Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка |
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

19.5.2005

Младенец в джунглях

Деловая этика Черной Африки как в коммерческой, так и в административной областях может показаться европейцу экзотичной только на первый взгляд. Набравшись опыта на собственных ошибках – иногда комичных, а иногда весьма чувствительных, – «новичок в джунглях» начинает прозревать и в конце концов понимает, что африканская деловая этика во многом основывается на классических принципах «поросячьей этики», которую исповедовали герои О. Генри – благородные жулики Джефф Питерс и Энди Такер. Причем вплоть до таких деталей, как лукавое добродушие, с которым эта парочка эксплуатировала не столько наивность, сколько самоуверенность жертвы. С самым невинным проявлением такой этики я столкнулся в первые же недели своего в общей сложности почти десятилетнего пребывания в Африке.

С самым невинным проявлением такой этики я столкнулся в первые же недели своего в общей сложности почти десятилетнего пребывания в Африке. К тому времени я уже почти преодолел психологический шок, вызванный открытием, что мое меню каждый день безвозмездно пополнялось десятком спелейших плодов манго, которые просто падали через забор с дерева, растущего на тротуаре, во двор браззавильского корпункта «Известий». Но вот бананы и авокадо приходилось добывать самому на местном рынке.

Как торговаться на конголезском базаре

Первые мои контакты с продавцами, а точнее, с продавщицами этой растительной пищи – как правило, толстыми и постоянно хохочущими конголезками, – оставляли меня в некотором недоумении. Связка бананов или плод авокадо стоили здесь пятьдесят франков КФА – один французский франк по тогдашнему курсу. По сути, гроши. Разумеется, продавщица заламывала сначала несусветную цену, требуя, скажем, не пятьдесят, а двести франков КФА за свой товар. Я, естественно, торговался, но без особой убежденности, считая неэтичным лишать представителей недавно угнетенного колониалистами народа пусть маленького, но дополнительного заработка. Тем не менее, всякий раз по завершении сделки мои кратковременные торговые партнерши провожали меня мрачным выражением лица.

Когда знающие люди объяснили мне, что в Африке все подчиняется строгому ритуалу и что я, по невежеству своему, лишаю добропорядочных тружениц прилавка заслуженного удовольствия, мои диалоги с продавщицами бананов и авокадо стали выглядеть следующим образом.

«Почем авокадо?» – спрашиваю я у разбитной толстухи, которая улыбается мне во весь свой белозубый рот. Та лукаво смотрит на меня и, явно сдерживая приступ смеха, выпаливает: «Триста франков!» «Ты шутишь, – невозмутимо говорю я. – Десять франков, пойдет?» Тетка заходится в приступе хохота и, перегнувшись через прилавок, одобрительно хлопает меня по плечу: «А ты не дурак! Давай двести франков!» Я в свою очередь хлопаю ее по плечу и отвечаю: «Двадцать франков, больше не дам». Дама приходит в восторг и призывает в свидетельницы своих соседок по прилавку: «Вы слышали? Двадцать франков! Э-э-э, катука, – на лингала это слово имеет много значений – от «балбес» до «шел бы ты отсюда». – Ладно, так и быть: сто пятьдесят». К этому этапу нашего торга спектаклем наслаждаются уже все, кто находится в радиусе пяти метров от места действия. При этом мое поведение получает явно одобрительную оценку – не всякий мунделе (до появления белых так конголезцы звали своих альбиносов) проявляет себя столь искушенным в знании местных правил приличия. Мне приходится оправдывать эту лестную репутацию. «Тридцать франков», – нехотя говорю я. Мои слова заглушаются теперь уже всеобщим взрывом восторга: «Вы слышали, тридцать, он сказал – тридцать, он большой шутник, этот мунделе!» «Ладно, сто франков!» – выдавливает из себя сквозь приступы смеха моя продавщица. Новый взрыв всеобщего веселья. Когда гомон стихает, я небрежно роняю: «Хорошо, сорок франков». Это кульминация, тщательно подготовленная нашими общими усилиями. «Пятьдесят!» – вопит хохочущая тетка, обессиленно валясь на прилавок объемистой грудью. «Вот это разумная цена», – соглашаюсь я и лезу за кошельком.

И тут наступает катарсис.

Пока я расплачиваюсь, пока мою покупку укладывают в сумку, на меня уже никто не обращает внимания: все перешли на лингала и, судя по их мимике и жестам, обсуждают детали состоявшегося развлечения. Завтра или послезавтра, или на следующей неделе я снова приду к той же даме за теми же бананами или авокадо, и все должно повториться сначала. Иначе тебя будут считать белым задавакой, снобом, чужим иностранцем, а не своим иностранцем.

Впрочем, подобная забава грозит лишь небольшой потерей времени. Опасность расстаться со своими деньгами возникает тогда, когда африканцы угадывают в белом человеке комплекс превосходства, тщеславие или самоуверенность, которыми так часто грешат выходцы из Европы, оказавшись в Африке.

Прожив два года в малолюдном, тихом и по-провинциальному уютном Браззавиле, я совершенно искренне считал, что стал тертым калачом и постиг все загадки конголезской души. Однако мой первый же визит в двухмиллионную Киншасу (некогда Леопольдвиль, столица бывшего Бельгийского Конго), отделенную от Браззавиля четырьмя километрами разлива реки Конго, преподал мне несколько уроков смирения, которые я запомнил на всю жизнь.

Африканская логика

Здесь необходимо небольшое отступление, из которого читатель узнает, что, находясь в этом регионе Экваториальной Африки в качестве корреспондента «Известий», я передвигался на отечественной автомашине «Волга», которая в этих местах была единственным образцом продукции Горьковского автозавода в радиусе минимум тысячи километров. Таковы были тогдашние правила: считалось, что представитель печатного органа Президиума Верховного Совета СССР за границей должен ездить только на машине советского производства. Благодаря этому правилу моя «Волга» проделала уникальное трехмесячное путешествие: ее везли по железной дороге от Горького до Таллина, потом через моря и Атлантику до конголезского порта Пуэнт-Нуар, а потом снова по железной дороге до Браззавиля. Естественно, мне прислали экземпляр в экспортном исполнении, который отличался от обычного обилием молдингов из нержавейки.

Именно на этой машине я погрузился на паром, чтобы спустя час съехать с него на причал Киншасы. Ожидая своей очереди на паспортный контроль, я сидел в раскаленной «Волге» и тихо изнывал от жары, когда перед моим взором внезапно появился пожилой конголезец в форме таможенника. Он почтительно кланялся мне почему-то на китайский манер, повторяя одну и ту же фразу: «Здравствуй, Ваше превосходительство! Здравствуй, Ваше превосходительство!»

Я счел необходимым исправить возникшее недоразумение и возразил: «Я не Ваше превосходительство».

– Как? – недоверчиво всплеснул руками конголезец. – Ты не посол?

– Да нет, – сказал я. – Не посол.

– У тебя такая большая красивая машина, и ты не посол? – с благоговейным ужасом переспросил мой собеседник. – Совсем не посол?

– Совсем не посол, – подтвердил я.

Конголезец задумался и после небольшой паузы безапелляционно изрек:

– Но если ты не посол, а у тебя такая большая красивая машина, то у тебя, наверно, много денег.

И прежде чем я успел сообразить, как объяснить ему отсутствие какой-либо причинно-следственной связи между внешним видом моей машины и моим материальным положением, мой доморощенный психолог заключил:

– А если у тебя много денег, дай мне сто франков.

И знаете, я почувствовал себя побежденным. Я полез в карман и выдал ему запрошенную сумму. За безупречную логику.

Но это были еще цветочки.

Но прежде чем перейти к рассказу о следующем моем испытании, позволю себе еще одну подробность, которая абсолютно необходима для того, чтобы читатель смог оценить дарования конголезских Энди Такеров и Джеффов Питерсов во всей их полноте. Дело в том, что «бывалые» европейцы, постоянно проживающие в той или иной африканской стране, практически мгновенно расстаются со своим традиционным гардеробом в пользу маек, джинсов, шорт и сандалий. В таком виде они не представляют никакого интереса для той разновидности местных «деловых людей», чьей жертвой я не стал в Киншасе лишь по случайности. Зато европейца, стоически передвигающегося по улицам африканского города в костюме и галстуке, несмотря на нечеловеческую жару, можно брать голыми руками, ибо наряженные таким образом люди, как правило, прибыли из Европы в кратковременную командировку, а следовательно, абсолютно не знакомы с местным колоритом. Вот именно это обстоятельство меня чуть и не погубило, несмотря на то, что я к категории новичков уже давно не принадлежал. Беда была в том, что во время моих поездок в Киншасу я был вынужден носить костюм и галстук, поскольку на каждый день у меня было запланировано множество встреч с местными официальными лицами.

По системе Станиславского

Итак, в один прекрасный киншасский день я оставил свою «Волгу» на стоянке возле фешенебельного отеля «Мемлинг», чтобы скоротать в одном из его баров время, оставшееся до следующей официальной встречи. Я уже был шагах в двадцати от входа в отель, когда за моей спиной раздался уверенный и приветливый голос: «Ба-ба-ба, кого я вижу! Поистине, мир тесен!»

Я обернулся и увидел перед собой рослого конголезца в элегантном костюме, который протягивал мне руку для рукопожатия. Лицо африканца было мне абсолютно незнакомо, но я машинально поздоровался с ним, лихорадочно соображая, где бы мы могли видеться раньше. Положение мое было тем более деликатным, что с точки зрения тогдашней политкорректности считалось страшным грехом, если европеец затруднялся узнать своего случайного африканского знакомого, поскольку это уличало его в расовых предрассудках, согласно которым «все африканцы на одно лицо».

Я начал было что-то мямлить, но конголезец великодушно прервал меня. «Не трудитесь, мой друг, я вижу, что вы не можете вспомнить, где мы встречались. Но это не удивительно – в той суете немудрено было забыть даже, как зовут тебя самого. Я вам напомню – ведь это я досматривал недавно ваш багаж в аэропорту Нджили».

Это была его единственная промашка, которая, впрочем, была им исправлена с редкостным самообладанием и артистизмом.

– Но, – робко возразил я, – дело в том, что я прибыл в Киншасу на пароме…

– О господи! – досадливо воскликнул африканец. – Теперь уже моя память меня подводит. Когда это было?

– В прошлую среду, – послушно ответил я.

– Ну конечно! Это я все перепутал! Ведь именно на прошлой неделе моя бригада работала на причале – мы ведь меняемся местами: неделя в аэропорту, неделя на причале. Надеюсь, вы простите мою забывчивость – каждый день перед тобой проходит столько людей!

Тут мне и самому стало казаться, что я его видел на причале, хотя я твердо знал, что мой багаж никто не досматривал ни в этот, ни в предыдущие мои приезды в Киншасу. Между тем наша беседа стала принимать характер светской болтовни. Мой собеседник поинтересовался, нравится ли мне Киншаса и удачно ли складываются дела, по которым я приехал. Я заверил его, что я в восторге от Киншасы и что у меня все в порядке. Элегантный конголезец этому порадовался и выразил надежду, что увидит меня в день моего отъезда. После чего он покровительственно пожелал мне удачи и распрощался.

Я продолжил было свой путь ко входу в отель, как вдруг он снова окликнул меня. «Я прошу прощенья, – сказал он, не теряя ни на мгновенье своего уверенно-снисходительного тона. – Мне крайне неудобно обращаться к вам с такой просьбой, но я по собственной глупости попал в совершенно идиотское положение. Вы видите вон тот «мерседес»? Да-да, синего цвета. Его бензобак практически пуст, я могу добраться на нем только до ближайшей заправки. А я только что сунул руку в карман и обнаружил, что забыл бумажник дома. Вы не могли бы мне ссудить максимум на час немного денег? (Он назвал сумму, равную приблизительно десятку долларов). Я заправлюсь, съезжу домой и принесу их вам прямо в номер».

Все это было сказано так непринужденно и так убедительно, что я не колеблясь полез в карман. Более того, я даже мысленно радовался, что оказываю услугу человеку, который – чем черт не шутит – может оказаться мне полезным. Спасло меня только то, что, как оказалось, у меня были только дорожные чеки и ни копейки наличных.

Мой новый знакомый и в этой ситуации был безупречен. Он ничем не выдал своего разочарования, снисходительно выслушал мой оправдательный лепет («Поверьте, я бы с радостью, но вы видите сами…»), великодушно велел не расстраиваться по такому пустяку («Право, не тревожьтесь, мой добрый друг, я найду выход из положения») и величественно удалился. А я с облегчением подумал, что мог бы попасть в дурацкое положение в баре со своими дорожными чеками, и пошел их менять в ближайший банк.

Каковы масштабы этого промысла, я понял спустя несколько дней, когда в том же квартале Киншасы мне навстречу кинулся другой конголезец, столь же безупречно одетый, что и предыдущий. «Какая встреча! – радостно воскликнул он, норовя заключить меня в свои объятия. – Вот уж не думал, что встречу вас на улице!»

Сценарий был так похож, что я решил позабавиться.

– Если не ошибаюсь, мы с вами виделись в аэропорту Нджили? – ехидно спросил я, предвкушая легкую победу. Но не тут-то было.

– Ну что вы! – снисходительно рассмеялся мой очередной знакомый. – Вы меня с кем-то путаете. Впрочем, для вас, европейцев, мы на первых порах все похожи. Какой аэропорт! Это же я регистрировал вас в отеле. У меня сегодня выходной.

Впрочем, я уже понимал, с кем имею дело.

– Скажите, – поинтересовался я, – а тут поблизости случайно не стоит ваша машина с пустым баком?

И тут же убедился, что африканцы умеют проигрывать с достоинством. Мой собеседник опешил всего лишь на какую-то долю секунды, а потом оценил ситуацию и захохотал, дружески хлопая меня по спине: «А ты, патрон, очень хитрый! Молодец! Здорово ты меня раскусил!» И, приветливо махнув мне рукой, грациозной походкой пошел искать очередного простака.

Стяжатели и бессребреники

Мне еще повезло. А вот один из наших соотечественников, начинающий дипломат, был остановлен в коридорах конголезского (тогда уже заирского) МИДа величественным чернокожим господином, который с плохо скрываемым пренебрежением поинтересовался, в каком посольстве служит молодой человек, и, не дав себе труда выслушать ответ, потребовал, чтобы тот отвез его на своей машине в автосервис, где уже починили его машину. Подавленный величием своего собеседника, наш дипломат с радостью согласился, мысленно гадая, с какой дипломатической шишкой он имеет дело. Словно подслушав его мысли, почтенный господин пробормотал: «Я генеральный секретарь министерства, а все наши дежурные машины в разъезде. Полное безобразие».

Короче говоря, они приехали в автосервис, «генеральный секретарь» исчез за воротами, спустя пятнадцать минут вышел из конторы, разъяренный до крайности, плюхнулся на сиденье и велел везти его обратно в МИД. «Негодяи, – ворчал он, – из-за них придется делать лишний конец. По телефону сказали, что ремонт стоит семьсот долларов, а сейчас утверждают, что мне нужно им отдать девятьсот пятьдесят. А у меня с собой всего восемьсот пятьдесят долларов. Поехали!»

И тут кролик сам залез в пасть удаву.

– Но, ваше превосходительство, – осмелился наш дипломат, – зачем возвращаться в МИД, а потом ехать обратно? Я охотно ссужу вам недостающие сто долларов, мы вернемся в МИД, и вы их мне вернете».

«Генеральный секретарь» запротестовал, но наш соотечественник был почтительно настойчив. Его собеседник, нехотя согласившись, взял деньги, снова пошел в контору, вышел оттуда через две минуты и сказал, что машину эти плуты пригонят ему сами, а сейчас он торопится в МИД со своим молодым другом, чтобы поскорее с ним расплатиться. Они подъехали к МИДу, «генеральный секретарь» сказал, что он и без того доставил массу неудобств своему юному другу, чтобы тащить его за собой до своего кабинета, и что он сию минуту вышлет ему деньги со своим личным секретарем. И навсегда растворился в недрах заирского МИДа, к которому он, естественно не имел никакого отношения, как в этом убедился наш дипломат, отправившийся на его поиски через час напрасного ожидания.

Согласитесь, какое тонкое знание человеческой психологии!

Правда, иногда африканские любители поживиться на чужой счет прибегают, напротив, к абсолютно бесхитростным приемам. Но это, как правило, бывает следствием импровизации.

Несколькими годами позже в том же заирском МИДе мне пришлось оформлять ежегодную аккредитацию. Чиновник, ведавший этим вопросом, демонстративно затягивал свои манипуляции до тех пор, пока я не положил ему на стол несколько мелких денежных купюр. Дело, как водится, пошло намного быстрее. В течение всего этого времени сидевший в той же комнате другой клерк пристально смотрел на меня и добродушно улыбался как старому знакомому. Я получил свои документы и пошел к выходу из здания по лабиринту МИДовских коридоров. И тут меня кто-то окликнул.

Я обернулся и увидел все того же приветливо улыбающегося клерка.

Он подошел ко мне и с мягким упреком сказал:

– А почему ты мне ничего не дал?

Я опешил.

– Слушай, – возразил я наглецу, – твой товарищ хоть печать мне на бумагу поставил, потрудился все-таки. А ты тут при чем?

– Но я же тебе улыбался, – убежденно ответил тот. И страшно обиделся, когда я твердо отверг этот аргумент.

На фоне этих историй совсем уж трогательным выглядит вынужденное бескорыстие обитателей конголезской глубинки, куда я как-то забрался, заплутав в джунглях правобережного Конго. Сначала я просто не поверил своим глазам, когда на обочине лесной тропы увидел пяти-шестилетнюю девчушку, сидевшую возле огромной связки бананов. Кому она собиралась их продавать в этом глухом месте – загадка. Когда я спросил, сколько стоят ее бананы, она показала мне растопыренную ладошку. «Пять франков?» – изумился я. И, решив, что бедняжка не в ладах с арифметикой, предложил ей купюру в сто франков, чтобы не выглядеть в собственных глазах грабителем вдов и сирот. Девчонка отчаянно замотала головой и сама вытащила из пригоршни моих монет самую крупную, пятифранковую. Я смирился.

Уже потом, в Браззавиле, мне объяснили, что у жителей этого уголка существует своего рода замкнутая денежная система, которой они пользуются преимущественно в расчетах между собой. При этом они предпочитают монеты, поскольку бумажные деньги в абсолютной влажности джунглей очень быстро приходят в негодность.

А, скажем, в мавританской Сахаре охотнее принимают соль, а не деньги…

Но об этом как-нибудь в другой раз.//Борис ТУМАНОВ

 



OutdoorsNEWS
http://news.outdoors.ru



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу