| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1981(21)

БЕРЕГ ЗАГАДОК

Еще в 30-х годах прошлого века русский ученый Г. С. Карелин
дал объяснение причины постоянного течения, направленного
из Каспийского моря в залив (Кара-Богаз.— Ред.).
Это — следствие сильного испарения в заливе.
«Правда» № 199, 18 июля 1979 г.

I

В начале осени 1836 года парусники «Св. Гавриил» и «Св. Василий» после трехмесячного путешествия у юго-восточных берегов Каспия вошли в мелководный Балханскии залив и бросили якоря близ острова Даг-ада.

Было уже довольно прохладно. С севера в родные гнездовья возвращались птицы. Весь залив был покрыт белыми островками лебедей, чаек и фламинго. Птицы то и дело взлетали над синими волнами, шелестя крыльями, и кричали громко, нехотя уступая место парусникам. Далеко на востоке величественно высвечивал в синеве Дигрем — вершина Большого Балхана.

Пока музуры * спускали на воду шлюпки, начальник экспедиции коллежский асессор Григорий Силыч Карелин разглядывал в зрительную трубу горы. Стоял он у борта, в сером сюртуке и фуражке, через плечо на ремешке полевая сумка. Рядом с ним, облокотившись на борт, покуривал трубку штабс-капитан Бларамберг. По палубе нетерпеливо прохаживался поручик Фелькнер, покрикивал на музу-ров чтобы действовали поживее: время близится к вечеру, а надо дотемна переправиться на сушу.

В то время как Карелин оглядывал горы, Бларамберг тихонько, но недовольно говорил ему:

— Рискуем, Силыч. Если до холодов не доберемся до Астрахани, то зимовать придется у кочевников. На Балханы можно было бы и не ходить. Отправились бы сразу к Карабогазскому заливу.

— Не мудри, Иван Федорович,— ровно отвечал Карелин.— Подняться на Балханы — моя давнишняя мечта. Оттуда увидим все, как на ладони. А Узбой—в первую очередь.

— Самое глупое в нашем путешествии может оказаться, что никакого Узбоя вовсе не существует,— усмехнулся Бларамберг.— Почему бы вам не поверить показаниям князя Урусова?

— Да потому, что, как мне кажется, Урусов сшельмовал в свое время!

Карелин повысил голос, отчего Бларамберг разогнулся над бортом. Ученые посмотрели друг на друга с некоторым вызовом и вновь, в какой уж раз, завели спор об Узбое: существует ли он, или есть только легенда о древней реке, протекавшей когда-то через Каракумы?

Летом, когда Карелин с командой высадился на Атреке и встретился с тамошним туркменским старшиной Киятом, тот рассказал ему, что Узбой существовал, но его перекрыли хивинцы. В дневниках ранее побывавших здесь офицеров Муравьева и Бассарги-на тоже говорится о том, что река была и сохранились ее берега. Но князь Урусов, выезжавший сюда после гибели экспедиции Бековича-Черкасского, заявил Петру Первому: никакой реки он не нашел и в природе ее не существует, а есть лишь одни легенды и выдумки о ней.

Сейчас, как никогда, Карелин был близок к разгадке истины. Надо только поскорее подняться на Балханы и оглядеть местность вокруг.

Ученые спорили, сохраняя такт и стараясь не обидеть друг друга, а музуры тем временем грузили в шлюпки провиант и все прочее, без чего не обойтись в походе. В баркас погрузили два фальконета и ящик с ядрами — на случай, если нападут хивинцы. Сюда же положили ружья и патроны, разные физические и астрономические инструменты. Накрыли все это старыми парусами. Да и сами паруса сгодятся: из них на привале можно соорудить большую палатку. Вот и команда начала усаживаться в баркас и шлюпки: топографы, живописец, писарь, два толмача, два урядника и тридцать три казака при оружии.

— Ну что ж, Иван Федорович, пора и нам садиться,— сказал, обрывая спор на полуслове, Карелин.— Да и что теперь спорить? Не найдем Узбоя — отвешу вам извинительный поклон, а если найдем — извинитесь вы. А чтобы не столь обидно каждому было, извинение свое можно сдобрить бутылочкой французского коньяка.

Ученые дружески улыбнулись и отправились по сходням в баркас. Тут же музуры налегли на весла, и с наступлением темноты экспедиция высадилась на полуострове Дарджа. Здесь Карелина поджидал старшина Кият со своими людьми. Туркмены были готовы в дорогу и только ждали распоряжения. Путешественники заночевали в теплых кибитках и на рассвете отправились в путь.

Впереди на двугорбом верблюде ехал Кият, за ним — Карелин и офицеры. Следом шествовал верблюд с двумя фальконетами. Шли по дну недавно отступившего моря. Под ногами хрустел ракушечник. Вскоре потянулись песчаные бугры. Так продвигались весь день, и, чем дальше уходили от моря, тем больше Карелина одолевали сомнения. «Прав, вероятно, был князь Урусов. Проиграл я в споре с Бларамбергом». Пески, бесконечные пески, поросшие дикой растительностью, и ничего похожего, чтобы когда-то здесь проходила река. Время от времени, встречаясь с Бларамбергом взглядом, Карелин видел, как посмеивается штабс-капитан. Но каким удивленным стало его лицо, когда вдруг к вечеру среди пустыни загоготали гуси и взору открылась широкая река. Карелин и сам не поверил: откуда здесь взяться воде? Он слез с верблюда и некоторое время молча смотрел на улетающую стаю гусей.

— Вот это и есть Узбой,— сказал с благоговением Кият и огладил пышную белую бороду.

— То, что Узбой есть, в этом я не сомневался,— радостно отозвался Карелин.— Но скажите, Кият-ага, откуда в русле вода?

Кият, увлекая за собой путешественников, спустился вниз, к переправе через реку. Остановившись, он присел на корточки, зачерпнул воды в ладони и сказал:

— Вода морская, Силыч. Ветер нагоняет из Каспия воду. Соленая вода шибко. Рыба сюда попадает—сразу от соли слепнет.

— И как далеко нагоняет ветер морскую воду?

— Верст на сорок,— охотно пояснил Кият и прибавил: — Но люди мои говорили, что видели воду в Узбое далеко отсюда, в пяти переходах. Туда вода из моря попасть не может.

— Любопытно, Кият-ага, очень любопытно,— изумленно покачал головой Карелин и посмотрел на Бларамберга: — Иван Федорович, здесь разопьем коньяк или лучше в Астрахани, как вернемся из путешествия?

— Как угодно, Силыч. Ваша взяла. Но кто теперь ответит нам, откуда вода в Узбое? Согласен, что эта из залива. Но там, дальше, о которой говорит Кият-ага?

Карелин развел руками. Офицеры поудивлялись немного и начали раздеваться, чтобы смыть с себя пыль и пот дневного утомительного перехода. Спустя час все сидели у дымного костра и с аппетитом пили крепкий зеленый чай. Обстановка располагала к беседе, и Карелин поведал историю о том, как поручик Кожин, назначенный в экспедицию Бековича-Черкасского, отказался участвовать в ней. Кожин не поехал в Хиву, словно чувствовал — случится беда. Вскоре царю Петру Первому принесли весть: отряд в Хиве погиб, и сам Бекович убит. В живых остался лишь поручик Кожин, который отказался от похода. Царь назначил следствие. В суде Кожин заявил: не пошел с экспедицией, поскольку точно знал, что никакой реки не существует, и просьба хивинцев о том, что Узбой можно повернуть в сторону Каспия, не что иное, как обман, с целью заманить русских в пески и там уничтожить. Доводы Кожина показались Петру убедительными. Царь отстранил карающий меч от головы поручика, но, чтобы окончательно убедиться в его правоте, послал к каспийским туркменам князя Урусова: «Выясни, князь: если реки нет, значит, поручик Кожин не виновен, а коли есть — поплатится за ложь и предательство головой». Князь отправился на Каспий и, вернувшись, заявил: «Нет никакой реки и никогда не было...»

— Выходит, князь Урусов, чтобы спасти Кожина от смерти, соврал царю? — сказал раздумчиво Бларамберг.

— Выходит, так,— согласился Карелин.— Как видите, тут не только русло древней реки, но и вода в русле. И вообще, восточный берег Каспия полон загадок. Меня поразили грязевые вулканы близ Гасан-Гули, выбивающаяся из земли нефть на Челекене, Кара-Богаз, который пожирает столько воды и неизвестно куда ее прячет... И вот опять — вода посреди барханов!

Молчавший доселе поручик Фелькнер сказал с усмешкой:

— Простите, Григорий Силыч, но для несведущего человека весь мир — сплошная загадка. Для меня, например, ничего загадочного тут нет. Как геолог, я давно вижу, что все дело в тектоническом катаклизме, который имел здесь место.

— Простите, я и забыл, что с нами геогност,— улыбнулся Карелин.— Но что вы имеете в виду, говоря о катаклизме?

— Я имею в виду прежде всего горообразование и смещение земной коры. На ровном месте выросли Балханские горы с вершиной, а между ними образовалась впадина... Вы сами видели, какими порциями заглатывает Кара-Богаз каспийскую воду. А теперь давайте поразмыслим, куда уходит эта вода. Естественно, вода уходит под землю, в образовавшуюся полость. Не будь такой полости, вода бы разлилась и затопила всю прилегающую к ней равнину.

Бларамберг, внимательно слушавший поручика, положил на его плечо руку и снисходительно спросил:

— Уж не кажется ли тебе, милый Фелькнер, что каспийская вода, уходя в Кара-Богаз, появляется на поверхности вновь в русле Узбоя?

— Именно так мне и кажется,— уточнил Фелькнер. Некоторое время все молчали, думая над сказанным. Карелин перевернул пустую пиалу, сказал не очень уверенно:

— С таким же правом я могу заявить, что существуют подземные реки. Скажем, тот же Узбой опустился и течет под землей, время от времени выходя на поверхность.

— Но тогда должен быть сток у реки! — возразил Фелькнер.

— А разве не перед стоком мы сейчас сидим? Вода вышла из-под земли возле гор и течет в Балханский залив.

— Нет, Силыч,— поддержал поручика Бларамберг.— Вода здесь солоней огуречного рассола, а речная вода, как известно, пресная.

— Да, господа, загадок все-таки много,— подытожил Карелин и предложил располагаться на ночлег, чтобы встать на рассвете и начать переправу через реку.

Рассвет обнажил необъятные просторы Каракумской пустыни и, как застывшего часового над ней, вершину Дигрем. В утренней дымке гора выглядела сказочно красиво. Она была темно-синего цвета и возвышалась не только над Каракумами, но и над целой грядой более низких гор. Над Дигремом бледно-розовой диадемой мерцал ореол осеннего рассвета. До горы было верст тридцать — это значит еще целый день пути, и Карелин дал команду, чтобы казаки поторопились. Еще до восхода солнца началась переправа. Вещи перевозили в туркменской лодчонке — кулазе, привезенной с собой на верблюде. Люди переправлялись вброд, лошади — вплавь. С величайшей неохотой и жалобным ревом входили в воду верблюды. Долго стояли, задирая шеи и не подчиняясь своим погонщикам. Наконец переправились все, собрались вместе и двинулись дальше, к горам.

Вечером отряд приблизился к подножию Большого Балхана.

Расположились лагерем. Казаки тотчас отправились на охоту и дотемна успели подстрелить несколько зайцев и горных куропаток— кекликов. Карелин, расположившись на отдых в палатке, достал из сумки дневник и сделал запись: «Судя по крутым берегам с обеих сторон, Узбой сопровождающим, ширина его была во 160 сажен, а глубина — 2,5».

На другой день Карелин повел отряд к ущелью, по которому можно было взобраться на вершину Дигрем. Теперь под ногами путешественников стелился не песок, а острые камни и горная осыпь. Поднимались вверх тяжело. Неподкованные туркменские лошади скользили и спотыкались. Вершина вздымалась почти отвесно. Вскоре среди казаков начался ропот: возможно ли взобраться на такую высоченную гору? Карелин и сам было спасовал, остановился. И офицеры Бларамберг и Фелькнер смотрели вверх, запрокинув головы, не решаясь идти дальше.

— Пожалуй, без опытного проводника не обойтись,— усомнился Карелин.

Кият, узнав, чем озабочен начальник экспедиции, предложил в проводники одного из туркмен, живущего здесь, в горах. Тут же слуги старшины отправились за ним, и к вечеру он был уже в лагере. Это был высокий, крепкого телосложения парень в косматом тельпеке. Звали его Союном.

Осмотрев поклажу русских, Союн посоветовал: все тяжести оставить внизу да и людей взять с собой только очень выносливых. Отправились на вершину лишь двадцать человек.

Удалившись от лагеря, небольшой отряд вскоре вступил в дикое, поросшее барбарисом и жимолостью ущелье. Заросли были так густы, что приходилось прорубать в них дорогу. Впрочем, о какой дороге могла быть речь? Делали проход и шли, цепляясь плечами за колючий кустарник. Так прошли две версты и остановились у подошвы верхней части Дигрема. Отсюда гора возвышалась неприступной стеной. Внизу на камнях валялись рога архаров и целые скелеты животных...

После продолжительного отдыха вновь двинулись на штурм вершины, и вот он — Дигрем*. Взору открылась бесконечная желтая равнина. Пески на север, пески на запад, и на восток сплошные волны застывших барханов. Отсюда, с вершины, было хорошо видно побережье Каспия: остров Челекен, Балханский залив и остатки некогда существовавшего Хивинского залива. Отчетливо прослеживалось русло древнего Узбоя. Оно тянулось с северо-востока, прорезая пустыню, и соединялось с небольшим голубым озером, поблескивающим в утренних лучах солнца. Из озера, куда впадал когда-то Узбой, выходило два теперь уже высохших русла. Одно тянулось на запад, к Кара-Богазу, другое — на юг, огибая Балханы. Проводник, видя, с каким интересом Карелин смотрит на озеро и речные рукава, пояснил:

— Вот тот рукав, который идет на запад, мы называем Аджаиб. А который огибает горы — Актам.

— Значит, мы переправлялись через Актам? — спросил Карелин.

— Да, начальник...

Путешественники долго смотрели на захватывающие дух просторы Каракумов. И опять каждый был занят мыслью: почему, в силу каких обстоятельств древний Узбой обезводел?

— Союн,— окликнул проводника Карелин,—Кият-ага говорит, что в среднем течении Узбоя и теперь есть вода. Верно ли?

— Верно, господин начальник. Весной я сам был в Хиве, через пески ехал, воду видел. Много воды в Узбое.

— Но откуда в нем вода?

— Из Сарыкамыша, господин начальник. Воды прошлым летом в Амударье много было. Ханские поля целиком залило. Хан направил воду по Дарьялыку в Сарыкамыш. Оттуда вода прорвалась в Узбой.

— Пожалуй, это правдоподобнее всего прочего,— согласился Карелин.— А Дарьялыком, вероятно, называют рукав, который впадает из Амударьи в Сарыкамыш?

— Да, начальник. — Ну, вот видите, Фелькнер, и разрешается загадка,—повеселел Карелин.— Кажется, Кара-Богаз вовсе не имеет отношения к Узбою.

— Нет, Силыч, я не согласен. Пока что мы с вами не можем ответить, куда девается вода из Кара-Богаза.

— Вероятно, испаряется,—спокойно заявил Карелин.

— Что вы сказали? — удивленно рассмеялся Фелькнер и обернулся к Бларамбергу: — Слышали, Иван Федорович?

— Испаряется,— повторил тверже Карелин.— Я убежден, что и вода в бывшем Хивинском заливе целиком испарилась. И если вы заметили, то и Балханский залив постепенно испаряется. Он стал гораздо меньше, чем на карте 1820 года.

— Этак мы договоримся до самых ничтожных пустяков,— обиделся Фелькнер и вновь посмотрел на Бларамберга, ища поддержки.

Штабс-капитан пожал плечами. Карелин, предвидя новый спор, поспешил погасить страсти:

— Ладно, господа, прошу не сердиться. Придет время— откроются здешние загадки. Но и мы не столь уж беспомощны. А ну-ка, Союн, скажи нам: кто-нибудь из россиян поднимался до нас на Дигрем?

— Нет, господин начальник, никто не поднимался.

— Ну, тогда, как это водится у порядочных путешественников, мы должны сложить пирамиду из камней и оставить в ней список тех, кто совершил ныне восхождение на Дигрем.

Офицеры живо поддержали предложение начальника экспедиции. Казаки начали таскать камни в кучу. Карелин вырвал из тетради лист, составил список, положил его в кожаный кисет и закопал под камнем. Спустя час пирамида была готова. Казаки вскинули ружья, офицеры — пистолеты. Прогремел салют, и путешественники отправились в обратный путь...

Спустя неделю парусники, подгоняемые попутным ветром, держали путь на север. 28 сентября обогнули косу Кызылджа, затем мыс Агишмэ и колодцы Джафар. Берег, доселе каменистый и высокий, начал понижаться. Вновь потянулись барханы. После полудня сверху, с грот-салингов, матросы увидели Кара-Богаз и узкий пролив в него, стиснутый каменистыми берегами. Тотчас Карелин приказал бросить якоря. Корабли закачались на волнах. Матросы кинулись на ростры, спустили на воду баркас. Штурман взял с собой музуров и отправился исследовать место впадения Каспия в залив.

Офицеры стояли у борта и следили за баркасом. Вот он отошел и взял направление к заливу. В то время как музуры взмахивали веслами, штурман стоял посреди баркаса и внимательно смотрел вперед. Вскоре суденышко понесло в залив с такой быстротой, что Карелин не сдержался, воскликнул:

— Однако, господа, пасть эта прожорлива! Смотрите, с какой силой затягивает!

Офицеры заговорили все сразу. Действительно, целая прорва. И скорость какая!

Никто не заметил, как и шкоут постепенно сносит с места. Очнулись, когда матрос с кормы прокричал испуганно:

— Ваше благородие, кажись, и нас течением с якоря сносит!

— Боцман! — прокричал Карелин, тотчас оценив, чем может кончиться малейшее промедление.— Шкоут сносит течением!

— Трави канат! — взревел боцман и помчался по палубе к кабестану.— Трави, да поживее!

Музуры принялись вращать лебедку. Канат, уходящий в воду и натянутый, как струна, стал ослабевать... Парусники отошли подальше от берега и остановились на десятисаженной глубине.

— Ну, теперь не сорвет,— спокойно пообещал боцман.— А то чуть в пролив не затянуло. Оттуда черта с два выберешься.

Карелин пояснил:

— Вы, наверное, и не подозреваете, в какой мы опасности сейчас находились. Именно в этом месте в 1726 году Соймонов едва не поплатился жизнью. Его корабль стащило течением пролива на самые скалы, и только ветер со стороны залива помог морякам вырваться из плена.

В полночь вернулся штурман, доложил, что течение в заливе весьма сильное, музуры с большим трудом вывели баркас обратно.

— Ну, что, Григорий Силыч, усвоили, какова мощь? — с усмешкой спросил Фелькнер.— Залив воду глотает кубическими верстами, а вы изволите говорить об испарении.

— Ладно, поручик,— сказал, помедлив, Карелин.— Будет время— вернемся к нашему спору. А сейчас — спать. Утром отправимся в залив.

В десять утра, после короткого завтрака, музуры спустили на воду баркас и восьмивесельную шлюпку. Штабс-капитан Бларамберг, возглавив команду на шлюпке, взял с собой десятерых казаков. Карелин сел за старшего в баркас с Фелькнером, проводником и пятнадцатью казаками и музурами.

Дул хлесткий ветер с юга. На море вздымались коварные волны. Карелин распорядился убрать весла и поднять паруса. Через час приблизились к берегу, не отважась войти в Кара-Богаз. Течение было сильным, а окружающая с севера и юга залив местность настолько дика и непривлекательна, что путешественники пришли в замешательство. Остановило еще и то, что вызвавшийся провожать экспедицию проводник, оказалось, ни разу сам не бывал в заливе. Карелин выразил ему свое недовольство за обман и отправил отыскать кого-либо из здешних жителей. Проводник нехотя удалился, поймал на песчаной косе верблюда, сел на него и поехал искать ближайшее жилище. Путешественники прождали его до вечера, но он так и не вернулся. Карелин приказал разбить на косе у входа в залив палатки. Ночью был особенно слышен ход воды, впадающей в Кара-Богаз. Словно сотни мельниц работали, перетирая зерно и гремя жерновами. Это вода разбивалась о подводные рифы.

Утром в заливе властвовало солнце. Голубая искрящаяся вода лежала огромным зеркалом, ни складки на ней, ни морщинки. Путешественники неторопливо стащили баркас и шлюпку в воду, двинулись на середину пролива. Вода была прозрачной, по дну катились мелкие камни, дальше пошли остроконечные глыбы. Музуры, искусно загребая веслами, обходили донные преграды.

Карелин с баркаса прокричал Бларамбергу:

— Иван Федорович, отправляйтесь вдоль северной косы, а я углублюсь с юга! Если возвратитесь раньше меня, будете ожидать меня три дня! Если я раньше вернусь, буду ждать я! Коли не дождетесь вы меня или я вас, надобно будет идти на поиски!

— Добро, Силыч. Счастливого плавания! — громко отозвался Бларамберг.

Суда под парусами двинулись каждый в своем направлении. Карелин следил за шлюпкой штабс-капитана, пока она не скрылась из виду.

Баркас Карелина шел в пенистых бурунах. Ветер, налетавший широкими взмахами с южной косы, трепал парус, как жалкую тряпицу, и сносил судно с курса. Волны заплескивались в баркас, норовя перевернуть его. Карелин приказал убрать парус. Дальше следовали на веслах. Но благополучие и тут сопутствовало путешественникам недолго. Началась мелкая зыбь, баркас вышел на мелководье. Пришлось обходить мели то справа, то слева. Коварные камни задевали за дно баркаса. Дальше продвигаться стало еще труднее. Карелин дал команду плыть назад. Обратный путь, против течения, вовсе утомил путешественников. Казаки нервничали. Музуры предлагали сойти на берег и тянуть баркас бечевой. Сначала начальник экспедиции отказывался, затем, видя, что можно вовсе выбиться из сил на противной волне, велел всем высадиться.

Теперь шли вдоль берега по песчаной косе. Казаки и музуры тянули бечеву, а Карелин с Фелькнером шагали рядом и вели нескладный, то и дело прерывающийся разговор:

— Самая настоящая пропасть,— ворчал Фелькнер.— Какое тут, к дьяволу, испарение?

— Как я предполагал, так и есть,— говорил Карелин.— Именно мелководье, и именно испарение...

Поставив баркас у берега, путешественники развели костер. Карелин послал нескольких казаков на северную косу, чтобы отыскать штабс-капитана Бларамберга и передать приказ возвращаться.

Не теряя зря времени, Карелин укрылся в палатке, достал карандаш с бумагой и сел за расчеты. «Длина пролива с моря до входа в залив 2 версты,— записал он.— Ширина пролива 117 саженей, Глубина в среднем до 3 саженей. Скорость течения до 3 узлов в час...» Приступив к арифметическим действиям, он высчитал: за один час Кара-Богаз поглощает 750 тысяч кубических саженей воды. «Цифра колоссальная,— подумал Карелин.— Такой уймой воды не только Фелькнера, но и самого черта собьешь с толку. Но как бы ни спорил господин поручик, а деваться ему некуда. Залив не может сообщаться путем подземных полостей с другими водоемами, ибо лежит он гораздо ниже всех существующих озер и морей. Следовательно, вода испаряется. И испаряется невероятно интенсивно». Карелин записал: «Испарение на мелководье с обширной поверхностью сравнительно с таким же объемом глубокого моря, к нему прилежащего, должно быть гораздо больше. На мелких местах вода согревается скорее, нежели на глубине. К тому же по законам равновесия жидких тел вода Каспия стремится сравнить свою относительную поверхность с водоемом Кара-Богаза, и тем с большей силой, что единственный проток, их соединяющий, необыкновенно узок...»

К концу дня вернулись с северной косы казаки и сообщили: Бларамберга не нашли. Пришлось послать другую группу, с урядником Карелин написал записку, чтобы штабс-капитан, если нет возможности выплыть из залива, шлюпку сжег, а сам шел к морю. Карелин не на шутку забеспокоился: «Хорошо еще, если течение не пускает назад. А может, шлюпку разбило и люди погибли?»

Фелькнер, наблюдавший за начальником экспедиции, подошел успокоить:

— Не волнуйтесь, Григории Силыч... Бларамберг — человек осторожный и путешественник опытный. Все будет хорошо.

— С чего вы взяли, что я волнуюсь? Просто вышло время, и пора возвращаться на шкоут... Кстати, вот ознакомьтесь.— Карелин достал из сумки лист бумаги с расчетами.

Тот взял листок и начал читать. Сначала ухмылялся и пожимал плечами, затем задумался. Карелин, видя, что поколебал все-таки упорство поручика, сказал:

— За абсолютную точность не ручаюсь, но при повторных, более

точных исследованиях подобные расчеты могли бы пролить великий свет на теорию испарений и объяснить неразгаданные причины понижения и возвышения Каспийского моря и других водоемов.

— Ну, что ж...

Фелькнер кивнул, вернул листок Карелину и подал руку... В десять вечера возвратился урядник.

— Отыскали, ваше высокоблагородие! — валясь от усталости, доложил он.— Штабс-капитан в .двадцати верстах отсюда. Все живы-здоровы, а выплыть не могут. Ветер со стороны моря мешает.

— Ты передал мою записку?

— Так точно, передал.

Карелин не стал дожидаться штабс-капитана, ибо в один баркас все не поместятся, и переправился с командой на шкоут. Ночью с борта «Св. Гавриила» музуры увидели огонь на северной косе — это Бларамберг жег свою шлюпку. Рано утром Карелин отправил за ними баркас.

Был теплый, солнечный день. Парусники «Св. Гавриил» и «Св. Василий», отойдя от Кара-Богаза, взяли курс на север. Офицеры и сам начальник экспедиции стояли у борта, обозревали восточный берег. Был он сер и неказист: дюны, сухие чахлые кусты, сожженные солнцем травы, потрескавшиеся такыры. Суровый и неласковый край отталкивал и в то же время заставлял думать о нем. Карелин смотрел на дикие прикаспийские просторы и вспоминал только что пройденные сотни таинственных верст. В памяти проплывали грязевые вулканы, самоизливающаяся нефть Челекена, древнее русло Узбоя, величественный Дигрем, наконец, Кара-Богаз — невиданных размеров испаритель. «Да, да,— мысленно повторял Карелин.— Вода в нем испаряется с невиданной интенсивностью. Каспий дарит этой прорве и Волгу, и Урал, и другие впадающие в него реки. И все эти реки восходят паром и образуются в облака. Сильна природа и загадочна в своей сути...» Но согревала и радовала его мысль, что вот они, горстка людей, русские ученые, соприкоснувшись с этими дикими местами и столкнувшись с их загадками, все же постигли самую суть истины. Пусть пока не до конца разгаданы тайны этого берега. Но и за то, что сделано теперь, позднее будут благодарить потомки.