Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1983(23)


ОДУВАНЧИК У КРОМКИ ВОДЫ
ВЛАДИМИР КОРОТКЕВИЧ

ОДУВАНЧИК У КРОМКИ ВОДЫ

Эссе

Есть у великого художника Н. К. Чюрлениса картина «Покой». Апология равновесия. Большой световой океан настолько тих и спокоен, что у самой кромки воды успел побелеть и не осыпаться одуванчик.

Покой давно. Пророс одуванчик, стал маленьким золотым солнышком, затем—опушился, потом—рассеет свой род по лику земному.

Не знаю, как у других, а у меня эта картина вызывает единственную мысль: насколько же я сильный. Как я все могу. Захочу—топором тысячелетний дуб свалю. Захочу—раскрошу огромный, как дом, валун. Захочу—по бревнышку, по камешку разнесу древнюю крепость. Десятки тысяч рук возводили пирамиду Хеопса. А у меня две руки и (пока по ним не ударили) шар-баба, динамит, мелинит и еще всякая чертовщина. И—взрывной силы бумага от какого-нибудь ... гм! ...геодезиста, что шоссе должно пройти как раз через такой-то и такой-то храм или иной памятник культуры, открытый карьер лежит как раз под корнями дубового гая, который помнит времена Шекспира или даже Цезаря.

Бумагу, как дышло, можно повернуть, куда хочешь. На месте реликтового леса построить профилакторий (мой!) или крематорий (мой!), как будто рядом нет другого места. Как будто потомки, если они захотят (а я к тому времени буду уже беззащитен), не снесут все это, чтобы здесь же построить свое, уничтожают нашу память, чтобы кто-то потом уничтожил память о них.

Выход, по-видимому, один: перестать гордиться своей силой (на твою силу всегда найдется другая), перестать видеть соперника в твоем предке, чтобы потомки не видели соперника в тебе.

Диалектика в том, что для хорошего—если это сделано хорошо—всегда найдется место. Рядом со старым и новым. Диалектика в том, что одуванчик на кромке воды, конечно, беззащитен.

А ты на кромке жизни?

Суть в том, что ты стал слишком сильным. Я вот так однажды толкнул просто ладонью дерево. Да, видимо, попал в какую-то там «амплитуду», и оно упало. А на нем было несколько гнезд! И птицы над этими скорлупками голосили весьма «сильно и слезно».

Мне была забава, а им... Этому есть живые свидетели. Но самый неумолимый—моя память и моя совесть.

Ты достиг таких немыслимых возможностей, что страшно представить. Ты действительно (по праву или без права) — «царь природы» (ох, как мне хочется при одном слове «царь» взяться за мою добрую дубину, вырезанную в пуще!). Ты всемогущ. И именно потому, что ты всемогущ, особенно теперь, усвой первый принцип культуры: умей ограничивать себя. Даже если это в чем-то тебе лично повредит.

Не греби руками, лопатой—лучше отдай. Будешь богаче Креза, ибо приобретешь равновесие в этом мире, который тебя создал и который ты должен, как можешь, отблагодарить.

Это весьма простое кредо: живи в полном равновесии с природой, матерью твоей, перестань, наконец, видеть в ней врага, с которым нужно непрестанно воевать, отстаивая право на существование.

Она на твое право существовать руку не заносит. Если ты, конечно, умцый и нежный друг. А если ты умеешь быть хорошим другом, умеешь любить, а значит, и быть любимым, научись осторожности, максимальной бережливости в своей любви.

Вот рубят лес, оголены склоны оврагов, плывет оглушенная рыба, хлещет в реку вода из сточной трубы, завод коптит дымом небо. Э, милый, да ты насильник! Там, где можно меры принять, ты творишь злодейство худшее, нежели убийство.

Глядите, вот овраги, карьеры, свалки!

У нас столько еще пустых, когда-то предками фактически опустошенных земель. Так, может, поначалу надо восстанавливать их? Научиться брать сполна из того, что у нас есть?

Едва не самый большой человеческий грех—скупость! И та же самая скупость—одно из наибольших человеческих достоинств, если речь идет о кармане общества. Не «мой рубль», а «мой, твой, его». Берите из того, что есть. Не отнимайте лишнее у лесов, лугов, у животных и птиц, там живущих.

Знаю, что все эти ламентации (а по-нашему, попросту — вопли) могут не дойти по адресу. И потому давайте просто обратимся к вашему здравому смыслу, к тому, что вы не просто «хозяйственники». Это вас назначили—это вас и снять могут. Но никто (и в первую очередь ваша совесть) не снимет вас с должности мужей, отцов, товарищей. Это ваша пожизненная (и даже посмертная) должность. Пока можете—служите ей.

Служите Припяти, Днепру, Горыни, Браславщине—вечерней пыли на дорогах, по которым вечно ступать босым человеческим ногам! Вы и ваши внуки живете для этого. Человек запрограммирован для свежей воды, омытой дождем зелени, чистого воздуха. И потому, если мы даже в самых мелочах увечим единственную, раз и навсегда нам данную биосферу, мы увечим самих себя.

Могут спросить: «А чего ты кричишь, человек, если это и так всем известно?» Да, «всем известно». Но существует на свете такая вещь, как человеческое легкомыслие.

Отравленная химией пчела, разбитая кем-то о камень бутылка— и вот дети твои не побегут босыми по траве, не закалятся, заболеют пневмонией, не получат во время болезни ложки полноценного меда. Преувеличение? Глупость? Не такая уж и глупость, если подумать.

...Сколько же нас еще,«легкомысленных»?! Тех, кто говорит про «синие черточки, испестрившие карту», про болота, которые уже надо защищать. Потому что снижается уровень грунтовых вод, кое-где пересушиваются земли (и—парадокс!—лютует паводок), исчезают места, где рождались облака, в некоторых городах уже ощущается нехватка воды как следствие того, что ты провел в ненужном месте канал или срубил дерево над криницей, исчезла речка, где ты плавал ребенком, как Кутеянка под Оршей.

А моральный урон?

Шли мы как-то во время свадьбы приятеля над Волмой. Ночная река пахла рыбой, звезды горели в водах и на берегу. Это были светлячки... И вот недавно я попал туда и увидел прямой, как стрела, канал, в котором нет места даже для пескаря.

Сын приятеля не увидит уже того, что видели в ту ночь мы. Пескари в этом канале не будут покусывать его за пальцы на ногах, когда он будет удить, стоя в воде. Он просто не полезет туда удить. И может, в нем именно поэтому умер поэт, и люди остались обворованными. Преувеличение? Одуванчик на кромке воды? Возможно. А может, и нет?

«Легко тебе говорить такое, если тебе не нужно заботиться о...» Ну, во-первых, мне всегда приходилось об этом заботиться. И не только о себе лично.

Дело в том, что человеку конечно же нужно есть и пить. Только ему не нужно брать там, где потом невозможно будет отдать. Необходимо разобраться, есть ли «до конца вредные животные», «пустые» рыбы, есть ли вообще на Земле никому не нужные сорняки. Нужно быть очень внимательным (это трудно, но необходимо). И просто добрым.

А то ты добрый в химхозе или в шахте: у тебя в руках взрывчатые вещества, ты следишь, чтобы твои люди не подорвались. А то, что частью «взрывчатки», которой взрывают кустарники, те же люди «подорвали» рыбу в реке,— на это тебе наплевать. Уплатил за охотничий билет—и все. А где такие животные, как тур, болотная рысь, черный заяц? На гербе какого-либо города? Разве что на гербе...

Скромно одетая женщина (а ударил вдруг сильный мороз) несла по улице Орши огромный марлевый узел, из которого во все стороны торчало что-то острое, фиолетового цвета.

— Что это, тетенька?

— А... Я, знаете ли, уборщица... в школе... Скворцы... Мороз... Так дети их штук триста подобрали и отогревали в классе. А там—не можно... А они еще напились чернил—даже клювы посинели... Вот и несу третий узел домой...

Видимо, нужно кое-кому брать пример с этой уборщицы. И если уж ставить памятник «часовым природы», то я поставил бы на пьедестале рядом с Лютером Бербанком эту бабулю с узлом.

Не будем бояться слов «спасение природы». Что не направлено на уничтожение природы, то идет на ее спасение. Дело, видите ли, вовсе не в едином государственном органе охраны (хотя и хорошо, что таковой имеется). Дело во всех людях, в их трепетном отношении к живому на ладони. Дело в бабуле-«орнитологе», дело в общественных инспекторах по охране природы, которые мерзнут где-то на берегу старицы, чтобы не позволить никому преждевременно выстрелить по выводку уток, когда «хлопунцы» еще не поднялись «на крыло». Я не против азарта (сам мог прыгнуть за подстреленной уткой в трясину вместо собаки), но с возрастом понимаешь все больше, что и по тебе судьба может пальнуть, что самый лучший азарт — это быть в школьном лесничестве где-то под Цырином, переносить на новое место муравейники под Оршей, прививать ученикам в школе любовь к пуще, чтобы из них не выросли хищники, подкармливать оленей в Беловеже, воспитывать зорких и добрых егерей. Что там слава какого-то зверобоя Буффало Билла, который уничтожил несколько тысяч бизонов! Ты сделай так, чтобы на месте одного лося, одного бобра—стало три. Ты молод и славолюбив—вот она, твоя слава: сажать сады на полесских песках (из-за какого-то неуча выпущенных некогда на волю), беречь парки в Несвиже, Великом Можейкове, Константинове.

Ведь история каждого народа есть история постепенного познания им своей родины, освоения и украшения ее, осмысления самого себя как человека на этой Земле.

Сохнет в городе хвойный парк. Бывает, как, скажем, под Круглицами, туристы захламляют леса. Остановись и подумай: твои корявые руки лучше монтируются не с топорищем, а с пушистой хвоей молодых сосенок. И учти: сосна сохнет от шума, от клаксонов, она не любит крика больше, чем ты. Так почему же близкие берегут тебя, а ее — нет? Дай покой одуванчику на кромке воды ты, одуванчик.

...Странные овраги километрах в пяти на юг от Карелич. Прямо какой-то белорусский Дагестан. А ты не примирись с этим. Уничтожь эрозию, эту проказу земли. Посади там вербы (просто вбей в землю вербовый кол) и тополя — пусть держат корнями эту землю.

Или огромное водное наше богатство. «Страна двадцати одной тысячи рек и одиннадцати тысяч озер».

Звучит? Еще как звучит! Особенно если припоминаешь каждую речку и каждое озеро «в лицо». Великий Неман, праотец Днепр и его жены—Припять и Березина (он — язычник, ему можно), светлая сестрица Двина. И по всей Белоруссии слезины озер.

Только не каждая вода—вода. Вода тогда вода, криница и колыбель жизни, когда она чистая. И тут каждому необходимо помнить^ что никакие титанические усилия гидрохимических лабораторий, следящих за этой прозрачной чистотой, никакие старания инженеров, скажем того же Новополоцка, по строительству очистных сооружений и устройств (чтобы ниже нефтеперерабатывающего завода в чистейшей воде плескалась вечерами рыба), никакие водные системы (чтобы ликвидировать жестковатый водный баланс некоторых городов) не помогут, если каждый человек не перестанет загрязнять ручьи и криницы, превращать даже самую маленькую речушку в приемник сточных вод.

Никакие лесоводы, ботаники, зоологи и охотоведы, никакие Школьные лесничества не помогут, если каждый турист, курортник, грибник, охотник распояшется в нашем лесу, словно пьяный вандал в захваченном Риме. А наш лес—не древний город, отданный солдатне на глум и разграбление.

Он наш храм, наша гордость и, при случае, наше спасение, как это было в войну. А если он храм и спаситель, то и веди себя, как в Храме или в доме спасителя.

Однако вернемся на свое болото. Болото — «проклятие», болото— «чума этой земли». Но вспомним лишь то, что большинство наших крупных рек (а сколько малых?) берет начало в так называемых «верховых» болотах. И если их осушают, мелеют реки, сохнут малые речушки и окрестные колодцы, снижается урожай. Потому что болото—резервуар воды на лето, болото—мать облаков и убийца засухи. Один Полесский, один Березинский заповедник погоды не сделают. А болотные камыши могут во многом заменить дерево при производстве дефицитной бумаги. А клюква, собранная с одного гектара болота, в два раза дороже древесины с гектара зрелого, мачтового бора.

Однако что я все о выгоде да выгоде? А закат, догорающий над болотом, а звон кос в косовицу, а вечерние танцы журавлей на болоте? Глядите, скольким животным, птицам и растениям дает жизнь и пристанище это «проклятие»!

Без еды, под наблюдением врача можно жить месяц, без воды — пару дней, без воздуха... Да что там, без него мы не только задохнулись бы, но и замерзли б, умерли от радиации. И вот мы, радуясь «фабрикам дымным», забыли, что уже в этом воздухе и пыль, и пепел от угля и сланцев, и сероводород, и окислы азота. За год на Земле в воздух попадает полтора миллиона тонн пыли только от цементных заводов! А автомобильные выхлопы, а лесные пожары...

Конечно, ты не в состоянии вести борьбу с загрязнением один. Это дело государства: устанавливать аппараты для улавливания пепла, цементной и иной пыли, переводить предприятия на газовое топливо, электрифицировать дороги и дома, делать циклонные топки. Твое дело—подать сигнал, если где-то что-то не в порядке.

Однако существует род деятельности, где ты и один в поле воин. Пусть каждый посадит и вырастит хотя бы одно деревце в год—и вот на борьбу с «дымами» выйдет только в Минске миллион, а по всей Белоруссии—девять миллионов активных зеленых воинов. Воинов, которым мы обязаны тем, что минский, гродненский, гомельский воздух все же чист! Каждый год обеспечь этому зеленому легиону подкрепление—и он одолеет все. Не будь врагом братнему войску, которое вышло защищать твои легкие, твою жизнь.

Совсем мало: только одно деревце за себя, одно за своего престарелого деда и одно—за свое еще несмышленое дитя. И ты обеспечишь деду более здоровую старость, сыну—нормальное развитие, себе—более долгую жизнь. А ее вторично тебе не дадут, на этот счет не сомневайся.

Воюй, где можешь. Потому что это единственная война, которую стоит вести. Сажай деревья у водоемов, не разрешай без надобности валить ни одного дерева, поднимай голос за увеличение срока запрета весеннего лова рыбы, за' целесообразность промыслового лова только в конце лета, чтобы успела отнереститься и окрепнуть ценная рыба.

И жалей голосистых пернатых братьев своих, брат «двуногий и без перьев» (по меткому определению Платона). Потому что летом и осенью небо над полями и лесами звенит от пения крыльев.

Наши охотники далеки от того, чтобы, скажем, стрелять в дрозда, аиста, скворца, чайку, но водоплавающей, боровой, степной дичи куда хуже. Вряд ли в Белоруссии нашелся бы охотник азартнее меня. Пожалуй, не было такого зверя или птицы, на которых бы я не ходил. И вот лет пятнадцать назад, наблюдая за мелиорацией, вырубкой кустарников, лесными пожарами, разгулом браконьеров, я всерьез задумался и решил: ни у кого и никогда я не отниму выстрелом жизни, разве что у бешеного волка. Теперь я «охочусь» глазами, с фотоаппаратом или с ножом в лукошке на грибной «тихой охоте» и живу куда интереснее и, главное, с чистой совестью.

Звери и птицы по-прежнему вокруг меня, но они живые. И поверьте, куда интереснее видеть токование тетеревов, чем ворваться на ток злым роком, дробью и кровью.

Нужно, чтобы во всех лесных хозяйствах, а не только в некоторых не рубили дуплистых деревьев (это чья-то возможная квартира), не жгли на болотах траву (это чье-то укрытие), не пасли в лесу скот (это чей-то уничтоженный «хлеб»), ограничивали сбор грибов и ягод (их ешь не только ты, и для тебя они—одно из лакомств, а для зверя—жизненная необходимость).

Да, все это и лично в твоих руках. Корми птиц зимой, создавай им «галечники», чтобы могли «купаться». Даже «никому не нужные» мухоморы не сбивай ногами, потому что звери едят их перед зимой, чтобы выгнать паразитов и легче пережить голодную стужу. Даже рябину под своими окнами не собирай до последней ягоды — пусть немного съедят или стряхнут на землю птицы, которым она, возможно, будет спасением зимой.

Есть, конечно, в природе и такое, что уничтожают даже буддисты, которым запрещено всякое убийство вообще. Все эти кольчатые шелкопряды, сосновые клопы, бабочки-монахини, яблоневые моли и так далее. Так вот, если ты уж живешь по принципу «размахнись, рука», то размахнись этой рукой на них. А их, кстати, не так уж и много среди тех, что жизнью своей дарят нам пользу и красоту. И очень осторожно прибегай к химикатам, даже в своем саду.

Не разрушай муравейник—это хорошая форма чужой жизни. И, главное, не живи в этом мире интересами лишь своего ведомства.

Твое ведомство — весь мир вокруг тебя.

«Все во мне, и я во всем!»

Не вреди старому парку в твоей деревне, даже если он не под охраной государства (таких мало), не вреди живому—можешь нанести непоправимый ущерб. Последний зубр был убит в Англии в XII столетии, в Швеции—в XVI, а вообще уцелел в мире лишь благодаря тем зубрам, которые когда-то были вывезены из Белове-жи.

Ну ладно, зубр спасен. И многие еще звери, птицы, насекомые. Спохватился человек. А вообще-то, и ныне еще около шестисот йидов зверей и птиц на пути к вымиранию. Устроило человечество этакий зверино-птичий «геноцид», вместо того чтобы подкармливать, лечить, создавать новые места для жилья: извечную, но и исправленную, разумно направленную гармонию жизни.

Убивать, как я это давно понял,— некрасивая и паскудная штука. И никогда на охоте мне не было так легко и радостно, как, скажем, на отлове бобров для переселения их в новые водоемы. Как он, выпущенный, еще не верит свободе, как жадно, долго, радостно барахтается, плавает, ныряет (шуточки—сутки не мылся!), моет шубу, не обращая внимания на близость людей и собак! И как он потом спокойно плывет куда-то в тихие воды, к закату, в поблекшую ленту вечерней зари...

Смывает вечерней водой и покоем свои «бобровые слезы».

В такие минуты с гордостью ощущаешь, что ты—человек, созданный природой и равный ей. Счастливые, незабываемые мгновенья!

И как созвучны здесь слова поэта:

Я стал доступен утешенью; За что на бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать!

...Вот так. Сбереги росную паутину в осеннем просветленном лесу, дай старому дубу начать следующее столетие, помоги зверю, который с таким мужеством, сквозь века, продолжает свой род в борьбе с врагами, самым сильным из которых еще вчера был ты. Защити от ветра слабенький и сильный одуванчик на кромке воды.

Мир всему живому на этой чистой земле под вечной радугой в этом чистом и вечном небе.

Перевод с белорусского Валентины Щедриной
ОДУВАНЧИК У КРОМКИ ВОДЫ

 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу