Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1980(20)


В ГОРАХ ШЕКЛТОНА

Очерк
ВЛАДИМИР БАРДИН
Художник В. Захарченко

Новоселье

От базы Дружной до гор Шеклтона около 300 километров — на «Аннушке» меньше двух часов лета. На поверхность шельфового ледника, проплывающую под крылом, идеальную, без помарок, белоснежную скатерть, набегают трещины. Их темные, отливающие бездонной синевой линии образуют сложные геометрические фигуры и кажутся вычерченными на ватмане. Трещины все расширяются. Сверху это выглядит безобидно. Но вот в леднике, как рваные раны, зияют гигантские провалы, на дне которых кое-где проступает вода. Это разломы Гранд-Касм, простирающиеся на десятки километров. Чем вызвано их образование, пока неизвестно. Возможно, плавучий ледник натолкнулся здесь на подводное препятствие? Работы наших геофизиков должны прояснить многое, о чем сейчас приходится только гадать.

Остается лишь радоваться, что в горы Шеклтона нас доставят по воздуху. Наземное путешествие отняло бы куда больше сил и времени и было бы неизмеримо опаснее. Шельфовые ледники полны коварных ловушек, ведь многие трещины прикрыты снежными мостами и практически неразличимы с поверхности.

В самолете все с вниманием вглядываются в белую пустыню. Ледяная поверхность вновь успокоилась, на ней все меньше приметных ориентиров. Разломы Гранд-Касм остались позади, трещин поубавилось. Только оттенки снежной поверхности, смена блестящих серебряных тонов серыми говорят о легких перегибах ледяного рельефа, а узкие, бегущие параллельно друг другу светлые полосы с размытыми, словно отороченными пушистой бахромой контурами, Указывают: внизу метет поземка.

У подножия горы Провендер вырос наш лагерь
У подножия горы Провендер вырос наш лагерь

Слева по курсу показались полосчатые уступы гор Терон, впереди же, прямо на юге, там, где равнина шельфового ледника постепенно сливается с материковым ледниковым покровом, вставали из-за горизонта горы Шеклтона. Эта довольно компактная группа горных массивов, вытянутая неширокой полосой почти на 200 километров, лежала словно в тисках между двумя мощными потоками материкового льда — ледниками Слессора и Рековери.

Летчики держали курс на северо-западный край хребта Шеклтона, к горе Провендер, где намечено создать наш полевой геологический лагерь. Самолет стал заходить на посадку. Перед глазами совсем близко пронеслись, будто опрокидываясь на нас, рыжеватые скалы, край ледника с приметным темным пятном, море каменных обломков у подножия. Но вот пилот выровнял машину, и через несколько секунд она заскользила по снегу, слегка подпрыгивая на застругах небольшого снежника, вытянутого вдоль пологого склона, сплошь заваленного валунами.

После Дружной, надоевшей однообразием плоской снежной равнины, горы производят прямо-таки ошеломляющее впечатление. К тому же не в пример береговой базе, где небо почти постоянно затянуто облаками (так было и во время нашего вылета), здесь все сверкает под солнцем. Валуны, к которым почти вплотную подрулила «Аннушка», зримо излучают тепло. Воздух над ними колеблется, словно это не обыкновенные камни, а раскаленные уголья. И такой захватывающий вид открывается во все стороны!

Летчики улетают: им предстоит сегодня еще не один рейс, а мы начинаем с главного — сооружения своего жилища. Процедура сборки небольших, похожих на юрты каркасных палаток отработана. Каждый, кто участвовал в полевых геологических работах в полярных районах, выполнял ее многократно. Но самая первая палатка в сезоне обычно и самая сложная. К тому же палатки старые, дюралевые дуги помятые, порой приходится попотеть, прежде чем соберешь каркас. Дополнительно с помощью капронового фала укрепляем дуги, стягивая их между собой. Ведь случалось, даже такие прочные, обтекаемые конструкции не выдерживали напора антарктических ветров. Правда, в возможность этого сейчас трудно поверить: стоит абсолютный штиль, припекает солнце. Температура всего минус 4°.

Работаем все споро, в охотку. Да и разве можно иначе, ведь строим себе дом. За полночь две черные палатки, одна из них совсем небольшая, уютно стояли среди камней. Можно было перевести дух. В помещение внесли все, что боится мороза: картошку, репчатый лук, немного апельсинов и бутылку шампанского. Ее приберегли специально на Новый год, до которого оставались считанные часы, ведь сегодня уже 31 декабря.

Горят газовые горелки. Расставлены раскладушки, на них брошены матрасы и спальные мешки. На плите в большой палатке пофыркивает чайник, вкусно, по-домашнему пахнет крепкой заваркой.

Дима, наш радист, занялся рацией. Виктор, геофизик, наблюдатель баропоста, сооружает мачту для метеонаблюдений. Геологи Володя и Игорь сортируют продукты, часть из них надо поместить в снег. Наш американский коллега Эдвард, геолог из университета Лос-Анджелеса, раскладывает по углам палатки свои многочисленные баулы, подготавливая все для выхода в первый маршрут. Я укрепляю на доске у входа рукомойник, точь-в-точь такой же, каким обычно пользуются на дачах. Можно поздравить друг друга с новосельем.

Новогодняя ночь

Новогодняя ночь в Антарктиде, конечно, понятие условное. Ведь стоит середина полярного лета, солнце здесь вблизи полюса круглые сутки не заходит за горизонт. Но хотя вся обстановка в горном лагере отлична от той, что окружает дома, тем не менее и здесь под Новый год захватили нас радостное и немного тревожное волнение, предпраздничные хлопоты и суета. С утра мы наводим порядок в лагере. Собираем в кучу мусор и сжигаем его. Подвозим поближе к палаткам запасные баллоны с газом. От места разгрузки самолета это несколько сот метров. Проверяем снегоход «Буран» — наше единственное транспортное средство, не считая небольших саночек.

Погода продолжает оставаться прекрасной, хотя нити перистых облаков, загнутых, как коготки, говорят о ее возможном ухудшении. Но нас непогода скорее всего минует. Основные пути циклонов проходят севернее, над шельфовым ледником. Мы же забрались на склон материкового ледникового покрова Антарктиды, хотя и не слишком высоко, всего метров на пятьсот, но зато совсем близко к полюсу. Если широта станции Восток — 78 20' ю.ш., то наш лагерь на Провендере расположен почти на два градуса южнее (80°25' Ю-Ш.). Так далеко на юге бывать мне еще не приходилось.

