На суше и на море 1963(4)

Рассказы-были

Необычный молотобоец

Как-то геологи поймали в тайге медвежонка и отдали его кузнецу Марку Тимофеевичу Дубинину, который вырастил его и приучил к кузнечному делу.

Приехав в поселок и узнав об этом случае, я направился к Марку Тимофеевичу, жившему в одиноком домике на краю поселка, где сразу же начинался лес. Я вошел в открытую дверь и отпрянул: возле высоких нар стоял большой бурый медведь. Закинув вверх башку, он громко зевал и лапой почесывал толстое мохнатое брюхо. Увидев меня, медведь высунул черный язык и показал два мокрых клыка:

— Рррмууу!..

— Михайло не кусается, проходите!

У очага стоял высокий кряжистый старик. Курчавая борода и усы с проседью, под лохматыми бровями — насмешливый испытующий взгляд. Кузнец весь был волосатый: волосы белели в ушах, торчали из широких ноздрей горбатого носа, росли на открытой богатырской груди и мускулистых руках. Настоящий богатырь-лесовик.

— С нами ужинать,— пригласил старик, снимая со сковороды шипящие оладьи.

Кузнец стал накрывать на стол. Скоро на нем появилось немало закусок: сушеные грибы с квасом, толченый лук, вяленое на солнце мясо и рыба.

— Отведайте кирпичного чая с молоком да горячими оладьями.

Марк Тимофеевич нацедил в кружку густого крепкого чая и подал мне. Он часто подкладывал в эмалированную миску оладьи и относил на нары, откуда вскоре слышалось довольное ворчанье медведя.

— Как вам удалось выучить медведя? — спросил я.

— Да так,—нехотя и скупо отвечал кузнец.—Мишенька тогда еще небольшим был. Поставил я ему железную бочку, насыпал туда песку и заставил его колотить кувалдой, потчуя сахарком, конфетами да мяском тушеным. Потом, как исполнился ему годик, повел в кузницу. Долго он боялся огня, а потом постепенно привык. Захотелось побольше меду, сахару, мяса...

— В тайгу не просится?

— Нет. Боится собак.

Утром поселковые собаки заливались злобным лаем.

Дубинин и медведь шли в кузницу. За ним шествовала толпа ребятишек. Мишка шагал вперевалку, важно оглядывая ребят.

Пока Марк Тимофеевич разжигал кузнечный горн, нагревал обсадные трубы, ребятишки, забавляясь, кидали медведю конфеты, сахар, и он ловко ловил их раскрытым ртом.

Когда труба нагрелась докрасна, Дубинин крикнул:

— Бей, Михайло!

Медведь проворно бросился к наковальне, но не оказалось кувалды. Он постоял, покачал головой, хлопая глазами, обнюхал то место, куда вечером забросил молот, фыркал и неуклюже суетился по углам. Ребятишки дружно хохотали.

— Опять спрятали, пострелята! — грозно сказал кузнец ребятам.— Марш отсюда!..

За бочками с водой Мишка нашел кувалду и, оглядываясь на ребят, с остервенением принялся колотить по горячему металлу. Работал он усердно. Минут двадцать-тридцать бил без разгибу.

Во время «перекуров» старик доставал березовую с узорами трубку, а медведь зализывал мозоли на лапах.

— Ты, брат, хотя и силен, да на лапы-то слабоват,— добродушно говорил кузнец своему молотобойцу.

Когда раздавался гудок электростанции, Мишка немедленно швырял кувалду, сдергивал брезентовый фартук и спешил на обед. Сегодня, услышав гудок, медведь не бросил молот, а подожил его на землю и долго втаптывал задними лапами, боясь как бы ребятишки снова не спрятали его.

После обеда Дубинина вызвали в контору. Медведя он оставил в кузнице. Ребятишки, раскалив железный прут, приказали Мишке бить. Медведь с силой хватил кувалдой о наковальню, взвыл от боли, отбросил кувалду и долго тряс ушибленными лапами. Потом забился в угол и жалобно заскулил.

Пришел кузнец, прогнал ребятишек, но Мишка, обиженный, работать не стал.

Особенно оберегал Марк Тимофеевич своего любимца от запаха гари. Если попадет искра на шерсть медведя или прожжет ватник кузнеца, учует Мишка паленое — и бултых в бочку с водой. Вылезает мокрый, долго отряхивается, заливая все вокруг водой.

А однажды он случайно наступил на горячую пластинку и долго рвал землю, большую яму вырыл.

Так и работал бы необыкновенный молотобоец еще немало времени, но случилось несчастье. Заболел Марк Тимофеевич, и его увезли в город. Целый день метался запертый в доме медведь и ревел. Потом лег на нары, затих. Отказался от еды, исхудал.

Мы думали, медведь забудет свое горе в кузнице, за делом. Привели его к другому кузнецу, но Мишка за кувалду не брался, а все вокруг нюхал, лизал вещи Марка Тимофеевича.

Когда его вели из кузницы, на него, как всегда, напали собаки. Раньше, рядом с Марком Тимофеевичем, он не обращал на них внимания. На этот раз он зло огрызался, а потом вдруг ощетинился и бросился на самую назойливую. Только куски полетели в стороны. В тот же день его посадили на цепь.

Ночью шел дождь. Слышался злобный лай собак.

А утром мы увидели оборванную цепь и следы, уходящие в тайгу...

Кто кого напугал?

Зимой прошлого года, бродя по саянской тайге, я заблудился и решил ночевать у костра. На огне разогрел тушенку и поужинал. Из-за леса вылез серп месяца. Ночь стала глубже и тише.

Я задремал.

Проснулся внезапно. Костер потухал, тлели угли. Я потянулся за хворостом и вздрогнул. Надо мной торчала длинная морда, посапывая острым носом, У затухающего костра стоял огромный медведь и в упор глядел на меня. Откуда он взялся, я не мог понять. Чувствую, по спине поползли мурашки. А зверь разглядывает меня своими холодными черными глазками.

Болезнь или старость помешали медведю залечь в берлогу, юга кто-нибудь его спугнул с лежки. Холод не дает ему покоя, и зверь шатается по заснеженной тайге. Такого медведя называют у нас «шатуном». Измученный и голодный, он становится злым, дерзким, хитрым, и встреча с ним очень опасна для человека.

Рука инстинктивно потянулась к ножу, но, как на грех, ножа или ружья на этот раз с собой у меня не было. А косолапый стоит, должно быть, ждет, что я делать буду. Не шевелюсь. Ничего не вижу, один медведь перед глазами. Большая черная гора. Он на меня глядит, я на него. Он свирепо ухмыляется, я холодею от страха.

Но вот матерый зверюга придвинулся ко мне так, что я дышать перестал. Сижу, как пень, только пальцы рук судорожно сжимаются в кулаки.

Что делать? .

Уйти — все равно не уйдешь, бежать — не убежишь.

Я вскочил и страшно закричал. Медведь испуганно замер и качнулся. В этот же момент перед глазами мелькнула отвратительная пасть, желтые сломанные клыки, затем резкая ноющая боль пронзила левое плечо, затрещал рукав фуфайки...

Когда я очнулся, то увидел темное небо, золотые светлячки звезд да красный разбухший месяц.

Осмотрелся. По-прежнему тлели угли. Медведя не было.

Кто спугнул его, я не мог понять. Быть может, это сон? Но раненое плечо и оборванный рукав телогрейки говорили обратное.

Внимательно осмотрев следы ночной схватки, я понял: от верной смерти меня спас костер. Медведь наступил на горячие угли и обжегся.

И. Никитин