стрелочку наледи, черточку, обозначавшую бугорок. Иногда я вытягивал руку с компасом вперед и двигался по направлению стрелки, будто корабль. Много так не пройдешь, неизбежны ошибки, очень боишься их и все сильнее напрягаешь зрение. Глаза начинают болеть, я чувствую, что дальше идти опасно — можно сбиться с пути. Кричу:

— Привал?

— Время обеда, — отзывается Юра.

— Сегодня уж вряд ли пойдем дальше. Попробуем построить иглу. В полевых условиях, — говорит Борис.

Заманчиво повторить московский опыт, построить дом — собрат того, что давно уже растаял на обочине проспекта Вернадского.

Снова уверенно и четко Борис руководит постройкой. Высота нашей иглу два с половиной метра. Она получилась на славу. Строили четыре часа. Долго? Но мы не спешили. Пока возводили стены, дежурный сварил какао. Перекусили. Тщательно затерли стыки между кирпичами снегом, сделали «подземный» лаз — туннель. А вход в него обложили кирпичами. Борис сказал, что это архитектурное излишество.

Мы были довольны своим домом. Постелили внутри полиэтиленовую пленку, оленьи шкуры. Сбылись предсказания Бориса Любимова: в высоком и просторном помещении было и вправду тепло, не то, что в той московской иглу. Мы сняли штормовки, потом свитеры. Помещение было полно синего света. Светились кирпичи, светились стыки между ними, сказочно было внутри. Мы поужинали, потом Вениамин читал стихи Маяковского, спел несколько песен. Спать было рано, и мы попросили Бориса рассказать какую-нибудь таймырскую историю. Он сидел на оленьей шкуре возле примуса в своем снежном доме.

— Помните, в Хатанге нам говорили, — начал Борис, — что по реке Нижней Таймыре люди прошли еще в XVIII веке. Это были участники Великой Северной экспедиции. Первым на собачьей упряжке проехал по ней от озера Таймыр до Карского моря геодезист Никифор Чекин. Весной 1740 года. А через столетие, в 1843 году, по Нижней Таймыре проплыл Александр Федорович Миддендорф со своими спутниками. Их было, как и нас, пятеро. Большая лодка называлась «Тундра».

В середине июля на озере Таймыр еще стоял лед. Миддендорф понимал, что к концу августа вода снова замерзнет, что добраться за месяц до Карского моря и вернуться обратно — дело невозможное. Но Миддендорф руководствовался хорошим девизом, который, наверное, подходит всякому настоящему путешественнику: «Сделать сверх возможного». В последних числах июля участники экспедиции пересекли озеро.

В ночь на 8 августа ударил мороз. С океана дул холодный ветер. На реке оказалось множество отмелей, лодка то и дело утыкалась в них. Приходилось лезть в ледяную воду, чтобы столкнуть байдару. Одним словом, летняя Арктика оказалась негостеприимной...

— Все это похоже на современное туристское путешествие, — сказал Саша.

— Не совсем, — отозвался Борис. — Это было выдающееся, ни с чем не сравнимое предприятие.

— Ну — что же дальше? — спросил Вениамин.

— Наконец, они достигли моря. Интересно, что сперва в подзорную трубу Миддендорф увидел серебряный столб, будто особый знак. Это была белая кварцевая глыба на небольшом острове. Тут Миддендорф решил идти к мысу Челюскин...

Мы удивленно спросили:

— На лодке?

— На лодке. Он хотел обогнуть мыс Челюскин и по морю Лаптевых плыть к Хатанге. К счастью, морские льды преградили дорогу уже через сутки, и Миддендорф повернул обратно.

— Почему, к счастью? — спросил Александр.

— Потому, что, если бы льды пропустили лодку, а потом через несколько дней зажали ее, Миддендорф бы погиб, — объяснил Вениамин.

— Обратный путь Миддендорфа — чистое безумие, — продолжал Борис. — Идти на тяжелой лодке против течения, когда ледостав на носу...

Чтобы разводить огонь, в байдару набрали плавника. Лодку тянули на бечеве. На двух порогах веревка рвалась, и сильное течение отбрасывало «Тундру» далеко назад. Прошли пороги при ураганном северном ветре под парусом. Потом ветер бросил их на скалу. От удара сломался руль. А кругом были уже приметы скорой зимы: у берега стоял лед, с борта свисали сосульки, корпус обледенел, вес байдары увеличился вдвое. А до озера было все еще далеко.

— На озере их ждали? — спросил Юрий.

— В октябре на южном берегу должны были появиться долганы, но предстояло еще самое трудное — переправа через озеро.




