|
| планета |
новости |
погода |
ориентирование |
передвижение |
стоянка |
питание |
снаряжение |
экстремальные ситуации |
охота |
рыбалка |
На суше и на море 1964(5)Джеймс Дуайер*
КОРОЛЕВА ПЕСНИРассказ
Издавна Даллины и Оранморы были люди разные. Каждый мужчина из рода Даллинов за последние триста лет умирал в своей постели. Многие из них в старинном доме Даллинов на улице Мэри-ле-Порт в Бристоле или в прекрасном особняке, который построил Генри Даллин, награжденный орденом за «услуги, оказанные им городу Бристолю». Даллины считали себя бристольцами «чистейшей воды» и признавали только Бристоль, другие города для них как бы не существовали вовсе. * Дягеймс Дуайер — выдающийся австралийский прогрессивный писатель. Его морские и приключенческие рассказы печатаются во многих английских и американских журналах. Рассказ «Королева песни» написан Дуайером в традициях писателей-романтиков; он наполнен ароматом природы южных морей. Герои рассказа—мечтатели с отважным сердцем, совершающие подвиги во имя любви и долга. И в этом они чем-то сродни героям произведений писателя Александра Грина.— Прим. ред. Оранморы на протяжении столетий служили морю. Бристоль был их родным портом, но кости многих из них рассеяны по всему свету. Одного из рода Оранморов похоронили в морской пучине Тускароры, самой глубокой могиле для моряка. Другой, Элиа Оранмор, капитан клипера «Белтед Уилл», нашел вечный покой у берегов Явы, убитый свалившейся реей. Корабль лежал в дрейфе, пока проходили похороны. «Белтед Уилл» держал курс из Фучжоу в Лондон с тысячью двумястами тонн чаю нового сбора. Потом был еще Рыжий Гью Оранмор, капитан «Претти Полли», о котором до сих пор вспоминают в Плавучей гавани. Он бросился за борт, спасая двух пьяных матросов неподалеку от мыса Санта-Мария, и держал их на поверхности воды, пока не подошла шлюпка. Затем, прошипев заплетающимся от холодной воды языком «мерзкие животные!», Рыжий Гью погрузился в пучину, и больше его не видали. И так как Даллины были сухопутные жители, а Оранморы —скитальцы морей, то парень и девушка, Гью Оранмор и Френсис Даллин, стоявшие однажды июльским вечером у холма Кингс Уэстон, были весьма опечалены. Они крепко пожимали друг другу руки, прощаясь навсегда. Оранморы и Даллины устроили им это свидание. Отец и мать Френсис были против ее дружбы с Гью; родителей Гью это возмущало. Начались бесконечные свары, тянувшиеся месяцами. Происходили встречи, горячие споры, сыпались грубые слова, дело доходило до кулаков. Гью Оранмор, конечно, держался традиции Оранморов. Он был слугой большой воды. Третий помощник капитана, прекрасный моряк, уверенный в том, что со временем будет капитаном. Шести футов ростом, крепкий и мускулистый, красивый парень, на которого невольно засматривались девушки, когда он проходил по улице. Но для семьи Френсис этого было недостаточно. Френсис Даллин ждало нечто большее, нежели судьба жены моряка. Гораздо большее. Френсис была самой красивой девушкой, какую только можно было отыскать на всем протяжении от Эвона до Эмсбери. И к тому же она обладала голосом, золотым голосом. Там, в Лондоне, знатоки с тонким слухом, которые скрупулезно разбираются во всех звуках, производимых гортанью, с изумлением слушали пение Френсис Даллин. И тут же несвязно бормотали свои пророчества. Наступит день, когда имя Френсис Даллин будет стоять высоко в списке певчих птиц. Очень, очень высоко. Конечно, сначала последуют годы учения. Рим, Милан, Мюнхен. Рим, Милан, Мюнхен! Ни порта, ни корабля! Города, удаленные от моря, города, которых никогда не целовала волна большой воды. И голос, который будет доставлять наслаждение миллионам, необходимо охранять от туманов, сырости и холодных ветров. Было бы преступлением подвергать его риску. Просто преступлением. Старый Джон Даллин, отец Френсис, выразился именно так при личном разговоре с Гью Оранмором. «Просто преступление, сударь! — сказал старый Джон, и, говоря это, он заплакал.—Вы должны это понять! Вы... вы ведь только простой матрос. Ради бога, прошу вас, оставьте мою дочь в покое». И вот сейчас у холма Кинге Уэстон состоялась их последняя, прощальная встреча. Две рыжеватые белочки наблюдали за ними и немало удивлялись их молчанию. Ни слова не было сказано. Вот они уже расстались. И вдруг Гью Оранмор вернулся назад и опять схватил девушку за руки. Поднес их к своим губам. И затем нехотя отпустил их. Он нагнулся вдруг и поднял с земли сосновую ветку с двумя небольшими шишками. Совсем зелеными, недоразвитыми шишками. Он оторвал одну из них и быстро сунул ее в руку девушки. Френсис слегка вскрикнула от боли, но шишку не уронила, резко повернулась и побежала к автомобилю, стоявшему в кустах. Старый Джон Даллин сидел в машине. Поджидая дочь, он неоднократно повторял эти слова: «Просто преступление!» Этим он пытался убедить себя, что поступает правильно. Прошли годы, наполненные событиями. Гью Оранмор делал успехи. Второй помощник капитана, первый и затем — капитан. Неважный корабль достался ему, но все-таки — корабль. Некрасивое, с облупленными боками судно, подбиравшее всякие остатки грузов в отдаленных портах. Копра, ротанг *, сырой каучук, капок **, сандаловое дерево, тиковое дерево, фосфат, лак и сырые кожи. Новости с родины Оранмор узнавал из писем, ожидавших его в конторах агентов в отдаленных частях света. В уединенных портах Малайи, в хижинах из пальмовых листьев, ютящихся на краю джунглей, в торговых факториях. — Письмо вам, капитан. Лежит здесь уже недель шесть. Время от времени словцо о семье Даллинов. Редкие писульки от родителей. «Особняк Даллинов на Клифтон-Даун забит. Семья где-то на континенте. Не знаю точно, где именно. Как будто в Милане. Говорят, Френсис стала известной певицей. Выступает Якобы в крупных театрах. Но Даллины всегда ведь любили похвастать...» * Ротанг, ротан (малайск.)— пальмы, относящиеся к роду Calamus-. Растут главным образом на островах Малайского архипелага, в Южной Азии, в тропической Африке и Австралии. Ротанг типичный представитель лазящих лиан, со слабыми, тонкими и длинными стеблями. Применяется при изготовлении плетеной мебели.— Прим. ред. ** Капок (малайск.) — волокно, получаемое из плодов так называемого хлопчатого дерева Ceiba pentandra, растущего почти во всех тропических странах. Применяется как набивочный материал для матрацев и подушек, спасательных кругов,— Прим. ред. Вырезка из бристольской газеты. Не мог установить, кто ее прислал. Получил ее в Бангкоке. Выступление Френсис Даллин в Лондоне. «Восторженный прием... Чудесный голос... Критики очарованы...» Гью Оранмор, шагая по Сапратум-роуд, направляясь к себе на корабль, припомнил слова старого Джона Даллина. «Просто преступление!» — сказал тогда старый Джон. Конечно, он был прав. Гью Оранмор рассмеялся горько. Его корабль «Кастелламаре» находился в ту минуту в Менаме, грузился кожами. Сырыми кожами!
Кожи и золотой голос! Концерт на палубе корабля, груженного сырыми кожами! Чудесные песни, которые могут слушать лишь эти обливающиеся потом труженики-матросы!.. Оранмор разорвал вырезку и пустил по ветру клочки. Корабль «Кастелламаре» держал курс в Европу. На его мостике — капитан Гью Оранмор. Прекрасный моряк. Грек, директор пароходной компании, которой принадлежал корабль, не раз упоминал его имя на заседаниях правления. «Очень хороший парень Оранмор,— говорил грек.— Не пьет, не знается с женщинами, работает как черт. Парень хоть куда!» Качаясь на волнах Индийского океана, корабль все шел и шел вперед. Пряные запахи Цейлона он заглушал своей мерзкой вонью. Капитан Оранмор, стоя на мостике, время от времени вынимал из кармана небольшую сосновую шишку и жадно нюхал ее. Видения вставали перед ним. Видения у холма Кингс Уэстон в тот летний вечер. Солнечные лучи на закате ласкали, словно нежная рука. Ее голос. Конечно, он был золотым! «Прощай, Гью ... прощай!..» С трудом продвигались по Красному морю. Проходили Суэцкий канал. Лоцман проклинал вонь. Арабы, стоявшие на песчаном берегу, отодвигались подальше, когда мимо проходил «Кастелламаре». «Просто преступление!» — сказал старый Джон Даллин. — Что у вас в трюме — трупы? — спросил склонный к юмору агент в Порт-Саиде. — Кожи! — отрезал Оранмор.