Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

Волк

Он шёл по глубокому рыхлому снегу, сильно наклонясь вперёд. На голове его был капюшон, острым клином вытянутый над лицом. Очень длинные, согнутые в локтях руки, были тонкими, и едва не волочились по снегу. Лунный свет растворился в облаке тумана, и здесь, посередине озера, невозможно было определить, как далеко он от меня шёл.

Судя по размеру, он был совсем близко. Но окликать его мне не хотелось. Я стоял и ждал, что меня заметят. Он шёл поперёк моего пути, и немного навстречу, пока не исчез в тумане. Странно, - подумал я. - Сюда разве только туристы забредают. Но они толпой ходят, с двухэтажными рюкзаками. Ну и не по ночам же! А этот не шёл, а "плыл", - видимо, на кисовых лыжах. Местный - попробовал усмехнуться я, хотя от чего-то было жутковато. Разошлись, ну и ладно. Я пошёл дальше, в надежде скоро увидеть его след. Но следа всё не было. В голову стала лезть всякая чертовщина, и тут я уткнулся в траншею. Тут я понял, что шёл он без лыж, а разглядывал я его более чем в ста метрах. Рыхлый снег и лунный свет не давали мне возможность оценить размер следа. Я заставил себя думать, что это был лось. Просто лось, - большой лось. Конечно, я видел только шею его, а вытянутая морда казалась капюшоном. Что под луной не привидится?

Наконец показалась тонкая полоска берега. Где-то здесь, среди редких сосен, стояла избушка. Луна уже закатилась за горы, когда из-под снега показался еле заметный холмик крыши. Хорошо ещё, совсем не замело, - подумал я. Подойдя ближе, я с удивлением заметил, что вход в избу как буд-то откопан. Странно. Обычно первым делом трубу откапывают, а трубы-то я и не заметил. Туристы, что-ли, с газовыми горелками были, - печки не растопляли? Я снял лыжи, скинул рюкзак, впихнул его в сени и взялся за ручку двери, чтобы войти в избу.

Вдруг чья-то неуёмная силища взломила изнутри потолок утлой избёнки, и кто-то выпрыгнул через мою голову в чердачный проём. Я сидел, прижавшись спиной к стене, за распахнутой дверью, присыпанный землёй и мусором, которые обрушились на меня с потолка. Я не мог пошевелиться. Я не знал, что там, за этой дверью. Темнота и страх окружали меня, а разум съёжился в горошинку и молчал. Первыми "очнулись" руки. Я заметил, что шарюсь в темноте и судорожно ищу руками какой-нибудь предмет, тяжёлый и удобный в ладони. И тут в углу я нащупал железо. Это была пешня . Заполучив в руки пусть примртивное, но оружие, я начал немного соображать. Я поднял обеими руками перед собой пешню, и весь ужас, который держал меня в оцепенении, вырвался и полетел над лесом ужасным диким криком. Движения мои стали расчётливы и резки. Я переметнулся к рюкзаку, быстро залез рукой в его чрево, и извлёк фонарь. Какое-то время я не решался включать его. Мне было страшно увидеть то, чего я не мог себе представить. Темнота казалась мне другом и убежищем. Хотя я понимал, что темнота может быть убежищем не только для меня, и дружить с кем угодно. Яркий луч выдал меня, и выхватил из черноты дверного проёма круг света. С потолка свисало несколько досок, и чердачная пыль ещё висела в воздухе.

Получив свободу, очерченную лучом моего фонаря, я понемногу приходил в себя и начал устраивать ночлег. В избе не было ни следов, ни запахов. Когда доски потолка были уложены на своё место, я осмотрел избу. Нет. Ничего. Холодная печь и запас дров. Это было главное. Я вышел на улицу, огляделся. След уходил в сторону от озера. Я откопал трубу, и, когда в печке загудело пламя, а к щекам прильнул тёплый воздух, в голове появились бодрые мысли. А ведь испугался и он. Или оно? Ничего не хотелось. Тепло! Тепло смешивалось с усталостью, и наваливалось на глаза тяжёлым сном. Голова сама "отключилась", погасив всякие мысли.