	От пурги укрылись за снежной стенкой Снежные километры экспедиции На привале в минуту заносит снегом
	Фото автора
	Полярный исследователь А. Ф. Миддендорф

Когда Миддендорф вышел к озеру, стояла непогода. Большие волны набегали на берег, и начать плавание никак не удавалось. Наконец отплыли, но вдали от берега волны были еще круче, и, спасая свою жизнь, путешественники направили байдару на отмель небольшого острова. На этом клочке суши, как в осаде, они просидели четыре дня.

Они видели на юге льды. Положение экипажа «Тундры» становилось критическим. Промедление грозило гибелью. Несмотря на волны, они спустили суденышко на воду и на веслах рванулись к западному берегу.

Но было поздно. Вода в озере как бы густела и на глазах покрывалась твердым молодым льдом — «салом». С носа лодки они прорубали канал. Потом им пришлось прорубать его в куда более толстом льду. В узкую щель протаскивали «Тундру», за ней шел легкий челнок, груженный сетями.

Неожиданно льды пришли в движение. Тонкостенный челнок они пробили, и вместе с сетями он моментально ушел под воду. Вконец измученные, в обледенелой одежде люди вышли на берег. Из лодки сделали нарты, в них сложили немногочисленные пожитки.

Путники двинулись к югу, но снега было мало, и, задевая о камни и мерзлую землю, санки очень быстро развалились. Миддендорф тяжело заболел. После потери рыболовных сетей вся надежда была на охоту. Миддендорф был отличным стрелком, но теперь, когда он выбыл из строя, людям грозила голодная смерть. Прирезали единственную собаку, которая была с ними. Несколько плиток сухого бульона — неприкосновенный запас — и мясо собаки разделили на пять равных частей. Спутники ученого увязали маленькие котомки и пошли на поиски долган. Миддендорф остался один.

Дальше и начинается самое невероятное. Силы покинули больного. Три дня он не мог подняться, чтобы добыть воды. Пурга занесла Миддендорфа снегом...

Борис замолчал. В нашей иглу было уютнее, чем в московской квартире. Влага от дыхания оседала на снежных стенах, и они покрылись блестящей корочкой льда, будто слоем прозрачного лака.

Нам было тепло, мы не думали о том, что на сотни километров вокруг нет человеческого жилья. Но каждый из нас очень хорошо представлял себе, как на невысокой горке над озером в неудобной позе, на боку лежал человек. Он обхватил руками голову, сжался калачиком. Таймырской метели нужно не более получаса, чтобы поглотить его, скрыть навсегда от людских взоров. Он шевелил руками и головой, он отвоевывал у снега кубические сантиметры пространства...

Борис продолжал:

— Тишина, мороз, метель, и никакого выхода из положения. Потеряй он присутствие духа — все, конец. Возможно, он терял сознание, но воля к жизни не покидала его. Это был, конечно, великий человек. Восемнадцать дней он боролся с болезнью и голодом. Подвиг Миддендорфа славен не меньше, чем победа Алена Бомбара, который в одиночку пересек Атлантический океан без запасов провизии и воды.

— Ну так что с ним все-таки произошло? — нетерпеливо спросил Александр.

— Историки по-разному рассказывают об этих восемнадцати днях одиночества. Сам Миддендорф написал колоссальный труд. Результаты экспедиций на Таймыр и к Охотскому морю изложены им в четырех томах на немецком языке и в двух на русском. Немецкого издания я не видел, а русские тома — это самые толстые книги, которые мне приходилось читать. Тринадцать лет он работал над ними. Так вот, я хочу сказать, что в этих томах почти нет описания его приключений. Один из историков, современник Миддендорфа, пишет, что путешественник был близок к умопомешательству. Спасся же Миддендорф так. Он зажег несколько поленьев, оставленных возле него друзьями, растопил в котелке снег и вылил в него спирт, в котором хранились зоологические находки. Потом выпил эту смесь как лекарство и крепко уснул. К нему вернулись силы.

Миддендорф съел кожаные вещи, посуду из бересты и дерева, ему посчастливилось добыть куропатку. Тогда он совсем ожил. В маленькие салазки Миддендорф сложил одежду, ружье, боеприпасы, дневник и двинулся навстречу спасательному отряду. Через некоторое время он увидел три черные движущиеся точки. Это были долганы с оленями.

— Выходит, ему повезло, они ведь могли и разминуться, — воскликнул Юра.

Борис развел руками.

— Он, наверное, обозначил место своей «зимовки», — сказал Александр. — По следу его нашли бы.

— След могла занести метель, — заметил Вениамин.

— Все это из области предположений, — сказал Борис.

— А они не могли построить иглу? — спросил Александр.

— Никто в России не умел этого делать...

— Сколько же от нас до того места? — Юрий размышлял вслух. — Я думаю, километров триста, не больше.

Пяти московским лыжникам предстоял трудный маршрут: через горы к заливу Фаддея, по морскому льду к островам Комсомольской правды и дальше к «краю» земли — мысу Челюскин. Первый маршрут полярной экспедиции, организованной газетой «Комсомольская правда».