— Кожи для Неаполя, черт тебя побери! Гью Оранмор провел утро, осматривая руины Помпеи, пока разгружали «Кастелламаре». После обеда в тот же день он отправился в Посилипо. Чувство одиночества вдруг охватило его. Крики уличных разносчиков и нищих раздражали. Он проходил вдоль Порто-гранде, потом свернул на Пиацца дель Мунисипио. Вдруг что-то сверкнуло у него перед глазами. Что-то ярко-желтое и красное. Афиша! Наклеенная на круглое брюхо киоска. Яркая, кричащая, сырая, но для Оранмора прекраснее, чем любая картина Тернера *. Ее имя! Ее имя, выставленное напоказ всему свету. Красными буквами на желтом фоне! СИНЬОРИНА ФРАНЧЕСКА ДАЛЛИН! Френсис на итальянский манер, но ее имя! Несомненно! Буквы росли и росли, пока Оранмор глядел на них. Они расширялись и удлинялись. Их уже словно заволокло туманом. Они умчались поверх крыш домов вдаль, к заливу. Оранмор вдруг очнулся. Буквы приняли прежнюю форму и стали на свое место: СИНЬОРИНА ФРАНЧЕСКА ДАЛЛИН! Итальянский язык Гью знал слабо, но текст афиши с ее именем был ему ясен. Френсис Даллин выступала в этот вечер в театре Сан-Карло! В роли Маргариты из «Фауста»! Она будет петь в большом театре, вмещающем пять тысяч человек! Гью Оранмор быстро зашагал по улице Мунисипио. Яркие краски мелькали у него перед глазами. Слух наполнился музыкой. Аромат цветов доносился до него. По улице Сан-Карло он подошел к театру. Протолкался сквозь толпу, собравшуюся под аркой и шумно что-то обсуждавшую. Во рту у него пересохло, когда он очутился у кассы. Легкая дрожь охватила его. — Uno biglietto. — Stasera, signore?** — Stasera? Сегодня вечером? Ну конечно, сегодня! Что он — совсем дурак, ничего не понимает? Он указал на афишу напомаженному карлику, сидевшему в кассе, и прочитал: — Signorina Francesca Dallin. — Si, si, signora. La signorina Ynglesa!*** Карлик повел глазами и облизал жирные губы. — Очень красивая,— пробормотал он.— Очень красивая. Да, да! И он поцеловал кончики своих пальцев. Гью Оранмор не входил в театр, а, казалось, летел на крыльях. До него доносились слабые звуки невидимых музыкальных инструментов, мелодично отзывавшихся в его душе, и он с каким-то содроганием переступил порог храма песни. * Тернер, Джозеф Уильям (1775—1851)—выдающийся английский живописец, маринист, представитель романтизма.— Прим. ред. ** — Один билет. — Сегодня вечером, синьор? *** — Да, да, синьор. Английская синьорина.— Прим. ред. Черноглазая девушка протянула ему программу и застыла и ожидании. Гью сунул ей в руку бумажку в пятьдесят лир. Она нервно стала искать сдачи, но он махнул рукой. Девушка, спотыкаясь, зашагала вдоль фойе со слезами на глазах: мать ее была больна, и она не знала, откуда взять денег. Своим подругам — билетершам — она указала на Оранмора. Святая Урсула, несомненно, послала ей этого великана, этого красивого англичанина! Si, Si! Неприятный приглушенный шум, висевший в воздухе, наконец оборвался: она появилась на сцене. Ее голос мгновенно покорил Оранмора, голос, от которого задрожало все его существо. Затаив дыхание, он внимал ее свободно лившейся песне. Снова видения встали перед ним. Окрашенные в пурпур миры, проносившиеся в бесконечном пространстве, миры, которые рассыпались морской пеной перед его глазами. Замерли последние звуки. Сидевшие в партере, рядом с Гью Оранмором, задвигались, и это вывело его из оцепенения. Человеческая волна понесла его к выходу и вытолкнула в теплую неаполитанскую ночь. Вслед за другими он устремился к артистическому подъезду. Поверх голов многочисленных зрителей он увидел ее, стоявшую на каменных ступенях. Лицо ее было освещено электрическим светом, и на одну секунду она задержалась, чтобы взглянуть на человеческое море внизу. Гью показалось, что она посмотрела на него. Колени его задрожали. Он что-то пробормотал. Затем выкрикнул ее имя, но его слова потонули в рукоплесканиях толпы. Словно юная королева, спустилась она по ступенькам и направилась к поджидавшему ее автомобилю. Гью обозвал себя дураком, когда бросился вслед за автомобилем. Ее имя звучало у него в ушах, пока он бежал: весь Неаполь говорил о ней. Она остановилась у Бертолини. Оранмор стоял в парке Грифео и глядел на окна гостиницы, размышляя о том, какой из этих освещенных прямоугольников обозначает ее комнату. А слова ее песни были подобны золотым плодам гранатового дерева, пронзавшим ночь... Он бродил по улицам до утра, пока не открылся рынок. На рынке он купил букет огромных ярких роз, изливавших чудесный аромат. И отыскал также пучок сосновых шишек: какая-то старуха насобирала их на склонах Камальдоли. Трогательный маленький пучок шишек... Встретив на рынке веселого, подвижного мальчугана, он поручил ему доставить розы и шишки в гостиницу. Приношение от неизвестного лица. Без карточки... Мрачный, с болью в сердце вернулся он в порт. Два часа спустя капитан Гью Оранмор на своем «Кастелла-маре» вышел в море, держа курс на юго-восток в погоне за грузами. Аден, Бомбей, Мадрас и другие жаркие отдаленные порты. В этом человеке жили два Оранмора. Один — практичный морской капитан, который заполнял свою жизнь морскими картами, логарифмами, знанием песчаных отмелей, приливов и морских течений. Другой — безрассудный, романтически настроенный парень, который смотрел на сосновую шишку и отдавался своим мечтам. «Послушай,— говорил практичный Оранмор,— ты в самом деле думаешь, что она тебя помнит? Представь себе ее, окруженную импрессарио, галантными кавалерами, артистами, художниками, людьми высокой культуры! А ты кто, черт возьми? Шкипер старой грязной посудины, которая смердит, как разработки гуано в Чили! Ты имеешь дело с вонючими кожами, а она — королева песни!» «Но она помнит меня! — воскликнул Оранмор-романтик. — Помнит! Помнит!» «Ты безумец! — отвечал другой.— И я должен тебя сейчас покинуть. Становлюсь на вахту... Черт возьми, как швыряет это старое корыто!.. Но придет время, и я получу настоящий корабль...» В конторе агента у бухты Колльер в Сингапуре Гью Оранмора ждало письмо от матери. В нем находилась записка, предназначенная ему и присланная в адрес отца. Записка, отправленная из Неаполя. Неаполь! Глазами искал он уютный уголок. Быстро зашагал по набережной в сторону аллеи Коннот, крепко сжимая в руке голубой конверт. Раз десять посмотрел на адрес, читая вслух: «.Англия, Бристоль, Дольфин-стрит, м-ру Уильяму Оранмору для капитана Гью Оранмора». Она знала, что он получил корабль! Да, да, она знала это. И написала на конверте — «капитану»... Он покраснел, взглянув в сторону пристани Джонстона, о бока которой терся его облупленный корабль. Не может быть, чтобы она когда-либо видела «Кастелла-маре»! Нет, нет! В тихой аллее он развернул записку. Отчетливый почерк, круглые, тщательно выведенные буквы. Он пожирал глазами слова: «Сегодня утром я получила букет роз и сосновые шишки, Гью Оранмор! Несомненно, это от вас!.. Около служебного входа у меня мелькнула безумная мысль: я видела ваше лицо в толпе. Действительно ли то были вы? Вы были? Вы?» Ее письмо превратилось для него в чудесный сонет. Музыка звучала в нем. Снова и снова напевал он слова: «Сегодня утром я получила букет роз и сосновые шишки, Гью Оранмор! Несомненно, это от вас!..» — Очень хороший парень Оранмор,— повторял директор грек.— Не пьет, не знается с женщинами, работает как черт. Парень хоть куда. Дадим ему корабль получше. Капитан Гью Оранмор получил «Бандунг», старшего брата «Кастелламаре». Такой же грязный, такой же старый, но с большей вместимостью брюха. — Ты еще совсем молодой человек,— сказал грек.— Но ты любишь трудиться. Придет время, и ты получишь большой красивый корабль. Корабль Мечты... Оранмор не любил грека, но слова директора запали ему в душу. Со временем он получит Корабль Мечты! Со временем! Корабль столь же веселый, как морская яхта «Марино Фальеро». А пока он будет плавать на «Бандунге». От Марселя до мыса Доброй Надежды. Калао, Сидней, Левука, Банджермасин, Пенанг. Вокруг света и обратно. Набить грузом«Бандунг»до отказа— и в добрый путь! Скрежет лебедок и скрип снастей. Жара, грязь, дым. Бесконечные разговоры, споры... Но перед мысленным взором капитана Гью Оранмора маячил Корабль Мечты. Стоять на мостике в мягкие теплые ночи. Плыть по небесному фарватеру. Заходить в порты на всем протяжении Млечного Пути... В сожженных солнцем портах он покупал лондонские газеты, превращавшиеся в тряпки в ожидании покупателей. У себя в каюте он дрожащим пальцем водил по столбцам, отведенным музыке. Время от времени он находил в них сообщения о Френсис. Она выступала то в одном храме Орфея, то в другом. Милан, Париж, Берлин. Критики прочили блестящее будущее. Оранмор, читая этих критиков, втайне молился, чтобы их пророчества сбылись. Их щедрые похвалы глубоко его трогали. Иногда ему попадались фотографические снимки Френсис Даллин. Бережно вырезал он их и вставлял в рамки. И она плыла с ним вместе по фосфоресцирующим морям при легком бризе и в опасные дни шторма. Порой он казался самому себе безумцем. Однажды «Бандунг» по заливу Бенин вошел в Лагос. Оранмор купил экземпляр «Comedia» и нашел в нем извещение: «Мадемуазель Френсис Даллин, очаровательная английская артистка, исполнит роль Джильды из оперы «Риголетто» в театре «Grand-Opera» во вторник 21 января». Со всей тщательностью Гью Оранмор принялся вычислять разницу во времени между Парижем и заливом Бенин. Он точно установил, когда она должна появиться на сцене. Проверил это двадцать раз. Он поджидал в своей каюте. Поджидал ее выхода. Оранмор закрыл глаза, когда минутная стрелка на его часах подползла к точке, обозначавшей время ее появления на сцене, в городе, отстоявшем от него на расстоянии двух тысяч миль, если считать по прямой... Легкое покачивание судна стало еле заметно... Тишина спустилась на мир... Тишина, навеянная с севера. Пронесшаяся над Провансом, через Пиренеи, Средиземное море, через пустыню Сахару, и опустилась на грузовой корабль в заливе Бенин! Тишина, порожденная любовью! Любовью преданной и всесильной. И в этот огромный телескоп, созданный любовью, он увидел ее! Увидел во всей ее красоте! Услышал ее голос. Дрожащие нити золотого звука окутали и вознесли его высоко... Громкие рукоплескания замерли при стуке костлявых суставов в дверь его каюты. — Первый помощник шлет вам, сэр, свой привет и просит подняться к нему на капитанский мостик. Наступил день, когда однажды в зимнюю пору грузовой корабль, омытый водами семи морей, вошел в устье Темзы. Истощенный капитан наблюдал, как пришвартовывался корабль, затем стер с лица влагу от тумана и поспешил в каюту побриться и сменить одежду. А пока послал молодого буфетчика за такси. Капитан Гью Оранмор сидел в огромном зале Ковент-Гар-дена. Нервно наблюдал он за прибывающими зрителями. Они заполняли зал, и их белые лица казались вылепленными из снега масками. Буржуазия, упитанная, благополучная, оплот благопристойности. Выводок Мидаса *, украшенный брильянтами и лисьими хвостами. Изящные, пропитанные духами женщины с кошачьими повадками. Гью Оранмор ждал с такой душевной жаждой, что становилось больно. С жаждой, от которой в его немигающих глазах вспыхивали огоньки. Но вот, когда нетерпение превратилось в нервную пытку, появилась она. Он, Гью Оранмор, был Рудольфом**, к чьей двери она подошла! То был он, кто предложил ей воды и вина! Он, который зажег ей свечу и отыскал ее ключ! И она пела только для него!.. * Мидас —царь древней Фригии. Молва о богатстве Мидаса породила легенду, согласно которой бог Дионис дал Мидасу способность превращать своим прикосновением предметы в золото.— Прим. ред. ** Рудольф — персонаж из оперы Д. Пуччини «Богема».—Прим. Ред. Потом он бродил по городу. И здесь и там, на углах безмолвных улиц, он слышал ее голос! Он изливался на Гью, как тончайший аромат розы!.. Утром на рынке Ковент-Гардена он купил букет роз, и ему посчастливилось отыскать гирлянду сосновых шишек. Отослав этот анонимный подарок куда следует, он поспешил в гавань, на свой корабль. Три дня спустя «Бандунг» отшвартовался и снова вышел в море. В тридцати ярдах от гавани волной от корабля была опрокинута лодка, в которой находились два мальчика. И капитан Гью Оранмор бросился к ним на помощь. Он поддерживал их на поверхности воды до тех пор, пока не спустили шлюпку. «Вымок? Да, но это беда небольшая... Нет, мне не холодно. Наоборот, жарко, как в аду. Жарко, как в аду...» В Белизе агент вручил Оранмору записку от нее, адресованную на имя агента. Записка оказалась короткой, но волнующей: «В следующий раз, когда будете покупать розы и сосновые шишки, капитан Гью Оранмор, доставьте их мне в ваших собственных крепких руках. Пожалуйста! Пожалуйста! В следующий раз!» В следующий раз! Когда же это будет? Неужели она на самом деле хочет встретиться с ним? Но ведь старый Джон Даллин всегда препятствовал ее желаниям. «Просто преступление,— говорил он.— Просто преступление». «Бандунг» был отправлен на сломку. Оранмор получил другой корабль — «Коралл Куин». — Хороший парень Оранмор,— говорил директор грек.— Хотел бы я знать, что его держит таким честным и трудолюбивым? Не пьет, не играет в азартные игры, не глядит на женщин. Странно. Очень странно. И вот в один прекрасный день в Сингапуре капитан Гью Оранмор получил каблограмму из Лондона с указанием принять команду на корабле «Силвер Игл», капитан которого умер от солнечного удара в Пенанге. Глаза богов подметили постоянство Гью Оранмора... «Силвер Игл» было островным судном, плававшим в жаркие водах Малайи, перевозившим грузы и пассажиров, когда таковые случались. Голландских купцов, миссионеров, торговых агентов, натуралистов, разных островных бродяг. Довольно значительный пароход в зеленой гуще островов архипелага и невзрачный пакетбот в других морях. В Джакарте агент взошел на борт, чтобы поговорить с капитаном Оранмором. Он сказал, что знатная дама и ее горничная желают попасть на «Силвер Игл». Дама эта не направляется в какое-то определенное место, а просто совершает морское путешествие, чтобы поправить здоровье. Капитан Гью Оранмор считал, что его судно не для таких важных особ. Для них есть пароходы получше. Суда компании «Берне и Филипп» и других. Но агент прервал речь Оранмора. Дама видела «Силвер Игл» в гавани Танджунгприока, ей понравился пароход, и больше тут говорить не о чем. Агент криво улыбнулся. Капитан Гью Оранмор находился на палубе, когда на борт взошла пассажирка. Одно мгновение, когда она стояла у сходней, он подумал, что сходит с ума. Широко раскрытыми глазами глядел он на нее. При ярком солнечном свете она казалась совершенно нереальной, каким-то привидением. Что-то бормоча, задыхаясь, он ринулся вниз по сходням и схватил протянутую руку. — Вот мы и встретились наконец, — сказала она спокойно,— Вы помните, как я сказала, что мы когда-нибудь встретимся? Помнит ли он? На глазах у него чуть не выступили слезы, когда он сопровождал ее по сходням. Он предоставил в ее распоряжение свою каюту, несмотря на все ее протесты. Он проклинал судно, которым командовал, считал его грязным островным ползуном, недостойным для нее. В позолоченной яхте ей бы плыть по зеркальной поверхности малайских морей... — Ваше судно как раз то, что мне надо в данный момент, мой друг,— пробормотала она.— Я была больна, и мне нужен отдых.— После долгой паузы она добавила:— Некоторое время я не смогу петь. Нет сил. Кровь бросилась в голову Оранмору. Сердце забилось так, что, казалось, он вот-вот задохнется. Страх овладел им. — Но вы будете еще петь! — вскричал он. — Будете! Будете! — О да! — ответила она.— Когда восстановлю силы. Опять наступило молчание. — Я буду петь для вас,—сказала она мягко,— когда наберусь сил. Только для вас. Ее слова испугали капитана. Он должен вернуть ей силу для пения! Он должен дать ей эту силу! Гью Оранмор нервничал, недоумевал. Знала ли она до того, как взошла на борт, что он был капитаном? Случайно ли она попала на его корабль, или же она искала встречи? Он не мог знать... Ее близость смущала его. Он робел, не знал, что сказать, когда встречался с ней лицом к лицу. Исподтишка наблюдал за ней. Он вызвал кока китайца к себе в каюту и дал ему указания. Новой пассажирке с милым лицом надо готовить специальные блюда. Подкрепляющие блюда. Какого рода? Всякого рода. Супы, бульоны, разные лакомства, которые возбуждали бы ее аппетит. Кок сам должен все это знать. В Макассаре, куда зашел «Силвер Игл» за пассажирами и грузом, Оранмор последовал за ней и ее горничной, когда она сошла на берег. Следил за ними издалека, когда они проходили по узким улицам. Снова и снова повторял он про себя, что он, видно, сошел с ума. Стоя вдали, он наблюдал, как она болтала с китайскими торговцами. Она накупила белых кебаев * и полосатых малайских саронгов**. Небольших безделушек из перламутра, перьев райской птицы. Оранмор сопровождал ее на обратном пути на корабль, неся покупки. Френсис Даллин расспрашивала его, но он был молчалив, сдержан и отвечал односложно. Она заговорила о своих необычных покупках. — Я хочу иметь их в своем доме в Бристоле,— сказала она, поясняя.— Глядя на них, я буду мечтать, Гью. Буду думать об этом путешествии, о том, как мы встретились. Буду видеть перед собой Яванское море и ваш ... ваш пароход. В ту ночь «Силвер Игл» прошел Макассарский пролив. Прошел его в глубокой тьме, висевшей над судном, словно мокрый ковер из верблюжьей шерсти. Оранмор, стоя на капитанском мостике, тревожно всматривался в темноту ночи. Что-то назревало. Морские бесы где-то там, в Целебесском море, задумали барраж ***, который может потрепать даже самый мощный корабль. Нечто дьявольское, омерзительное обрушится на этот опасный узкий пролив, по которому пароход продвигался с предельной осторожностью. Сильные порывы ветра, казалось, предостерегали «Силвер Игл». Но Оранмор гнал пароход вперед. Другого выхода не было. В ближайшем порту, Паре-Паре, настолько мала гавань, что в ней не укрыться от жестокого шторма; вернуться назад, в Макассар,— об этом не могло быть и речи... Наступило затишье. Гробовая тишина, заставившая Оранмора крепко стиснуть зубы, и затем стая морских овчарок, рычащих, кровожадных, смертоносных, обрушилась на корабль. Непрерывные молнии чертили мрачное небо, на мгновения освещая потоки воды, льющейся сверху. * Кебая — женская одежда в талию с длинным рукавом, типа удлиненной кофточки.— Прим. ред. ** Саронг—мужская и женская одежда индонезийцев, состоящая из цельного куска ткани.— Прим. ред. *** Барраж — в некоторых иностранных армиях барражем называют сосредоточенный артиллерийский или пулеметный огонь, применяемый для прикрытия участка фронта от атаки противника.— Прим. ред. «Силвер Игл» задрожал при первом налете шторма. Старший механик, сбавив обороты бешено вертящегося винта, с беспокойством подумал о просроченном страховом полисе, о жене и двоих детишках в Глазго. Команда, набранная в разных портах, на полдюжине языков бормотала молитвы; Гью Оранмор крепко держался за поручни на мостике, огромные волны окатывали его с головы до ног. Волна за волной с ревом набегали на «Силвер Игл», и корабль то взлетал на гору, то скользил вниз в зияющую пропасть. Когда нос корабля погружался в пропасть, его корма вздымалась на такую высоту, что, казалось, винт его никогда больше не коснется воды. Ни секунды передышки, ни малейшего спада атаки. Старый корабль тяжело барахтался в волнах, словно в люльке, пока его грузы не сорвались с места. Если он не затонет в водовороте, то морские бесы подготовились к тому, чтобы выломать у него ребра, швыряя из стороны в сторону громоздкие, тяжелые грузы. Котел для сахарного завода в Донгале, порвав крепления, начал прыгать по трюму, как железный носорог. Он стал похож на огромного демона. В слабо освещенном трюме он казался страшным красным дьяволом, сорвавшимся с цепи. Помощник капитана и пять матросов должны были укрепить котел. Испуганными глазами глядели матросы на это чудовище, а помощник кричал на них, обзывая трусами. Котел стал словно живой. На минуту он застывал на месте, а затем со страшным грохотом устремлялся на них. Подпрыгивая, делал крутой поворот и бешено катился то в одну, то в другую сторону. Это был какой-то ужас! Чудовище, сверкающее красными боками при свете качающихся фонарей. — Скорей! — вскричал помощник, когда котел ударился о палубную подпорку и на секунду застыл на месте.— Бросайтесь на него! Охватывайте тросом! Быстро, ребята, быстро! Все пятеро кинулись к котлу. Помощник попытался прижать его к стенке запасной балкой. Но котел рассердился на такую детскую попытку поиграть с ним. Он устремился на помощника, когда новый морской вал потряс корабль. Помощник хотел увернуться, но чудовище действовало как нечто живое. Оно преградило человеку отступление, чтобы прижать его к стенке и превратить в бесформенную массу. Помощник вскрикнул. Он споткнулся и упал. Железный носорог прокатился по его ногам и загрохотал дальше. Матросы вынесли изувеченного помощника на палубу. Страх, охвативший их, передался и капитану, стоявшему на своем мостике. Дьявол поселился на его корабле! Дьявол, который вышибал ребра из «Силвер Игла» при каждой новой волне! Оранмор, по пояс в воде, ринулся с капитанского мостика. Корабль был в опасности! Ее жизнь была в опасности! Когда она назвала его Гью, это отозвалось в его сердце. В ее каюте были разные диковинные вещицы, купленные на восточных базарах. Миниатюрные кинжальчики, слоны с окрашенными в кошениль ногами, отделанные серебром кебаи и красочные саронги. Она везет их домой. Домой в Бристоль! «Клянусь, что ей это удастся!» — воскликнул он. Что-то сверхчеловеческое пробудилось в капитане Оранморе. В его жизни настал решительный момент. Оранморы испокон веков вели войну с морем. Со страшным морем. И вот теперь эта война надвинулась на него —ЕЕ жизнь была в опасности! Железный дьявол поджидал Оранмора. Он стал еще более бешеным. Научился новым приемам. Ни одна дикая кошка не могла бы сравниться с ним, с его шалостями. Он катался, и кружился, и ходил ходуном. Он грохотал, как стадо горилл, бросаясь из стороны в сторону. Он сразу ринулся на Оранмора и его людей. Матросы взвыли и кинулись врассыпную. Он опрокинулся на нос, когда корма старого судна внезапно бешено вздыбилась, и затем с такой силой ударил в борт, что вздрогнул весь корабль. Оранмор заметил, что один матрос не убежал, а остался рядом с ним, выжидая удобный момент. Коренастый парень, вступивший на корабль в Макассаре, так же как и Оранмор, понимал, что котел надо одолеть и как можно скорее. Обезумевший «носорог» начал не на шутку крушить корабль. Он приналег на палубную подпорку, мешавшую его прыжкам. Стальная подпорка согнулась от его ударов. Котел рассвирепел, встретив сопротивление. Он откатился назад и со страшной быстротой снова нанес удар. Подпорка была сорвана с плиты, прикрепленной к палубе наверху. Оранмор закрепил петлей троса трехфутовый лом и бросился к котлу. Чудовище на миг замерло на месте. Оранмор подскочил к жаровому отверстию в котле, матрос из Макассара был с ним локоть к локтю. Он сунул лом в брюхо чудовища и повернул его наискось к отверстию. Котел оказал сопротивление. Чудовище снова покатилось по трюму. Матрос и капитан уцепились за стальной трос. Но, катясь быстро, котел отбросил их, словно клочки ленты, поднесенные к работающему электрическому вентилятору! Котел кружил и кружил их, катаясь по трюму. Он ударялся о стенки корабля, ослабляя хватку моряков, пока не отбросил их в сторону. Чудовище попыталось броситься назад, словно намеревалось раздавить капитана и матроса, но Оранмор уже вскочил на ноги, крепко держась за трос. Его крик пронзил рев бушующего шторма: — Закрепите трос, вы, трусы! Закрепите его вокруг столба! Дружно! Но котел нанес последний удар. Сделав небольшой крен, он прижал к стенке коренастого матроса, не успевшего отскочить... Гью Оранмор подхватил тело, прежде чем котел мог прижать его еще раз. Шатаясь и держа раненого на руках, он отошел подальше. Красный дьявол оставил след в последнюю минуту своей свободы... С трудом Оранмор добрался до капитанского мостика. Зловещий желтый свет, озаривший небо на востоке, дал ему возможность разглядеть Френсис Даллин. Она пробралась сюда из своей каюты и наотрез отказалась вернуться назад. И тогда второму помощнику пришлось для безопасности привязать ее к поручням на мостике. Оранмор кинулся к ней. При этом странном, причудливом свете он глядел ей в лицо. Губы ее шевелились, а в больших черных глазах, в которые он смотрел, светилась безграничная радость. На мгновение, когда он склонился над ней, дьявольский ветер прекратил свой волчий вой, и он услышал ее голос! Она пела! Пела песнь триумфа! Пела ему, как обещала когда-то! Шторм вызвал нервную силу, которой нужно было найти выход. И она запела!.. Френсис Даллин протестовала, когда Оранмор знаками показал ей что отнесет ее назад в каюту. Она твердо ответила, что останется здесь: ей хотелось быть возле него. Он плотно закутал ее в дождевик и занялся своими делами. «Силвер Игл» не могли победить никакие морские бесы, поскольку им противостояла храбрость человека. Что о нем сказал грек? Придет время, когда он получит Корабль Мечты. «Силвер Игл» стал теперь Кораблем Мечты! Ослепительной мечты... Утро наступило, и «Силвер Игл», помятый и побитый, но торжествующий плыл по мрачному морю, держа курс на Дон-галу. Он храбро выдержал борьбу. Моряки на цыпочках ходили вокруг койки, на которой умирал матрос, и шепотом говорили о капитане. Господи, какая сила, какая выдержка! И ничто его не пугает! Снова и снова рассказывали они о его борьбе с сорвавшимся с цепей котлом, о том, как он сумел укротить это чудовище. Капитан Гью Оранмор подошел к двери каюты, куда он часа три назад отнес любимую женщину. Он постучал и, когда Френсис Даллин появилась на пороге, сказал ей: — Матрос, который был ранен этой ночью, умирает. Спойте ему, Френсис! Спойте! Он был храбрым человеком. Не говоря ни слова, она последовала за ним. Прошла вместе с ним на полубак. Стоя подле койки, на которой, тяжело дыша, лежал умирающий матрос, и держась за руку Гью Оранмора, чтобы крепче стоять на ногах, Френсис Даллин запела:
Чудесный голос заполнил весь тесный полубак. Он осиял темные углы радостным светом, утолявшим боль умирающего... Матросы с неописуемым удивлением слушали певицу. Им никогда не приходилось слышать ничего подобного. Ее голос возвышал их, пробуждал в них что-то неизъяснимое, срывал грязь и накипь с их бедных, изголодавшихся душ и уносил на мгновение в царство мечты... Раненый матрос умер с улыбкой на лице. Гью Оранмор утешал плачущую женщину. * Из Роберта Бернса. Перевод С. Маршака.— Прим. перев. 182 — Он прожил большую жизнь,— сказал он.— Жизнь за которую всегда боролся. И он любил эту жизнь до последней минуты... - Но, Гью, дорогой, страшно умирать так... как умер он. Без друзей! Один! Ее голос превратился в тихий шепот. — Мы умрем вместе...— сказал он, крепко обнимая ее.— Да, вместе! Когда-нибудь в ночную пору, когда морская стихия победит нас, мы умрем вместе, моя возлюбленная! Но этот день еще так далеко-далеко! Сокращенный перевод с английского П. Охрименко |
|
|
|