Печь ещё не потухла. Луч света едва пробивался в занесённое снегом окно. Всё, что было прошлой ночью, казалось кошмарным сном. Я вышел на свет. Тяжёлые размашистые следы вернули меня в действительность ночного происшествия. Передо мной на восток лежало озеро.

Сквозь низкое солнце я едва рассмотрел две тёмные точки на снегу. Они явно двигались в мою сторону. Встреча с людьми в этой глуши, бывает, не сулит ничего хорошего. Но этой ночи мне хватило. Следы, оставленные ИМ, помогут отыскать союзников и среди людей. Хотя откуда тут люди? Зимой в горы не бегают. Тем более, сюда - не добегают. Да и не бегают по нынешним временам из лагерей. Скоро двое приблизились настолько, что можно было их рассмотреть. Они шли на широких лыжах, одежда и рюкзаки были одинаковые. У одного был карабин. Оба чёрные и бородатые. Приветствовали мы друг друга угрюмым "Здорово". Мужики были уставшие. Они коротко огляделись, ничего не спрашивали, подбросили дров в печку. Заварили чай. Один из них, сидя за столом напротив меня, показал красную книжечку - удостоверение - и представился:

- Инспектор Храмов. А это напарник мой. А Вы по какому делу тут?

- Да вот, всё некогда сюда было сюда сходить - всё дела, работа. Так вот, думаю, и совсем загнусь, а здесь, на Севере, не побываю. Я уже все горы излазил, а здесь не бывал. Вот и выбрался.

- Парк тут теперь, Национальный, - с ироничной важностью подчеркнул инспектор, - надо теперь разрешение брать. И кому взбрело в голову организовывать какой-то парк в этом диком месте? И то верно, одно место токо диким и осталось. В других-то местах всё перерыто.

Молчаливый напарник оказался научным сотрудником. Звали его Гена.

- Ты, видать, не один ночевал-то? - спросил Гена, намекая на щелеватый потолок и следы.

- Вы за ним идёте? - спросил я, - кто это?

- Знали б, не ходили, - ответил Храмов, - нафига это надо! Да токо науке всё - вынь да положь! А они спокон веку тут, и никто не зловил ни разу. Да и не трогали отродясь никого. Так всё, сдуру да со страху пропадают люди. А чё сюда шастать?

- Не ворчи, Храмов. Знаю, не любишь ты туристов. А скажи-ка, куда они деваются, туристы те же? А те, кто находятся ничего сказать не могут? Как память отшибло. А которых мёртвых находят, - отчего они погибли? Ведь чего только не напридумывали, а правды никто не знает! - заметил Гена.

- А нефиг тут шастать, - гнул Храмов. - Они думают, раз не Кавказ, то и можно тут так запроста. Потом выдумывают ерунду всякую - снежный человек, энэло!

- Ну а кто, по-твоему, потолок тут вынес? - спросил Гена.

- Ой, зря мы тут бегаем, - буркнул Храмов.

Тут оба они заметили, что в избе есть третий.

- Шут его знает, кто это, - обратился ко мне Гена. - Никто толком не видел. А вот наш инспектор один чуть в психушку не угодил. До сих пор ни "бе", ни "ме"…

- Я его понимаю, - сказал я. - Было бы и мне сейчас и "бе" и "ме", если бы этот урод мне на бошку сиганул.

- А почему урод? Ты его видел?

Я рассказал о нашей встрече.

- Ну, - усмехнулся Храмов, - под луной и не такое привидится.

- Так светло-ж… Вообще, он не крупнее человека, - сказал Гена, - не крупнее самого крупного из нас.

- А ты иди, вот этой речкой на кордон выйдешь, - наставлял на следующее утро меня Храмов. Нече тут одному, ищи потом виноватых.

- Идите, идите, - подхватил Гена. -Там Добров сидит, пусть передаст, что мы на Хэ-То выйдем, а там с газовиками договоримся, сами выедем.

Встретил я Храмова лет пятнадцать спустя. Работал он уже не в парке, но как бы при нём. Был он местной достопримечательностью, изрядно выпивал, и завлекал туристов байками о снежном человеке. Никто серьёзно ни к нему ни к его байкам не относился. Меня он узнал сразу.

- Помянем Генку! - с ходу предложил он. - Говорил я ему - не лезь! Чё те надо, кто тя трогает? Живи! Нет, мы, говорит, свою фауну в лицо знать должны!

- Он что, погиб, что ли? - спросил я.

- Да… если бы. А чёрт те знает, где он! Хмм… без вести пропавший! Я так думаю, показала ему наша фауна своё лицо, вот он и сбежал, теперь ближе к флоре. Не знаю я, где он. Комиссия приезжала. Акт составляли. А я так скажу - просто так человек не пропадает! Помянем?

- Что ж. Тогда лучше за здравие, на всякий случай? - возразил я.

- Ну, за здравие. Пусть будет… легко согласился Храмов.

Мы хорошо посидели.

- Вот ты говоришь, капюшон у него. Руки тонкие… А ты поставь собаку "на ноги"! - говорил мне захмелевший Храмов.

- Ну, собака… При чём тут собака? - не понял я. Но ужас той зимней ночи пробежался по спине - от полу к волосам. Я увидел на лице Храмова какой-то нечеловечий оскал.

- А меня тут за шута держат! - со злой обидой прорычал Храмов. - был бы Генка с нами!…

- Слушай, Храмов! Ты, давай, туристам свои байки прибереги. Я сам мастак байки травить. Вы нашли тогла кого-то?

- Ну, сам виноват. Слушай! В тот раз сы перевылили за хребет. Лунные ночи кончились, а день короток, - маета одна. Мы вышли на Хэ-То, но там никого не оказалось. Хорошо, у газовиков авария случилась. Выезжали они тогда, нас подобрали. А Генку я после потерял, в марте.

На лице Храмова появилась усмешка.

- Эх, Генка. Настырный был. А я говорил - оставь его. Мы его "Вася" звали. Это Гена придумал: Здесь был Вася, - говорил. Знал, как я туристов "люблю". А этот "Вася" больной, что ли, был? Или раненый? Только загнали мы его - по пятам шли. А тут ночь застала нас, как раз в той избушке. Ну, ночь - куда денешься? Ночевать собрались. А лунище была! Да и ночь-то мартовская, короткая. Тут Генка влетает в избу, хватает бинокль, "Ой, Храмов, здесь был Вася!" - говорит. И точно. Склон горы отражал зеркалом лунный свет, и по этому стеклянному склону двигалась хорошо заметная фигура. Я тоже в бинокль глядел. Шёл "Вася" в гору. "Мы его возьмём! - кричит Гена, - нельзя его за перевал отпускать!" А я ему: "Всё равно он завалится где-нибудь. А мы выспимся и утречком со свежими силами - тогда и потягаемся". "А ты его днём то хоть раз видел? Зайдёт луна - и нет его!" - сказал Генка.

Я спал почти, а он ёрзал всё. Сквозь сон уже слышал, - дверь стукнула. Ну, думаю, до ветру пошёл. И кимарю дальше. А Генки нет. Тут я вскочил. Шасть одежду - нету. Я на улицу - и лыж нет. Покричал-покричал - тихо. Хватаю карабин, ноги в лыжи, - и по следу, пока видно ещё. Так бежал я до самых гольцов , а наверху следы потерялись. Блестит под луной снег, и лыжи мешают только. Куда идти? Я выпалил в воздух два раза. Тихо. Под утро только, на перевале, я нашёл его. Гену. Он стоял на коленях, упёршись одной рукой в снег. Другая рука была за пазухой. Глаза смотрели на меня, а лицо было белым. Ужас застыл на нём. Я оглянулся, может, - сзади кто? А Генка - молчит. Тогда я тронул его, а он - закоченел. За пазухой, в руке, он держал блокнот, - дневник. Прямо на обложке было написано - Волки. Карандаш валялся рядом. Метрах в тридцати я нашёл следы "Васи". Узкие и продолговатые, с короткими пальцами, - они отпечатались на свежем надуве. Вася был не один. Казалось, двое волокли третьего. На лыжах я стащил Гену с перевала, и оставил его на границе леса. В лес пешком не пройдёшь, а Генкиных лыж я при нём не нашёл. Я пошёл в избу, смастерить что-нибудь типа санок. Я хотел дотащить тело до избы, и идти за помощью. Из листа жести и досок я сделал волокуши, и пошёл за Генкой. Не прошло и двух часов, - но Генки я не нашёл. Следы одни, - узкие, продолговатые, с короткими пальцами. Они его взяли, ты понял?! - Храмов плеснул в стакан. - А ведь я тогда не пил, - хмыкнул Храмов, - в рот не брал! В апреле только наше начальство на поиски снарядилось. А чё искать, в апреле-то? Потом вроде как письмо было, от Генки… Говорили, что просил прислать документы. Переводом, мол, в другой парк устраиваюсь. Короче, комиссия тут, милиция. Меня таскали, акты писали… Так и замяли всё. Вот так… С ними он теперь! - загадочно прищурил глаз захмелевший Храмов.

- Что-то я не пойму. Волки, "Васи", собаки двуногие…

Тут я увидел, что Храмов сомлел совсем и уткнулся носом в сжатые кулаки на столе.

Посёлок состоял из пяти коттеджей. Были тут клуб, зал для тенниса, бассейн даже. Прямо на льду озера стояли вагончики - "домики рыбака". Можно было в домашних тапочках и халате ловить из лунки рыбу, забросив удочку через люк в полу. При этом смотреть телевизор и пить кофе на диване. Я вспомнил железную пешню в занесённой снегом утлой избушке. До Хребта можно добраться теперь на вахтовке, аэросанях или на санном поезде. На перевал легла канатная дорога, а склон горы был изрезан горными лыжами. "Здесь был Вася"… - вспомнил я. Утром я предложил Храмову сходить за Хребет. Он угрюмо посмотрел на меня, и отрезал: "Что, готов? - Иди!."

"Вот псих!" - бросил мне вслед важный инструктор по горным лыжам, когда я свалил на другую сторону Хребта. Мне с трудом удалось убедить администратора, что мне будет лучше на своих лыжах, с полужёсткими креплениями, на простых сапогах. Только когда я заплатил ему за "прокат" горных лыж, он равнодушно сказал: "Катайся теперь хоть на заднице!" Инструктор, проводив меня взглядом, с удовлетворением отметил, что я качусь на собственных своих лыжах, и тут же потерял ко мне всякий интерес. Его ждали два десятка полнеющих мужчин и женщин, которым он должен был показать, как стоять на лыжах, чтоб не упасть.

За перевалом никаких туристов не было. Здесь вообще всё было, как пятнадцать лет назад. "А шут её знает" - буркнул мне Храмов про избу на Хэ-То. Я на неё рассчитывал. В любом случае я мог пройти ещё часа три по газотрассе до брошенного вагончика. Благо, ночь обещала быть лунной с вечера. К радости моей, изба стояла на месте. Рядом в глубокой расщелине бежал ручей. Вода в нём не замерзала, и в двухметровой толще снега было прорезано узкое ущелье. В некоторых местах оно смыкалось, но не на столько, чтобы по этой перемычке можно было безопасно пройти на другой берег. Особенно в начале зимы, когда снег не приглажен ни ветром, ни солнцем. Тут я заметил на снегу полоску следов. Кто-то взрыл борта снежного ущелья, переходя через ручей. Я усмехнулся, вспомнив: "Здесь был Вася"! Но усмешка моя улетучилась, когда в глубокой траншее я узнал след, пересекший мой путь на озере пятнадцать лет назад. Я с облегчением выдохнул нахлынувший на меня страх, когда увидел, как из избы вышел человек, похлопал себя по плечам, будто отряхиваясь, и, то ли не заметив меня, то ли сделав вид, вошёл обратно. Следы вели к избе, и я решил, что просто кто-то ходил без лыж на ручей, и протоптал глубокий след. Надеясь на скорый чай, я двинулся к избе. Подойдя поближе, я крикнул. На мой окрик никто не вышел. И тут я споткнулся… Чаем меня не напоят… Труба у избы была занесена снегом. Стараясь делать больше шума, чтобы предупредить обитателя избушки о своём приходе, я открыл дверь и вошёл. За столом сидел, отвернувшись к окошку, человек. Со свету я не разглядел его толком. Неприветливость хозяина меня не удивила. Сюда люди не для приветствий ходят. Человек явно был огорчён, что его и тут "достали". Я присел на нары и нагнулся, чтобы стряхнуть снег с бахилы. Когда я выпрямился, на меня смотрел Генка. Конечно, через пятнадцать лет я мог и обознаться. Но на меня смотрел Генка, тот самый, каким я встретил его тогда. "Сам пришёл! - сказал Генка сдавленным каким-то грудным голосом, - теперь ты наш. Скоро свидимся" - и, тяжело ступая, вышел вон.

Полная луна, не дождавшись сумерек, взобралась на вершину старой ели. Я видел, как он шёл по глубокому рыхлому снегу, сильно наклонясь вперёд. Очень длинные, согнутые в локтях руки были тонкими, и едва не волочились по снегу. Был он уже далеко, но его крупная фигура отчётливо выделялась на снегу. Стоя над ручьём, я провожал его взглядом, сколько мог. Генка…

Меня должны были найти летом, где-нибудь ниже по ручью. Восемь лет назад, потеряв Генку из виду, я сорвался со снежного карниза в ручей, и ударился об острый камень. Сыпучий снег обрушился надо мной, и неширокое ущелье сомкнулось. Но весенние потоки не понесли моё тело по ручью. С моим телом произошли странные изменения. Оно менялось потом в каждое полнолуние, по моей собственной воле. Нас таких было мало, и все врозь. По собственной воле уходили мы потом в стаи к волкам, и оттуда уже никто не возвращался. Ушедший к волкам, оставался волком навсегда. Когда над лесом всходит луна, то можно услышать протяжную песню. Это песня о том, что нельзя вернуться ни в прошлое, ни из прошлого. Это песня о том, что волки, всегда преследуемые людьми, всегда идут за человеком. Это песня о том, что, когда о нас забывают друзья, мы уходим в Стаю. Это песня Волка. И однажды за мою шкуру какой-нибудь удачливый охотник получит небольшую премию. А до тех пор, пока кто-то из людей помнит меня, я буду приходить в лесные избушки, чтобы встретиться и побыть с вами. Это будут случайные встречи, и в лунные ночи буду рассказывать я вам лесные были и небылицы. До тех пор, пока кто-нибудь не узнает меня. Тогда придёт пора и мне уходить, а тот, кто последним увидит, узнает меня и вспомнит обо мне, займёт моё место. Над тайной его исчезновения будут тщетно ломать головы учёные и журналисты. Но убереги вас случай приблизиться к этой тайне.

Больше ничего не удалось мне сложить из обгоревшей тетради, которую я нашёл в обветшалой избушке на Хэ-То. Сегодня на её месте можно ещё увидеть гниющие замшелые брёвна сруба. В рекламных проспектах парка ничего не пишется о странных исчезновениях или встречах на территории парка. Безопасность и комфорт вам гарантируются.

Константин Возьмитель
заповедник "Денежкин Камень"
г.Североуральск, Свердловская область

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу