На суше и на море 1979(19)

В ПУЧИНАХ БАЙКАЛА

На пирсе поселка Лиственичное людно. Кран плавно и бережно, словно хрустальный сосуд, переносит глубоководный аппарат «Пайсис» на воду. Гидронавты с баржи удерживают его тросами, чтобы он не раскачивался. Плывущий в воздухе «Пайсис» с тремя иллюминаторами кажется каким-то добрым сказочным существом. «Глаза» этого существа — укрепленные на кронштейнах кинокамера и фотоаппарат, «уши» — гидролокатор, ноги — лыжи, клешня — манипулятор. Датчики позволяют определять температуру, соленость воды, количество кислорода в ней, скорость течения. Поступающую информацию обрабатывает бортовой компьютер.

Я приехал к месту стоянки «Пайсисов» с участниками всесоюзного совещания озероведов. Ветеран-гидронавт Владимир Сергеевич Кузин устроился прямо на стальных прутьях решетчатого ограждения аппаратов и едва успевает отвечать на вопросы. Настоящая пресс-конференция на пирсе.

Всех интересует название «Пайсис», выведенное на красных рубках аппаратов. Слово это латинское и означает зодиакальное созвездие Рыб. Английскую же фонетику оно приобрело потому, что по заказу и под наблюдением советских ученых аппараты построены в Канаде.

На береговой базе Института океанологии имени П. П. Ширшова кипит работа, гидронавты готовятся к переезду на новую стоянку, в поселок Большие Коты. Упаковывают оборудование, хозяйственную утварь, спальные комплекты. Командир отряда Александр Подражанский в хлопотах, заботах, он рад, что отдал «на съедение» любопытным Кузина и избежал атак многочисленных «интервьюеров». Но я все-таки иду на базу к Подражанскому.

Он на ходу дает кому-то указания, и сразу чувствуется деловитость и собранность этого невысокого человека в расстегнутой кожаной куртке. Лицо его скульптурно выразительно, словно отполировано ветром, солнцем и спартанским образом жизни. И лишь вглядевшись повнимательнее, замечаешь и сетку тонких морщин под глазами, и налет усталости.

Он мягко, но решительно заявляет, что не имеет времени для разговоров ни сейчас, ни в обозримом трехдневном будущем. Но я не ухожу. Вид у меня, вероятно, страдальческий, и Подражанский, добрый и участливый человек, по-житейски просто сказал, что девять лет не был в отпуске, с того самого дня, когда начал обживать подводный дом «Черномор». Тут мне, наверное, и начали раскрываться характеры гидронавтов, людей особого склада. В конце концов договорился с Подражанский, что приеду в Большие Коты.

И вот я плыву туда на судне «Профессор Тасков» комплексной Байкало-Амурской экспедиции Института земной коры. Начальник экспедиции Александр Алексеевич Бухаров свернул с оживленной морской трассы в поселок Большие Коты, чтобы просмотреть записанные на видеопленки погружения «Пайсисов». С ним на судне — кандидат геолого-минералогических наук из Института геохимии Виктор Абрамов, первым проводивший геологические съемки подводных каньонов Байкала при погружениях «Пайсиса».

Мы сидим в командирском салоне. Бухаров рассказывает мне об экспедиции, о БАМе, о Байкале. Шевелюру ученого посеребрила седина, лицо спокойно. Его рассказ дополняет эмоциональными репликами Абрамов. Бухарова внимательно слушает и сынишка Абрамова с такими же, как у отца, большими, черными глазами и не по годам басовитым голосом.

Центральный участок БАМа — самый геологически сложный район Восточной Сибири, это своеобразные Байкальские Гималаи. Здесь в год регистрируется до 2000 больших и малых землетрясений.

Я пытаюсь мысленно представить жизнь наблюдателей двадцати двух сей-смостанций вдоль трассы БАМа. Они работают по двое на высоте 1700 — 1900 м в условиях вечной мерзлоты и альпийского горного климата. Два раза в месяц забрасывают к ним дрова и прот довольствие на вертолетах. И нуждами этих членов экспедиции озабочен Бухаров.

— Изучаем в сейсмическом отношении район строительства БАМа, — говорит Александр Алексеевич, — ведем геофизические наблюдения по изучению строения земной коры на Байкале, даем данные проектировщикам, строителям. Работы океанологов нас очень интересуют.

Худощавый человек в синих техасах и штормовке стремительно прошел вдоль борта. Абрамов шепнул мне:

— Это Лев Мерклин, крупный специалист по сейсмическому непрерывному профилированию, «отработал» в океане 40 тыс. км профилей...

Чуть позже он присоединился к нам. Работы геофизического отряда экспедиции захватывающе интересны.

Мерклин развернул карту Байкала и начал говорить о тектонических зонах, впадинах и живых разломах. Геологические термины были сухи, но я ощущал в них блоковский «жар холодных числ». Его концентрировал в себе сам Мерклин.

Байкал — единственная в мире риф-товая структура, где сочленяется дно моря с сушей. Это полигон для исследований, которые помогут сделать новые открытия в Мировом океане.

Вкратце о проблеме рифтов. По современным представлениям, верхняя часть земной коры — материки — покоится на плитах, которые «плавают» на каком-то субстрате. Сочленения плит в разрывах и есть рифтовые зоны. Есть гипотеза, что эти своеобразные морщины на лике Земли соединяются в единую сетку. Байкальская трещина в земной коре — единственный в нашей стране развивающийся рифт. Этому есть немало доказательств: за миллионы лет накоплено немало рыхлых отложений, но озеро не мелеет, коренное дно его постепенно опускается, а берега расходятся на 10 — 20 мм в год.

Длина «славного моря» — 636 км, а разлом земной коры, частью которого оно является, протянулся на 1,5 тыс. км — от монгольского озера Хубсугул до Станового нагорья. Руководитель океанологической экспедиции Евгений Мирлин рассказывал:

— Байкальская расщелина ведет себя подобно океанам. В их рифтовой зоне формируется молодая кора, блоки ее растекаются, удаляясь друг от друга. Если подобное происходит и на Байкале, то тут сегодня можно как бы увидеть морские рифты такими, какими те были еще в зародыше. Цель экспедиции — отыскать элементы структуры озерного рифта, аналогичные океанским разломам.

Судно подворачивает к берегу, к затянутым мглой громадам гор, мощным распадкам, одетым в леса склонам, к которым прилепился виднеющийся уже вдали поселок Большие Коты.

Причаливаем к пирсу. В Больших Котах живут и работают сотрудники биологической станции Иркутского университета, которые радушно встретили океанологов. Им отданы половина причала, лучшие апартаменты — прекрасное деревянное общежитие под сенью высоких кряжистых сосен и летнее туристическое кафе «Прожорливый гаммарус» (гаммару с — пресноводный рачок, обитающий в Байкале)... Узнаю, что название поселку дали деревянные арестантские сапоги — коты, и в мыслях сразу же возникает сложившийся еще в детстве образ песенного бродяги с Байкала.

Поднимаемся на деревянный настил пирса и через десять минут уже спускаемся через рубку по лесенке в жилой, двухметровый в диаметре, отсек «Пайсиса», половину которого заняла электроника. Бухаров, Абрамов с сыном, гидронавт Анатолий Сагалевич и я едва втиснулись в тесную сферу и сидим, прижавшись друг к другу. Сагалевич настроил экран телевизора, и мы с его помощью погружаемся в глубины Байкала у Лиственичного, следим за «стыковкой» двух «Пайсисов» в царстве тьмы. Мерцают огоньки на приборной доске, их изумрудные, рубиновые и янтарные отблески — в широко раскрытых глазах Абрамова-школьника. Кто знает, может быть, это видеопогружение решит судьбу мальчика, и он со временем станет исследователем водных пучин.

Фото. «Найсис» на барже

На следующий день у Больших Котов вновь, как здесь выражаются, «пошли вниз» гидронавты. Я отправляюсь на судне сопровождения с кандидатом наук Анатолием Сагалевичем. Он обучался искусству пилотирования «Пайсиса» у канадца Стива Джонсона, два года прожил в Ванкувере и внес свою конструкторскую идею в оснащение глубоководных аппаратов.

Над Байкалом солнечно, но порывами, то усиливаясь, то ослабевая, дует со стороны бирюзовых вершин хребта Хамар-Дабан один из главнейших байкальских ветров — култук. Это коварный сырой ветер, предвестник дождей, он в любой момент может смениться дующим в противоположном направлении верховиком. Сталкиваясь в мощной схватке, два грозных гиганта рождают «толкуны» — волны, взлетающие гребнями вверх. Сагалевич знает об этом и постоянно определяет ручным пеленгатором местоположение «Пайсиса». Помогает ему Кузин. Он крутит верньер настройки приемника и шарит ультразвуковыми лучами-сигналами по глубинам. Когда «Пайсис» запеленгован, в приемнике гулко и тревожно звучат сигналы. Их можно сравнить с ударами сердца,. усиливаемыми фонендоскопом. Слушаешь сигналы пеленгатора, и кажется, что ощущаешь биение живого сердца Байкала. Все глубже и глубже уходят по каньону Жилище три гидронавта, и через каждые десять метров давление возрастает на одну атмосферу-

Сагалевич разговаривает с гидронавтами по радио через главный пульт в рубке и миниатюрный ручной аппарат. Голоса из глубины звучат, рождая эхо, и это придает звуковому переговору нечто фантастическое, неземное.

В свободные минуты Сагалевич рассказывает мне об американце Скотте Карпентере, который был и космонавтом, и гидронавтом. Наступил такой день, когда он сказал: «Я все посмотрел, что может увидеть землянин, могу заняться теперь цветами». И стал фермером. Сагалевич делает вывод:

— Символичный шаг. По себе знаю, что в глубинах моря шум листвы, голубое небо и белые облака приобретают особую цену для человека. Дороже стала, наверное, Карпентеру и возможность испытывать радость общения с живой природой.

Кузин развесил сушиться легкий синтетический водолазный костюм, к которому прицепляет и отцепляет тросы при погружении и подъеме «Пайсиса», а потом с явным удовольствием сидит в этом страшноватом, черном, чешуйчатом с блестками одеянии на рубке, позируя многочисленным фотолюбителям, когда «Пайсис» транспортируют к месту погружения.

Кузин слазил в трюм, по-домашнему расположился на палубе с двумя кастрюлями и со сноровкой старого холостяка чистит картошку: пора обедать. Я помогаю ему. Кузин начинал когда-то с подводного спорта, с увлечением проектировал по вечерам и ночами с Александром Подражанским подводную станцию «Черномор», первый же с другом юности и с Анатолием Сагалевичем освоил аппарат «Пайсис».

На воде часы летят незаметно. Вот и возвращаемся на базу.

В предзакатный час у общежития состоялся волейбольный матч. «Моржи» во главе с Александром Подражанским спустились к Байкалу поплавать. Спортивный режим естествен для эк-спедиционников. многие из них разрядники, почти все водолазы-спортсмены.

После физкультпаузы несколько человек пошли вновь на пирс, к «Пайсисам». За три дня я не услышал почти ни одного приказания Подражанского подчиненным. Необходимые для каждого гидронавта черты — увлеченность работой, целеустремленность, умение сосредоточиться на своем деле.

До полуночи пробыл я на барже, где «спят» «Пайсисы». Неутомимый Рулев раньше двенадцати не уходит отсюда. Он подтягивает крепежные винты аппаратов, прокачивает масляную систему. Тут же рядом и Кузин. Нужно обдувать, сушить «Пайсис» особым приборчиком, заряжать аккумуляторы, закачивать воздух в системы, проверять гидронасосы. Как и в любом сложном устройстве, в «Пайсисе» нередко что-нибудь выходит из строя. На этот раз барахлит антенна, и Кузин осторожно и чутко простукивает ее чем-то тяжелым под добродушное подтрунивание аса ремонтных работ Володи Шмелева.

Мастерскую его на барже зовут «шмелевкой», тут в идеальном порядке разложены сверла всяких размеров, ключи, молоточки. В этот вечер хозяин ее работал за выносным верстачком. Он склонился под световым колпаком над деталькой гидролокатора. Подтачивает ее напильником, что-то размечает на бумаге линейкой и карандашом и сует его, как завзятый столяр, за ухо, под пышные кудри. У электрического фонаря вьются облаком светолюбивые насекомые, они создают нимб вокруг головы экспедиционного умельца, который, по словам товарищей, может подковать блоху.

Не отрываясь от дела, Шмелев неторопливо рассказывает, что родился за Полярным кругом, в городе Салехарде, что жизнь его давно связана с транспортом: в детстве доводилось гонять оленей, в армии служил в авиации, работал помощником машиниста тепловоза, кочегаром на паровозе в железнодорожном цехе «Уралтяжмаша» в Свердловске. Учился в медицинском институте, но не кончил курса.

— Хотелось лечить людей, а лечу подводные аппараты, — говорит он, — и это переросло в призвание, в главное дело жизни.

А с пилотом «Пайсиса» Сергеем Суконкиным мы разговорились на следующее утро, когда гидронавты начали готовить к спуску на воду один из двух аппаратов. Отец его, видный энергетик, строивший ГЭС у Волгограда и в Асуане, хотел, чтобы сын пошел по его стопам, но Сергея потянуло в Институт океанологии, он участвовал в создании сложных комплексов для морских подводных работ под руководством мирового авторитета в этой области Павла Боровикова. Работа была увлекательна и интересна.

«Лирические» разговоры занимают минуту-две, и снова внимание всех пи-

лотов обращается к «Пайсису». Аппарат уже подают по рельсам под стрелу подъемного крана. Сегодня на дно Байкала уходят самые молодые в отряде: командир экипажа Алексей Рулев, второй пилот Евгений Чернов и наблюдатель, старший научный сотрудник биостанции Вячеслав Максимов. Это первый биолог, спускающийся в глубины Байкала на «Пайсисе».

— Аппарат готов к задрайке люка, — передал по связи Рулев.

В створе каньона Жилище «Пайсис» погружается в воду. Исчезает яркая, как коралл, алая рубка. Колышется зеленовато-небесная гладь озера. Над Байкалом ослепительно светит солнце. Тишина, абсолютный штиль. Поверхность озера отливает шелком и кажется туго натянутой, как купольное полотно парашюта. Максимов, который родом из этих мест, говорил мне, что это настоящий праздник света и лучше в Больших Котах бывает разве что зимой, когда вот так же сияет солнце и прозрачна голубизна небосвода, а лес на склоне кажется черным, как тушь.

... За иллюминаторами — зелень сияющих в лучах солнца вод. Аппарат входит в облако планктона. Переливается, дрожит живая сетка серебряных точек. С глубиной краски меркнут, сереют, словно в зимние сумерки. И снизу вверх на подводный аппарат, на иллюминаторы обильно летят снежинки планктона, корабль как бы парит в густом снегопаде. Словно завывает вьюга в трубе — это звук от трения аппарата о воду. В него вплетается воющее гудение гироскопа. Постоянно шумят приборы. Давление на сферу растет, прямо-таки физически ощущает экипаж многотонную толщу воды над собой. На глубине 140 м «Пайсис» уже объят чернильной тьмой. Мощные подводные светильники выхватывают новое облако. Все движется, живет, вьется. Так хороводят в темную августовскую ночь под фонарями рои насекомых.

— Потрясла меня мозаика, пятнистость в распределении планктона — коловраток, простейших ракообразных, которые держатся своими сообществами, — рассказывал мне по возвращении из «полета» в водных пучинах Максимов. — Все разграничено по сферам. Вместе с облаками планктона кочуют и рыбы. Открывались тайны Байкала, то, что можно было только предполагать.

Планктон простирается до самого дна. О безжизненности глубин и тем более о некой пустыне нет и речи. С двухсот метров стали попадаться крупные формы рачка-гаммаруса. Глубоководные байкальские рыбы голомянки отдыхают вниз головой. Увидели мы и как пикируют они на дно, взрыхляя серо-зеленый ил. Голомянки — настоящие пахари дна, дающие толчок жизни, движению бактерий, процессам круговорота органики. Меня как гидробиолога волнуют проблемы очистки промышленных стоков на Байкальском целлюлозно-бумажном комбинате.

Раньше я думал, что на дне озера у берегов этого предприятия все время растет количество химических сбросов. Сейчас открылись зримые, реальные образы жизни глубин. Куча бактерий набрасывается на чужеродную массу и начинает сражение с ней. И нам, гидробиологам, нужно научиться помогать Байкалу в этой благородной его битве за кристальную свою чистоту.

Десять лет изучаю я рыб, и представители одного вида казались мне одинаковыми, «на одно лицо». И вдруг по-новому увидел голомянок — прозрачных рыбок с темными головами и выразительными большими глазами. Каждая из них неповторима по осанке, форме и даже взгляду. Среди них есть хищные, миролюбивые, любопытные, безразличные, агрессивные. Но все были в движении, все жили. Мы чувствовали себя плавающими в аквариуме, словно сами были частицами гидросферы. Постепенно осваивались мы в чудесном мире глубин, мире звуков и волн сжатия. Охватывала гордость за человечество, за гений, создавший этот умный подводный корабль.

Фото. «Пайеис» спущен на воду, отцепляет крюк Кузин

Фото. Дно Байкала (снимок сделан фотосистемой «Пайсиса»), глубина 1410 метров

Люди заселили сейчас практически всю сушу. Они живут даже на айсбергах. Жак-Ив Кусто заметил однажды, что и в водных глубинах до 60 м становится людно. Владимир Иванович Вернадский говорил, что человечество вступило в новую эру взаимоотношений с природой — ноосферу, царство разума. Максимов почувствовал это очень остро в «Пайсисе», паря над дном Байкала.

...Глубина 250 м. Привычно «дирижируя» тумблерами, кнопками и рычажками, Алексей Рулев спланировал на гребень крутой стены каньона. Евгений Чернов откачал воду до нулевой плавучести «Пайсиса», который завис над пропастью и стоял на грунте одной лыжей. Гидронавты решили пообедать. Ели бутерброды, запивая их кофе. Играла музыка, толкались в иллюминаторы голомянки.

Вновь включены электродвигатели, заурчали насосы, заполняя емкости забортной водой.

Глубина 330 м. «Пайсис» быстро идет вниз. Алексей Рулев не раз спускался на морское дно в недавние студенческие годы с аквалангом и всегда держался настороженно в водных пучинах. В защищенном от чуждой среды «Пайсисе» он чувствовал себя поспокойнее, хотя ощущение повышенной опасности было столь же острым.

— Женя, вижу грунт, — возбужденно воскликнул Рулев, стоя на коленях на специальной подушечке в командирском углублении на дне аппарата. Чернов и Максимов лежали на боковых скамейках и глядели в свои иллюминаторы. Лицо второго пилота было спокойным, он среагировал мгновенно и затормозил аппарат.

Максимов уже отметил про себя невозмутимость самого молодого пилота отряда. Казалось, он с пеленок только тем и занимался, что водил глубоководные аппараты.

550 м. Выходы материковых горных пород. Словно серебряные монеты, светятся на выступах бляшки губок — простейших организмов Байкала.

— Ученые считали, что губок и водорослей нет на глубине более тридцати — сорока метров: туда не проникает необходимый для фотосинтеза свет. И вот — пожалуйста! Значит, здесь, на дне, в кромешной тьме идут неизвестные нам пока процессы синтеза. Губки питаются, фильтруя влагу, вся толща озера самоочищается.

Максимов рассказывает об увиденном по радиосвязи руководителю погружения Подражанскому. Мы все на судне сопровождения слышим радость первооткрывателя в голосе гидробиолога. «Чудесно, чудесно вокруг», — несется к нам сквозь водные толщи.

«Пайсис» поднимается вверх, как дирижабль, в полутора метрах от вертикальной стенки каньона, освещая ее прожектором, опускается в пропасть, на дне которой вьется «каменная речка» осыпи из окатанной гальки. Встречаются гротики, у входа держатся флегматичные бычки-широколобки. Поводят усиками-антеннами гаммарусы.

Максимов бросает взгляд на Рулева. Тот мыслями далеко за пределами аппарата, восторженный и торжественный.

Одними чувствами с экипажем с первых минут спуска под воду живет и руководитель погружения Подражан-ский, береговая база, судно сопровождения. Все они объединены в единое целое трепетными импульсами радиосвязи. Разговаривает ли Подра-жанский телеграфно-лаконично с «Пай-сисом», гулкая сфера которого и без того наполнена шумами приборов, глядит ли, прищурив глаза, в надводные дали, ходит ли нервно по судну, бросается ли вдруг с борта остудиться в Байкал, его не покидает тревога за судьбы товарищей, работающих в бездне вод. После до предела спресованного рабочего дня он спит глубоко, без сновидений, и это уже профессиональное.

Долго шел он к этим байкальским будням. Надо было готовить гидронавтов для «Пайсиса», и он их готовил с Кузиным и Сагалевичем в «школе» на берегу Черного моря. Надо было упаковать 75 ящиков оборудования для «Пайсисов» и перебросить их на Байкал, решить вопросы с жильем, бытом, согласовать программу работ, привести их в соответствие с законами водного транспорта. Надо было несколько месяцев мыслить категориями монтажных и демонтажных работ, тоннами грузов, накладными и тому подобным, чтобы опуститься на глубину 1410 м с Сагалевичем и байкальским водолазом Николаем Резенковым, ощутить в себе мощный эмоциональный подъем, руководить действиями отряда гидронавтов и без остатка отдаваться любимой работе. Опасной работе.

Мы сидим с Подражанским на крышке трюма.

— Какие опасности поджидают гидронавтов в глубинах? — спрашиваю я.

Он гладит короткие седоватые волосы, долго молчит и говорит внезапно, глядя куда-то вдаль:

— Долго о них рассказывать. Страшновато бывает. Разгерметизация — гибель. Врезаться в скалу тоже можно запросто. Придавит скальным обломком, если сорвется он с мутьевым потоком, тогда застрянешь в каньоне. Клешню зажало — еще есть выход. Ее можно автоматически обрубить, обрубаются и двигатели. В «кастрюле» у рубки лежит двухкилометровый аварийный трос, чтобы «катапультировать» его наверх...

Разговоры с руководителем отряда глубоководников лишний раз подтвердили: необычна среда, в которой формировались и формируются характеры гидронавтов, фанатично влюбленных в свое дело людей.

Но вернемся в глубины Байкала, к экипажу «Пайсиса».

Максимов ощутил, как что-то давит на грудь, стало тяжело дышать. Излишек углекислого газа ощутили и пилоты.

— Женя, подбавь кислорода, — скомандовал Рулев.

Максимов не отрывался от иллюминатора. В голову ему приходили мысли о товарищах, с которыми от чувствовал в эти минуты духовное родство. Он изо дня в день общался с гидронавтами на земле, стараясь чем-то помочь им. Вызвался дежурить ночами в дизельной, давая энергию на баржу с «Пайсисами». Замечал, как устало шагали ребята в напряженные дни с пирса, и сейчас воочию видел их занятыми своим делом.

Манипуляторы захватывают образцы губок и нежной светло-розовой пла-нарии. «Пайсис» идет вверх над «каменной речкой». На склонах каньона ясно видны трещины, следы свежих тектонических подвижек. Максимов говорит пилотам:

— Правы геологи — живой склон... В «Пайсисе» было холодновато. У Максимова мерзли ноги. Он поеживался от попадающего за шиворот конденсата. И только Рулев до сих пор еще ощущал после погружений с аквалангами необычный комфорт в аппарате.

В толще воды зазеленели, заплясали лучи солнца. Близость земли вызвала прилив радости у Максимова. Одновременно вспыхнуло и сожаление, что погружение так быстро закончилось. Он посмотрел на часы. Прошло восемь часов. Но они пролетели мгновенно. Это испытывают все, кто работает в «Пайсисах». В «гидрокосмосе» биологические часы отключаются...

Все население поселка — взрослые и дети — пришли встретить своего гидронавта. Это было неожиданностью для Максимова. На пирсе гулко и возбужденно зааплодировали, когда он вылез из аппарата. Лицо его было бледным и растерянно-счастливым.

Максимов, пошатываясь, шел по земле в серой капитанской фуражке, из-под которой выбивались черные кудри. Он сразу же отправился в дизельную, чтобы дать гидронавтам электричество. Потом натопил еще баню, достал футбольный мяч, купил бутылку шампанского и повел Чернова и Рулева в заросли дикой малины.

— Где вы еще отведаете такой ягоды? — возбужденно говорил он.

А когда на озеро пал белым снегом вечерний туман, открыв панораму выросшего словно бы на глазах хребта Хамар-Дабан, спустился к берегу и пошел вдоль Байкала по песчаной тропке. Остановился у раскидистых сосен.

Растворился в темени лиловый Хамар-Дабан на противоположной стороне. В глубокой черноте неба звезды сияли с острым кристаллическим блеском. И Максимов все смотрел и смотрел в небесные дали.

В берег у пирса ткнулась лодка, это пришел на «конверте» под двумя моторами сотрудник лимнологического института в Лиственичном Юрий Фиалков, который готовился продолжать обследование каньона Жилище с «Пайсиса». Он рассказывал о своем коллеге-рыбнике Геннадии Сигилеве, который с увлечением помогал ему в интерпретации добытых со дна Байкала фактов. Чуть-чуть биологии к гидродинамике Фиалкова, и прибрежный склон превращался в «живой водный организм».

Каньоны в новой трактовке — артерии наносов. Они приурочены к разломам и впадинам, где мыли в прошлые века золото, и это должно заинтересовать геологов. Фиалков подчеркивал, что строители должны возводить морские сооружения в зоне накоплений наносов, что опасно брать для строительства гальку на пляжах, ибо она гасит волны...

Многим специалистам дали пищу для размышлений исследования «Пайсиса».

Биологическая станция в Больших Котах была в ведении директора Инсти-. тута биологии Иркутского университета Ольги Михайловны Кожовой. Здесь она и появилась рано утром. Невысокая, быстрая и подвижная, она в течение часа обошла лаборатории и вскоре уже наблюдала с пирса за подготовкой к спуску на воду «Пайсиса». Легкий ветерок обвевал ее точеное лицо.

Ольга Михайловна волновалась. Она несколько раз устремляла взгляд к конторе биостанции, к поляне среди редких кустистых сосен, к ее подстриженной траве, розовым астрам и строгому обелиску на могиле ее отца, к медно-бронзовой лодке с парусами на вершине этого обелиска.

Михаилу Михайловичу Кожову, известному исследователю Байкала, не суждено было увидеть, как первая из женщин — его дочь, поднималась по приставной лесенке в яркую рубку подводного «планера» с электронным мозгом, который пришел на смену его лодочке.

Я долго следил за красной рубкой «Пайсиса», уходившего на буксире к месту погружения.

...Через несколько дней уезжаю из поселка. Прыгаю с пирса на катер и машу рукой Рулеву, Подражанскому, другим гидронавтам. И ловлю себя на мысли, что с нетерпением буду ждать теперь известий об их работе в Атлантике и Тихом океане...

Александр Мищенко