И вот все основные дела сделаны. Ящики с мясом, мороженой птицей и рыбой аккуратно уложены в снежную яму. Подготовлен праздничный ужин. На двух сдвинутых раскладных столах расставлены банки с консервами, фрукты, напитки. В духовке тушится Жаркое, на газовой плите поджаривается картошка. Рассаживаемся на вьючных геологических ящиках вокруг стола. Дверь в палатку приподнята — оттуда вливается яркий свет. Виден участок ледника Блейклок и утопающий в снегах массив горы Ло. Разговор внезапно прерывается, все невольно оборачиваются к двери и завороженно смотрят туда. Кажется, вот-вот раздадутся шаги и кто-то непременно появится на пороге. Но вокруг ни звука — немая, мертвая тишина.

Минутное замешательство сменяется веселыми возгласами. Геолог Игорь, сделав страшное лицо, вдруг запевает речитативом арию Кончака. Небольшого роста, с крупной курчавой головой, Игорь, несомненно, самый импульсивный, подвижный из нас. В нем заключена прямо-таки дьявольская энергия. Распираемый ею, он не может и минуты усидеть на месте. Ему нужно обязательно по любому поводу высказаться, что он и делает с необыкновенным жаром. Но иногда, очевидно от избытка чувств, он начинает петь.

Рядом с Игорем сидит Эдвард. Он рослый, точнее выражаясь, долговязый. Даже когда сидит, голова его где-то вверху над нами. К тому -же на макушке у Эда торчит зеленая вязаная шапочка, с которой он никогда не расстается. Шапочка лишь отчасти прикрывает пряди блестящих черных волос, которые делают его несколько похожим на индуса. На лице Эда раз и навсегда застывшее благожелательно-флегматичное выражение. И слова произносит он монотонно, не говорит, а цедит их с одной и той же интонацией:

— Можно я вместо водки налью шампанского? Мне нравится ваше шампанское.

— О чем разговор, Эд! Делай то, что тебе нравится. У нас тут без церемоний, — кивает ему сидящий напротив геолог Володя.

— Без церемоний? — повторяет Эдвард и лезет в карман за записной книжкой, куда заносит новые для себя русские выражения.

— Ну да, это значит «пей на здоровье».

Геолог Володя — круглолицый, широкоскулый. Свисающие кончики усов и длинные волосы делают его похожим на одного из солистов ансамбля «Песняры». Володя — начальник нашего лагеря. Он совсем еще молодой геолог. Порой бывает нарочито заносчив, грубоват, но эти качества неожиданно сочетаются у него с детской непосредственностью и чувствительностью, хотя он и хочет показать, что ему море по колено.

Рядом с Володей сидит геофизик Виктор. Ежечасно он должен снимать отсчеты атмосферного давления с двух барометров, лежащих у него под раскладушкой, а через каждые три часа — брать показания психрометра, прибора для определения влажности. Психрометр подвешен на самодельную мачту за палатками. Виктору же надлежит определять скорость ветра. Все эти данные понадобятся геофизикам, чтобы корректировать свои наблюдения в других точках.

Виктор хмур, выглядит недовольным, или, может быть, такой вид придают ему очки и взлохмаченные волосы. В отличие от красноречивого геолога Игоря он немногословен. Его словарный запас ограничивается, как правило, несколькими крепкими выражениями. Сейчас Виктор сидит как на иголках, часто поглядывает на часы, боится пропустить срок отсчета. Из-за этого он единственный так и не выспался как следует перед Новым годом. К тому же почти через каждые пять минут экспансивный Игорь кричит ему в ухо, что скоро надо брать отсчет. Делает это он, очевидно, из желания помочь товарищу, но лицо его, как обычно в таких случаях, принимает свирепое выражение.

Виктор честно пытается делать все вовремя. Опрометью бросается к психрометру, висящему наподобие сиротливой сосульки на доске метрах в 50 от палатки, снимает отсчеты с двух сверхточных барометров — для этого нужно опуститься перед приборами на колени и смотреть в специальный глазок. Но, подгоняемый Игорем, он иной раз забывает записать результаты в журнал. Это его ужасно удручает, и он сидит потускневший, вздрагивая каждый раз, когда Игорь кричит ему: «Иди брать отсчеты!»

Напротив меня, на другом торце стола, у рации, наш радист Дима. Он самый старший среди нас. Щуплый, худощавый, он, возможно, благодаря этому выглядит довольно моложаво. Дима — ветеран во всякого рода полевых работах. Экспедиции для него привычное дело. Он легко ладит с ребятами. Да и свою работу на рации выполняет старательно. Есть в нем что-то крестьянское: хозяйственная сметка, расчетливость, некоторое лукавство и хитреца.

Володя, Игорь, Виктор и Дима — все из одного ленинградского института. Коллектив уже сложившийся, спаянный. И поселились ребята вчетвером в большой палатке, оставив нам с Эдом маленькую.

Я, шестой за столом, географ из Москвы. Для меня это шестая экспедиция в Антарктиду. Но во многом я ощущаю себя новичком. Ведь по сути все начинается сызнова, как в первый раз. Впервые я в горах Шеклтона. И впервые в такой компании. Из старых друзей в экспедиции никого не оказалось, а новые друзья, как известно, легко приобретаются только в молодости.

Вот какая разношерстная компания собралась в одной палатке в канун Нового года. А он уже на пороге. Игорь торопливо разлил по кружкам напитки. Дима следит за точным временем и наконец дает отмашку. Сомкнутые кружки глухо звякают.

Наступил 1977 год! С ним началась наша работа в горах Шеклтона а краю света, вдали от родного дома. Впрочем, так ли уж вдали? По ебе знаю, чем больше расстояние, тем острее ощущаешь свою лизость к Родине. И по взволнованным лицам ребят вижу, что сейчас мысли их тоже там, далеко-далеко, вместе со своими любимыми и близкими.

«Салют! — кричит Игорь. — Праздничный салют!»

Он достает ракетницы, и мы выскакиваем за ним из палатки. Какое море солнца, света! Горы, ледники купаются в нем. Какова новогодняя ночь!

Зеленые, красные ракеты шипя взмывают вверх. Потом Игорь устанавливает на валун бутылку из-под шампанского и предлагает палить в нее. «Лучше бы в твой прибор, — говорит он Виктору, — указывая на мачту с психрометром. — Все равно висит без дела. Ты же ровно в 12 должен был взять отсчет». Виктор охает и бежит за журналом.

Я захожу в свою палатку. Там в сумке пачка поздравительных Радиограмм. Они пришли, когда мы были еще на Дружной. Вести из Дома, от друзей. Я уже знаю тексты радиограмм почти наизусть. И все же вновь пересмотреть их сейчас просто необходимо.

Только в Антарктиде можно встретить Новый год под лучами незаходящего солнца
Только в Антарктиде можно встретить Новый год под лучами незаходящего солнца

Нет, как же все-таки далек от нас родной, привычный мир, наши Москва и Ленинград, Лос-Анджелес! И как мы, находясь в горах Шеклтона, близки к нему!

Первые маршруты

Хребет Шеклтона был открыт гораздо позже других крупных географических объектов Антарктического континента. Это объяснялось во многом тем, что он расположен в самом труднодоступном районе, где долгое время вообще не было научных станций. Только в период Международного геофизического года в связи с запланированным англичанами трансантарктическим переходом началось изучение этого района. В 1955 — 1956 годах англичане создали на краю шельфового ледника, поблизости от теперешнего местоположения нашей Дружной, опорную базу Шеклтон, а 20 января 1957 года во время рекогносцировочного полета на юг впервые увидели горы, которым было дано название «хребет Шеклтона».

Столь частое обращение к имени известного английского полярного исследователя в данном случае не было случайным. Эрнсту Шеклтону принадлежала сама идея трансантарктического перехода по данному маршруту. В 1915 году он даже пытался ее осуществить, но ему не удалось высадиться на берег. Судно Шеклтона «Эндь-юранс» было раздавлено льдами в море Уэдделла, и участники экспедиции лишь чудом избежали гибели.

И вот спустя сорок с лишним лет англичане приступили к выполнению замысла своего соотечественника. Горы Шеклтона, лежавшие вблизи маршрута трансантарктического перехода, естественно, привлекли внимание исследователей. В октябре 1957 года в западной части гор, как раз там, где располагается и наш лагерь, десять дней работал английский геолог П. Стефенсен, а топографы К. Блейклок и Д. Страттон совершили двадцатидневный переход на собачьих упряжках вокруг ледяной возвышенности, названной в честь руководителя трансантарктической экспедиции Вивиана Фукса куполом Фукса. Так были получены первые сведения о новом горном районе.

В последующие десять лет безмолвие гор Шеклтона вновь никем не нарушалось. Начиная с 1968 года здесь возобновили исследования английские геологи и топографы, базирующиеся на новой английской станции Халли-Бей, созданной в восточной части побережья моря Уэдделла взамен оставленной базы Шеклтон. Англичане работали в горах в течение трех летних сезонов. Основным видом транспорта им служили собачьи упряжки и лишь изредка тракторы. В доставке полевых партий и снаряжения в горы англичанам оказывала помощь американская авиация. Американцами же было выполнено перспективное аэрофотографирование гор. Наземные наблюдения и аэрофотосъемка позволили составить первые географические карты, которые, хотя и не отличались большой точностью, давали общие представления о рельефе и оледенении района.

Планы нашей экспедиции более обширны: создать точную картографическую основу и, опираясь на нее, построить ряд специальных карт. Полевые лагеря уже начали работать одновременно с нами в различных точках горной страны. Дима установил связь с соседним геологическим лагерем на горе Рид, там на ключе его молодой коллега — радиотехник Гриша.

Наша группа участвует в составлении геологической и геоморфологической карт, на которых будут синтезированы сведения о горных породах, формах рельефа и их происхождении. Важно не только разобраться в современной ситуации, но и представить историю развития природных процессов — основные этапы формирования рельефа гор и развития оледенения — другими словами, познать палеогеографию района. Без этого немыслим достоверный географический прогноз.

Но для того чтобы проникнуть в тайны минувшего, нужно собрать большой фактический материал. Для географа и геолога это означает прежде всего наземные маршруты, наблюдения и отбор образцов. Потом это пополнится изучением аэрофотоснимков, результатами лабораторного исследования проб, наконец, теоретическими обобщениями. Но прежде всего нужно самому пройти, увидеть, собрать, записать. Вот почему сразу после Нового года мы уходим в маршруты. Геологи решили начать с южного, наиболее удаленного края горного массива. Они направляются в маршрут на снегоходе «Буран», своего рода мотоцикле на гусеничном ходу.

Я иду к северу. Еще с самолета, когда мы подлетали к горе Провендер, я заметил там на леднике, у подножия горы, темное пятно. Такие темные участки льда мне приходилось видеть прежде на Земле Королевы Мод. Они представляли собой подледные озера — уникальный, распространенный лишь в Антарктиде тип водоемов, круглый год покрытых льдом. Подобные озера почти не изучены. И уже сам факт существования их в горах Шеклтона, которые на добрую тысячу километров ближе к полюсу, чем озера Земли Королевы Мод, был интересен.

Вскоре я находился уже в нескольких километрах от лагеря. После малоподвижного пребывания на Дружной шагалось необыкновенно легко. Путь шел по склону, сплошь усыпанному обломками самых различных размеров, от валунов величиной с нашу палатку до небольших галек. Это был какой-то каменный хаос, словно волны набежали на склоны горы Провендер, разбились у ее подножия и внезапно окаменели.

Большая часть валунов — различные граниты и гнейсы — представляли собой обломки древнего кристаллического основания антарктической платформы. Но среди них попадались и более молодые породы — темные сланцы, на сколах которых иной раз можно было увидеть отпечатки створок мелких раковин — брахиопод. Эта древняя фауна — сущий клад для нашего Игоря, ведь палеонтология — его страсть.

Однообразие каменной пустыни кое-где нарушалось пятнами снега — навеянными снежниками. Вблизи склона одного из снежников я неожиданно попал в своеобразное болото. Грунт здесь настолько пропитан талой водой, что в него погружались ботинки, а в оставленных следах проступала влага. Вдоль края самого снежника под тонкой корочкой льда слышалось журчание ручейка. И это несмотря на отрицательную температуру воздуха! Талая вода образовала кое-где небольшие озерки. Эти водоемы небольшие, мелкие, некоторые из них скорее можно назвать лужами. В теплые, солнечные дни, такие, как сегодня, вода в них прогревалась, они полностью освобождались ото льда. Ближе к осени, когда солнце пойдет на убыль, они снова промерзнут до дна. Но сейчас разгар антарктического лета, и термометр, который я опустил в одну из небольших луж, показывает +4°. К тому же на дне видны темно-пепельные стебельки каких-то водорослей. Пусть на короткий срок, но жизнь и тут торжествует! Достаю из рюкзака полиэтиленовые канистры и заполняю их водой. В специальные стерильные пробирки беру пробы талого грунта с водорослями. Гидрохимия здешних озер, населяющие их микроорганизмы почти не изучены.

Спускаюсь вдоль склона все ниже и ниже, пока не оказываюсь в замкнутой котловине, расположившейся у северной, наиболее обогреваемой части горы Провендер. Один край этой котловины — каменный, усеянный валунами склон самой горы, противоположный — ледяной, борт ледника Блейклок. На дне котловины то самое, замеченное еще с самолета темное пятно — ожидаемое подледное озеро. Оно не имеет ничего общего с миниатюрными лужами у снежников, поперечные размеры тут несколько сот метров.

Я ступаю на этот темный лед. Он неровный, пузырчатый, в отдельных местах на нем куполовидные вздутия, подобные тем, что встречаются на озерах в Сибири, где вода в сильные морозы вздымает, а иной раз и взрывает сжимающий ее ледяной панцирь. Нет никакого сомнения, что это озеро. Толщина льда в его центральной части — несколько метров, но у одного берега, по границе с темными, нагревшимися на солнце валунами, лед тонок, и кое-где даже образовались узкие закраины, из которых можно взять пробу воды. Здесь тоже много водорослей, только они совсем другие — фиолетово-красные.

Ландшафты гор Шеклтона отличаются разнообразием и изяществом форм Справа — навеянный ледник, слева — мерзлотные полигоны (ячеи) на поверхности котловины

Встреча с растениями в ледяной антарктической пустыне всегда событие, ведь известно, что растительный мир южнополярного континента исключительно беден по сравнению с другими материками. Лишь участки скал и в особенности озера — очаги жизни в ледяной пустыне. Довольно широко распространены здесь водоросли. И не только в озерах. В пробах грунта, с виду совершенно безжизненных, которые мне приходилось отбирать раньше в различных районах Антарктиды, почти всегда оказывались те или иные водоросли. Расселению их по территории континента, несомненно, способствуют птицы: они могут переносить на своих лапах самые различные микроорганизмы.

За первые дни пребывания в горах Шеклтона мы еще не видели птиц, но о том, что эти места ими освоены, красноречиво свидетельствовал скелет снежного буревестника на песке вблизи озера. Я нагнулся к нему. По тому, что косточка ноги с согнутым коготком лежала в стороне от основной части скелета, можно предположить, что буревестник был растерзан поморником — грозной прожорливой птицей, «антарктическим шакалом», как его называют полярники за то, что он разбойничает в колониях пингвинов.

Голая, безжизненная на первый взгляд гора Провендер оказалась на самом деле по антарктическим меркам богатой жизнью. Здесь в озерах растут пышные колонии водорослей, здесь обитают птицы. Правда, еще не удалось обнаружить ни единого экземпляра мха и лишайника. Но ведь это первый маршрут, и такие находки надо ожидать в дальнейшем. Район горы Провендер с полным основанием Можно назвать оазисом. Только в отличие от большинства антарктических оазисов, расположенных на скалах у берега моря (в таких условиях, к примеру, находится наша основная антарктическая станция Молодежная), оазис горы Провендер горный и к тому же находится на подступах к самому полюсу. Это делало наблюдения здесь особенно интересными.

В первый день, увлеченный новизной, открывавшейся буквально на каждом шагу, я не заметил, как пролетели 12 часов отведенного на маршрут времени. На обратном пути к лагерю я шел вверх по склону, покачиваясь под тяжестью образцов. Кроме проб воды в рюкзаке была коллекция основных горных пород, мешочки с мелкоземом, ведь изучение мелкой, песчаной фракции позволит судить, какие минералы преобладают в составе местных пород. Иной раз именно таким образом удавалось обнаружить признаки месторождения полезных ископаемых. Я был доволен прошедшим днем. По сверкающим глазам моих товарищей, также только что возвратившихся в лагерь, было видно, что и они удовлетворены первым маршрутом.

...Обычно каждое утро начинается с того, что, умывшись, я разжигаю плиту и готовлю на всю нашу команду кашу «геркулес». Это моя инициатива и — льщу себя надеждой — скромный вклад в хозяйственные дела лагеря, ведь специалиста-повара у нас нет и его обязанности распределяются между всеми участниками. Но так как в хорошую погоду четверо из нас весь день в маршруте, хозяйничать на кухне приходится в основном Диме с Виктором, что, конечно, им порядком надоедает. Моя инициатива с геркулесом была воспринята основным коллективом поначалу настороженно и сдержанно. Володя хмуро высказался из спального мешка, что мужчина должен употреблять мясо. Его активно поддержал Игорь и, высунув из мешка свою курчавую голову, пропел по складам: «Мя-со...о!...» После чего, сделав страшное лицо, нырнул обратно в мешок.

Помешивая в кастрюле ложкой, я вкратце рассказал о пользе для организма, и прежде всего для желудка, овсяной каши. Выслушали меня скептически, но никому особенно не хотелось вылезать из мешка и готовить другую пищу, что и решило дело.

За завтраком все ели геркулес. Правда, хвалил кашу один Эдвард. Хронически невысыпающийся Виктор жевал с нескрываемым отвращением, пояснив, что еще с детства овсянка стоит ему поперек горла. Неожиданно меня поддержал радист Дима, он с аппетитом съел целую миску и даже попросил добавки. Это подействовало на Володю и Игоря, которые, хотя и не просили добавок, осилили свои порции. Володя, правда, не преминул добавить, что с такой еды в маршруте ноги протянешь. Я же, памятуя, что новое всегда пробивает себе дорогу с трудом, решил не сдаваться.

...Дни стоят погожие, один лучше другого, и мы ежедневно с утра уходим работать. Похоже, что в январе хорошая погода здесь устойчива. Обычно же Антарктида погодой не балует, и мы по прошлому опыту привыкли каждый погожий день использовать для походов. Накопилось много дел и в лагере: нужно вычертить карту, упаковать образцы, наконец, просто не торопясь обдумать увиденное, разобраться в своих поспешных маршрутных записях. Да к тому же и ноги потеряли легкость. Мышцы, как у плохо тренированного спортсмена, побаливают. У меня после двух первых маршрутов их даже сводило судорогой. Спасибо Эдварду, дал мне какую-то специальную мазь. Словом, самое бы время передохнуть, но... стоит отличная погода, не терять же такой день! И снова уходишь в маршрут.

С утра трудно сразу втянуться в рабочий ритм, ощущается какая-то вялость, медлительность. Первые километры, в общем-то наиболее легкие, без крутых подъемов, даются, однако, с трудом. Стоит чуть увеличить темп, и тело покрывается испариной.

Горный хребет, выгнутый наподобие гигантской подковы, окаймляет засыпанную валунами котловину с трех сторон. Я держу путь на юго-восток, как раз к вершине «подковы». Возможно, этот маршрут поможет разобраться, откуда принесено сюда такое огромное количество каменного материала.

Сегодня задул легкий встречный ветер. Нас избаловала штилевая погода, и вот теперь даже такой ветерок кажется неприятным. Несколько часов я пробираюсь среди нагромождений каменных глыб. Ощущаешь себя словно в море среди волн одиноким пловцом. И нелегко разобраться в этом каменном хаосе, понять, каким образом, в какой последовательности создано все это его величеством ледником.

Подкова котловины открыта на запад, с той нижней части, где стоит наш лагерь, основные же ледники движутся сейчас с противоположной, восточной стороны. Но с востока вершину подковы замыкает седловина горного хребта. Правда, она не слишком высока, и, возможно, более мощный ледник в прошлом переползал через нее. Но чтобы решить, так ли это на самом деле, нужно пройти туда, осмотреть гребень этой седловины.

Я отошел уже километров на восемь от лагеря и теперь постепенно поднимаюсь все выше и выше по склону. Вот уже открылся вид на соседние боковые массивы. Один из них имеет характерный двугорбый профиль. Где-то там, внизу, работают геологи. След их снегохода, пересекающий подножия снежников, хорошо виден мне сверху.

Еще несколько десятков метров, и я выхожу на гребень седловины и заглядываю за край гигантской каменной чаши. Передо мной сверкает величественный купол Фукса. Рядом с ним броская, похожая на пень гора Флеттоп — скальный останец с почти отвесными стенами. На его плоскую вершину наши топографы уже забросили с помощью вертолета сборный домик. Там намечено создать радиодальномерную станцию для аэрофотосъемки. Я перевожу взгляд вниз, ближе к подножию гребня, и на склоне узкой, торчащей, как кривой турецкий кинжал, темной горы вижу три маленькие фигурки. Одна из них в красной куртке. Это несомненно наш американец Эд. Две другие, в темных ватниках, — Володя и Игорь. Я кричу туда, в пропасть, слова привета, издаю долгий возглас: «А-а-а!» — и взмахиваю рукой. Так хочется обменяться хотя бы знаком внимания. После долгого одинокого маршрута это почти физиологическая необходимость. Но очевидно, легким моим не хватает той мощи, которая присуща нашему вокалисту Игорю, или просто ветер относит мой голос, ведь расстояние не меньше километра.

Гребень седловины, та самая вершина подковы, попасть куда я так стремился, — выровненный, округленный, словно по скалам прошелся бульдозер. Опустившись на колени, я внимательно, пядь за пядью осматриваю поверхность. На ней кое-где видны мелкие царапины, борозды. Скорее всего это ледниковая штриховка, но в Антарктиде и ветер, несущий частицы песка, способен оставлять следы на поверхности скал. Я прохожу еще несколько метров вдоль гребня. И вот наконец: «Эврика!» На пластах мрамора лежат валуны гнейсов — неоспоримое свидетельство пребывания ледника. Никакие иные силы, за исключением льда, не могли занести сюда эти большие, до полуметра в диаметре, обломки. Теперь ясно, что значительная часть валунов того каменного моря, которое я пересек по пути сюда, принесена с востока. Оледенение в прошлом было в горах Шеклтона более мощным, и лед поступал с востока в котловину. Однако другие потоки льда, огибавшие по глубоким долинам весь подковообразно выгнутый массив, должны были затекать внутрь межгорного понижения и с противоположной, западной открытой части. Таким образом, на определенном этапе своей истории зажатая внутри горной подковы котловина представляла собой как бы ловушку для ледникового материала. Когда оледенение стало сокращаться, приток льда с востока оборвался. Лед в котловине постепенно стал стаивать, и на поверхности сгрудились содержавшиеся в нем обломки.

Когда происходили эти события? Ответ может дать только детальное изучение самой морены: ее рельефа, геохимических преобразований на поверхности валунов и в мелкоземе. Вот почему так необходимы многочисленные пробы моренного материала, которые отягощают рюкзак и обычно вызывают неудовольствие летчиков при погрузке в самолет.

В лагерь возвращаюсь с небольшим опозданием, за что и получаю справедливое замечание от Володи. Ребята уже отужинали и блаженно растянулись на раскладушках. Только радист Дима деловито выпиливает что-то из листа фанеры.

Виктор достает из духовки немного картошки и жаркое и накладывает мне в тарелку. Хмурый вид его никак не соответствует той внимательности, с которой он это делает. К тому же он приготовил чудесный кислый морс из клюквы. Поблагодарив Виктора, я выхожу из командирской палатки и устало бреду к себе. Эд уже дремлет в своем красном американском мешке. Перед тем как последовать его примеру, выхожу умываться и, оглядевшись, застываю в изумлении.

Удивительная облачность легла прямо на поверхность ледника Блейклок. Подобно пелене тумана в болотистых низинах средней полосы России, она залила понижения, а выше над ней, словно верхушки деревьев, вздымаются горные вершины.

Сверкающее антарктическое безмолвие. Ничто не шелохнется. Да и что может шелохнуться в этой пустыне изо льда и камня? Алый флаг на нашей радиомачте и тот бессильно обвис. Казалось, природа спит с открытыми глазами.

Непогода

Сон был тяжелый, в полудреме я все порывался выскочить из мешка и задыхался. В палатке, несмотря на выключенную еще с вечера газовую горелку, казалось душно. То ли штиль и незаходящее солнце способствовали этому, то ли стало падать атмосферное давление, а скорее всего просто накопилась усталость после ежедневных маршрутов, и от этого была тяжелой голова и поламывало суставы ног.

Утром я сел за записи на полчаса и не заметил, как клюнул носом и проспал часа полтора, опустив голову на стол. Ребята уже ушли в маршрут. Спохватившись, стал собираться и я. До контрольного срока возвращения оставалось часов семь, не больше, и я решил пройти вдоль западного, открытого к леднику Блейклок края котловины, не поднимаясь на горные склоны. Значительную часть подковообразного хребта, огибающего котловину, я уже обошел, но оставались детальные работы на самой морене и отбор проб.

Не спеша, глядя под ноги, в сдвинутых на лоб солнцезащитных очках я брел по каменистым кочкам, всматриваясь в бесконечные гряды валунов.

Валуны, валуны... От их обилия рябило в глазах. Вот пёстрые, формой похожие на гигантские тыквы древние конгломераты. Раньше в других районах Антарктиды мне почти не приходилось встречать эти породы, зато здесь они попадаются часто. Галька, из которой состоят эти валуны, хорошо окатанная, яркая: кирпично-красная, светло-серая, порой голубая. Образовалась она в быстрых водных потоках, которые текли здесь более 500 миллионов лет назад. А вот плоские, похожие на матрасы глыбы темных глинистых сланцев. Одну такую гигантскую глыбу, размером два на три метра, со свойственным ему рвением разрабатывает близ лагеря Игорь. В ней на сколах попадаются отпечатки трилобитов — редкая для этого района палеонтологическая находка. Обнаружил ее совершенно случайно наш радист Дима, облюбовавший приметный камень для собственных хозяйственных надобностей.

Попадаются в морене и обломки мрамора, чаще серого, но иногда светлого, даже с розовым изломом. Но вот что интересно: нигде на этих валунах нет поселений лишайников. И сама поверхность валунов не слишком выветрена. На ней почти нет форм ячеистого выветривания. Все говорит о том, что ледник отложил этот материал здесь, на западном краю котловины, сравнительно недавно, не более нескольких десятков тысячелетий назад, иначе валуны под действием антарктического солнца, мороза и ветра подверглись бы зримым изменениям.

Дойдя до края котловины, где она граничила с длинным навеянным ледником, я стал подниматься вдоль его края, фиксируя с ? помощью барометра высоту и отбирая пробы. Я увлекся наблюдениями, взгляд мой все время был устремлен вниз, как у грибника, и, когда наконец остановился передохнуть и, подняв голову, осмотрелся, то с удивлением увидел, что внизу, над ледником Блейклок, и у I самой вершины горы Провендер клубятся, казалось, танцуют, то возникая, то рассеиваясь, клочья кучевых облаков. А с севера на котловину и наш лагерь наступала плотная полоса облачности. Края ее беспрестанно смещались, порой пульсировали фонтанчиками вверх или выбрасывались вперед длинными языками. Казалось, это была какая-то живая, одухотворенная масса. Приближение ее невольно вызывало беспокойство. Через час район лагеря был словно проглочен облаками, вскоре задернуло и вершину горы Провендер. Облачность неуклонно подбиралась ко мне. Тут я заметил на склоне навеянного ледника красную фигурку Эда — он торопился, спешил вниз, к дому. Мне оставалось еще подняться на ближайший моренный уступ и отобрать там пробы, чтобы не идти сюда еще раз специально за этим.

Через полчаса я закончил работу. Облачность теперь была совсем рядом. Казалось, среди валунов резвилась тысяча выпущенных из бутылей джиннов. Сделав несколько снимков клубящихся облаков, я поудобнее поправил рюкзак и повернул к лагерю.

Спустя несколько минут темные облака окутали все вокруг, и видимость практически исчезла. Сквозь мглу проступали лишь камни на несколько метров вперед, но, когда я выходил на снежник, окунался как будто в молоко. Выручало солнце: бледное пятно его все же обозначалось на небе, и я шел, устойчиво держа его чуть слева — в этом направлении должен был находиться лагерь.

Порой, когда приходилось пересекать большие снежные поля, казалось, что я уже вышел за пределы морены, иду где-то далеко по леднику, вот-вот могут появиться трещины и надо скорее поворачивать назад, к спасительным валунам. Но я сдерживал себя и шел выбранным направлением. Был момент, когда видимость немного улучшилась, и я увидел в просвете облаков в стороне от курса две палатки. Они виднелись столь явственно, что я чуть было не свернул туда, так заманчиво рисовались их темные купола. Не иначе как снежная королева искушала меня, приглашая в свои чертоги. Я увеличил темп и, когда из мглы возникли бочки, где обычно заправлялись наши вертолеты, вздохнул с облегчением.

Пятью минутами раньше в лагерь пришел и Эд. Он сделал небольшой круг, но также нашел палатки. Ребята уже встречали нас. Володя с Игорем вернулись еще до того, как на лагерь наползли облака. Ребята были уверены, что мы вышли на их выстрелы, — время от времени Дима с Игорем палили из ракетниц, но мы ничего не слышали: плотный туман поглощал звуки, как губка.

После маршрута все с удовольствием пили чай. Эд сидел с поцарапанным носом (когда отбивал образец, от скалы отскочил острый осколок). Нос у Эда вообще примечательный: большой, длинный, нависающий над верхней губой и усами. Усы у Эда черные, щегольские, бороду же он не носит, каждое утро бреется. Лишь нос его вечно подводит. Очевидно, работа на холоде дала себя знать — у Эда хронический насморк. А теперь вот в довершение всего у него на носу царапина и запекшаяся кровь. Но Эд на эти мелочи абсолютно не реагирует. На лице его неизменное флегматичное выражение. Поев и пожелав всем доброй ночи, он устраивается в палатке за столом. Не торопясь, методично документирует свои образцы; весь пол у нас завален ими.

Ребята после ужина уселись играть в диковинную игру, все необходимое для которой смастерил Дима. По специальной, выпиленной им из фанеры доске с дырочками перемещаются фишки. Ходы определяются броском пары игральных костей, тоже мастерски изготовленных нашим умельцем. Игра, судя по поведению участников, весьма азартная; каждый ход сопровождается шумными комментариями и специфической терминологией, как-то: «Заряжай», «Скок», «бпа»... Играть в нее могут четверо, как раз полный состав командирской палатки.

Снаружи клубится туманный сырой воздух, температура понизилась до -8°. Доска, к которой прикреплен наш умывальник, обледенела. Собравшись умыться, я тщетно пытаюсь поднять носик умывальника. Резкое движение — умывальник вообще развалился.

Наш частый гость — антарктический поморник пользуется благами нашей кухни

...Просыпаюсь от гула, но это не самолет. Устойчивое завывание, хлопанье и подрагивание палатки производит сильный ветер, скатывающийся сверху, с горы Провендер. Сбоку по снежнику несется шлейф снежной пыли. Когда выходишь из палатки, от плотного воздушного потока спирает дыхание. Но ветер, хотя и резкий, неожиданно теплый. Действительно, температура прыгнула вверх до рекордной отметки плюс 5°! Это у нас первый случай такого резкого потепления. Пурга и повышение температуры грозят нанести ущерб разнообразному лагерному снаряжению и продуктам, сложенным у палаток. Поэтому в спешном порядке закрываем ящики брезентом, склад с продуктами изолируем от теплого воздуха фанерой и сверху присыпаем снегом.

Днем я готовлю обед. Диме и Виктору за эти дни кухня порядком осточертела. Варю суп из баранины, жарю морского окуня к отварной картошке. Хотя кулинарного техникума я не кончал, по опыту знаю, что все получается, если берешься за дело с желанием и хорошим настроением. Важно только суметь нейтрализовать Игоря: ему, как человеку темпераментному, не сидится на месте, он все время порывается помочь, беспрестанно советует и уже дважды пытался посолить посоленный мной суп. В конце концов я убеждаю его, что ветер ослабел, немного прояснилось, стала видна гора Провендер и он сможет наколоть из лежащей рядом с лагерем глыбы сланца еще несколько десятков прекрасных образцов с отпечатками трилобитов. Я прошу один из них обязательно презентовать мне, и он, вполне удовлетворенный таким интересом к его любимому делу, одевается и, вооружившись молотком и зубилом, уходит.

Тогда и Эд, хотя все пытаются отговорить его, собирается в маршрут на ближайший горный выход, откуда в случае ухудшения погоды можно легко вернуться. Ветер действительно почти прекратился, но тяжелый влажный туман снова заволакивает все вокруг. Эд не успевает отойти и на полкилометра, как видимость резко ухудшается. Дима выходит и дает красные ракеты. Нет, не удастся Эду сегодня поработать. Летят мокрые,, липкие снежинки. На темном пологе палатки они моментально тают, ручеек по брезенту затекает к нам под раскладушки. Тоска зеленая!

Вдобавок на ракетные сигналы Димы прибегает разъяренный Игорь с зубилом и орет на нас: «Чего палите, не даете человеку работать!» Утихнув, он дарит мне сланцевую плитку с отпечатком трилобита размером с трехкопеечную монету. Уверяет, что точно такие же «чудовища» обитали в начале палеозойской эры у нас в Сибири.

Пока еда готовится на плите, иду выбросить ведро с кухонными отходами. Для помойки у нас отведено специальное место, дабы не загрязнять «окружающую среду». Там меня уже ждут, покрякивая, две большие бурые птицы. Это семья поморников, которые в последние дни стали регулярно наведываться в наш лагерь. Поморники — разновидность полярных чаек — совсем неплохо чувствуют себя рядом с человеком и порой совершают с экспедициями далекие и опасные путешествия. Известно, например, что эти птицы сопровождали первоисследователей Антарктиды в их походе к Южному полюсу. Отмечен даже случай прилета поморника на нашу внутри-континентальную станцию Восток. Ну а на прибрежных станциях поморники летом постоянные квартиранты. Свободную охоту, смелый поиск и разбой в колониях пингвинов и буревестников они променяли на пассивное ожидание у мусорных куч. Стоило появиться в горах Шеклтона нашему лагерю — и к нам встала на довольствие семья поморников. Вначале птицы были очень недоверчивы и улетали сразу же, стоило выйти из палатки, но теперь уже вполне освоились. Отъевшись на казенных харчах, они заметно отяжелели и отлетели немного в сторону, лишь когда я подошел к ним почти вплотную.

К вечеру непогода вновь разыгралась, ветер загудел, как иерихонская труба. Палатка захлопала, забилась, как птица с подбитым крылом, норовящая вот-вот подняться в воздух. Снег снова стал засыпать валуны. Виктор, измерив скорость ветра, сообщил: порывы до 25 метров в секунду. Вскоре все камни вокруг палаток покрылись белой пеленой. Видимость сократилась почти до нуля. От палаток не отойти — заблудишься. К тому же снег набивается всюду под одежду, облепляет с ног до головы.

После пурги. На втором плане просматривается массив горы Провендер

Мы сидим и слушаем, как гудит ветер. Он неровный, порывистый. Сначала загрохочет в горах, — значит, приближается очередная волна. Звук доходит первым, а через мгновение обрушивается сам порыв, и палатка вздрагивает, напрягается. Аккомпанемент пурги нисколько не мешает ребятам играть в их фирменную игру. До нас то и дело доносятся их бодрые возгласы: «Скок... заряжай!» — и наконец победный клич «Оп-па!», в котором неповторимо звучит зычный голос Игоря, перекрывает вой пурги и разносится далеко за пределы нашего лагеря.

На следующее утро вылезаем из палатки — вокруг все бело, местность преобразилась. Вся котловина занесена снегом. Под ним погребены и валуны, изучению которых я хотел уделить специальное внимание. Конечно, достаточно одного тихого солнечного дня, и снег на морене растает, но я возвращаюсь в палатку огорченный. Разжигаю газовую горелку и делюсь с Эдвардом своими соображениями о заносах снега. «На скальных обнажениях сейчас тоже не фонтан», — поддерживает мою мысль Эдвард, высовываясь из мешка. Длительное общение с геологами не прошло для него даром и значительно обогатило его словарный запас.

У ребят в соседней палатке после вчерашней бурной игры гробовая тишина. Порывы ветра, хотя и ослабевшего, хорошо Убаюкивают. Пожалуй, и сегодня не придется работать, тем более что в небе, в самом зените, раскинулось хитрое облако, словно нарисованный диковинный цветок с тремя лепестками. Этот трилистник в давние времена, несомненно, толковался бы как вещий знак. ° наши же дни его с успехом можно принять за «летающую тарелку».

Эдвард, накинув куртку, вылезает за порог, смотрит в раздумье на странное облако. Потом прислушивается к тому, что происходит в соседней палатке. Там наша кухня — жизненно важный центр, а аппетит у Эдварда на редкость хорош.

— От них ни слуху ни духу! — грустно констатирует Эд.

— Ничего, — успокаиваю я его. — Сейчас пойду сварю овсяную кашу.

— Овсянка — это хорошо, ее лошади обожают, — веселеет Эдвард.

С утра от голода он в лингвистическом ударе.

Название нашей главной горы, на вершину которой я предполагаю подняться, — Провендер, что в переводе с английского означает «корм, фураж». Это, по нашему мнению, имеет прямое отношение к овсянке, каше «геркулес», которую мы с Эдом, заражая понемногу остальных, поглощаем по утрам.

Днем так и не распогодилось. Дул ветер. Небо было заложено облаками...

Эдвард уже запаковал все свои образцы в специальные двойные мешочки, сделал все необходимые записи и теперь на досуге читает рассказы Станюковича, совершенствуя свои языковые познания. Иногда он обращается ко мне с вопросами: «Скажи, Володя, что такое «хлыщ»? Как это — «облобызать»? Что значит «с жиру бесишься»?» Я в меру своих сил поясняю. Порой делаю попытки поговорить с ним по-английски, мне ведь тоже хочется попрактиковаться. Живу с американцем в одной палатке, стыдно не использовать такую возможность. Не тут-то было: Эд упорно отвечает мне по-русски.

За обедом Дима сообщает последние новости с Дружной. Туда вскоре должен прилететь со станции Мак-Мердо, с другого конца Антарктиды, «Геркулес». Так называется большой американский самолет, используемый нашими коллегами в Антарктиде. На «Геркулесе» к нам прибудет еще один американский геолог.

К вечеру небо очистилось, ветер стих, снова засверкало солнце. Снег начал стаивать, уже обнажились края валунов. Если такая погода удержится, завтра можно идти в маршрут.

Перед сном я вышел из палатки, за мной последовал Эд. Мы постояли, глядя на горы. Красота вокруг была какая-то неземная, холодная, аскетическая: царственно сверкали льды и снега, темнели вершины гор, но все это не согревало сердца. В цветовой гамме явно не хватало зелени, склоны были мертвые, голые.

И тишина стояла такая, что звенело в ушах. Раньше я не понимал этого выражения. Оно казалось мне явным преувеличением, просто красивым образом. Теперь я ощущал эту звенящую тишину собственными барабанными перепонками.

На вершине

Погода на сей раз не подвела. С утра наша четверка рьяно готовится к маршруту. Виктор с завистью наблюдает за нашими сборами, он истосковался по прогулкам, привязанный к своим приборам.

— Предлагал тебе стрелять в твой градусник, — весело кричит ему Игорь, — тогда бы сейчас пошел с нами!

Опытный и поднаторевший в полярном деле Дима успокаивает огорченного Виктора, напоминая ему известную «мудрость» о том, что «умный в гору не пойдет». А мой сегодняшний маршрут как раз и лежит вверх, на вершину горы Провендер, которая господствует над всей окружающей местностью. Часа через два остались позади волны каменного моря, и я вышел на крутой, местами покрытый снежниками склон, который вел к вершине. Судя по карте, мне предстояло подняться еще метров на 400.

Чем выше, тем склон становился круче, и порой приходилось карабкаться по нему на четвереньках. В который раз меня выручают альпинистские ботинки — подарок старшего товарища по одной из моих первых антарктических экспедиций, геолога Льва Климова. Ботинки видали виды, носы в них сбиты, но трикони еще держат, на крутизне я чувствую себя устойчиво и поминаю добрым словом давнего антарктического друга.

Когда после очередного броска вверх по склону я останавливаюсь передохнуть, неожиданно слышу сверху резкие звуки, похожие на протяжный тягучий скрип, словно вращают колеса несмазанной телеги. Высоко в ясном небе, рядом с нависающими над головой скалами, скользят, плывут в хрустальном воздухе белые птицы — снежные буревестники. Их ровно пять. Очевидно, птиц встревожило мое появление. Ведь, несомненно, где-то там, близ вершины, находятся их гнездовья. Удивительные, героические птицы! Сколько труда стоит им осваивать эти суровые далекие горы! Ведь источник питания — море в 300 километрах отсюда. Можно представить, как не просто вырастить в таких условиях потомство.

Только благодаря своим ботинкам мне удается перебраться с крутого склона снежника на скалы. И тут на серых глыбах гнейсов вижу наконец долгожданные колонии лишайников. Их оранжевые узоры на камне словно диковинные, экзотические цветы. Лишайники забили трещины в породах, уютно устроились в углублениях, а чуть выше, в укрытых от ветра нишах, на мелкоземе зеленеют подушечки мхов.

Это было удивительно. Внизу, у подножия горы, на валунах исхоженной вдоль и поперек котловины ни мхов, ни лишайников не росло. Там попадались лишь водоросли по берегам озер. Зато здесь, близ вершины, обосновался своего рода ботанический сад. Недаром это место облюбовали снежные буревестники. Направляясь в маршрут, я был почти уверен, что обнаружу на горе лишайники, но увидеть здесь такую пышную флору, и в особенности мхи, не ожидал.

Лишайников в Антарктиде около 300 видов, и они весьма невзыскательны к условиям местообитания. Экземпляры этих растений отмечены и на самых ближних к Южному полюсу горных выходах, но вот мхи обычно встречаются лишь в прибрежных оазисах. Богатство растительной жизни на горе Провендер наводит на мысль, что и в максимум антарктического оледенения эта вершина не была покрыта льдом. Здесь существовало своего рода укрытие, убежище для антарктической флоры, а у подножия горы, ?Де хозяйничал ледник, вся растительность была уничтожена. Процесс же восстановления ее, после того как льды несколько отступили, в полярных областях, как известно, идет очень медленно, особенно в Антарктиде.

Из-под глыб, мимо которых я проходил, раздавались встревоженные крики снежных буревестников. Очевидно, и здесь, так же как и на Земле Королевы Мод, вблизи гнездовий этих удивительных птиц можно было обнаружить мумиё — вещество, о целебных свойствах которого до сих пор не перестают спорить медики. Но у меня не было времени пускаться на его поиски, подъем и так занял слишком много времени. В лагерь я должен был вернуться строго к контрольному сроку.

С вершины горы Провендер открывался вид на весь район ваших исследований

А вершина все еще не достигнута. По узкому гребню, торопясь, преодолеваю оставшиеся метры. Вот еще несколько ступеней. Перелезаю через последний уступ. Перед глазами открылась небольшая площадка, а на ней (неожиданность!) аккуратно сложенный каменный гурий. Кто-то уже побывал здесь. Что ж, я не расстраиваюсь, что не мне достались лавры первовосходителя. Кто были мои предшественники — неизвестно. Записки среди камней гурия я не обнаружил. Возможно, сюда поднимались англичане — первоисследователи этих мест, но не исключено, что гурий сложили участники советской экспедиции, ведь год назад здесь, в районе Провендера, уже работали рекогносцировочные группы наших геологов.

Повинуясь внезапному порыву, я торопливо пишу записку. Всего несколько строк, где выражаю надежду, что мне еще придется побывать здесь. Да, я хочу вновь оказаться на этой вершине, хотя, признаюсь, не уверен, что мое желание осуществится. Кому обращено мое послание? Если бы я мог ответить! Но мне нужно написать эти слова. Они нечто вроде молитвы или языческого заклинания. Свернув листок, засовываю его под камень.

Вид, открывающийся отсюда, с вершины, на все четыре стороны, поистине великолепен. На север уходят бесконечные ледяные пространства. Гигантский ледник Слессор обозначается на первом плане полосами трещиноватых блестящих ледяных валов. За ним ледяная пустыня становится пепельно-голубоватой, расплывчатой, сливаясь на горизонте с пеленой низкой серой облачности. Как обычно, там, у моря, на краю шельфового ледника, пасмурно. А к юго-востоку видна панорама гор.

В окаймлении сверкающих ледников скалистые массивы в солнечном блеске на редкость величественны. То ли от быстрого восхождения, то ли от этого головокружительного вида стучало сердце и перехватывало дыхание. Казалось, звучал орган. Я никогда не думал, что картины природы могут оказывать такое эмоциональное воздействие. Возможно, это усугублялось тем, что я был один на вершине, а в одиночестве все воспринимается особенно резко. И еще было некоторое сожаление, грусть, что невозможно сохранить, удержать в памяти не только всю эту чарующую картину, но и необычное, приподнятое состояние.

Я разглядывал раскинувшуюся панораму, сверяя ее с полевой картой. Отыскивал знакомые вершины: Флет-топ, купол Фукса. Горы, окаймленные ледяными потоками, выстроились в кильватер — как корабли. Их темные, словно бронированные, борта были оглажены, зализаны, приняли обтекаемую форму.

Коричневый хребетик убегал из-под моих ног к югу, то пропадал под снежниками, то горбился, вздымался острым гребнем. Потом он заворачивал к западу, понижался, образуя знакомую мне седловину, и снова шел вверх, принимая двугорбый профиль. Вся каменная подкова была теперь у меня перед глазами. А внутри ее от борта до борта все было усеяно валунами. Сверху котловина выглядела, однако, несколько по-иному. Казалось, внизу расстелена гигантская сеть с мелкими ячеями. Такой вид придавали ей многочисленные пересекающиеся трещины, образовавшиеся в результате растрескивания мерзлых грунтов. Снег, скопившийся в углублениях трещин, делал картину исключительно четкой.

Далеко внизу угадывались точки наших палаток. Там, наверное, уже готов ужин, у Димы свежие новости, может быть, он принял и для меня радиограмму из дома. Нужно торопиться в лагерь.

Послышался гул. Рядом с горой проплыла рукотворная птица, маленькая оранжевая «Аннушка». Это наши геофизики возвращались из маршрута на Дружную. Я помахал ей, как будто с самолета могли заметить на вершине мою крошечную фигурку, не больше муравья.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу