На суше и на море 1976(16)

ЮРИЙ ИВАНОВ

МОРСКОЙ ПЕС

рассказ

Это произошло в северной части Атлантического океана. При переходе из одного района промысла в другой наш рыболовный траулер попал в жестокий шторм. Трудно рассказать, что такое настоящий шторм, длящийся неделю подряд, неделю не дающий людям передохнуть. Такое надо пережить, чтобы запомнить навсегда.

Неделю мы не ели горячей пищи, потому что взбесившийся океан вышвыривал кастрюли из гнезд электрической печи на камбузе; неделю не могли спать, потому что рисковали каждую минуту грохнуться с койки на палубу каюты; педелю с тревогой прислушивались к вою ветра, грохоту и плеску волн и думали об одном: только не вышел бы из строя двигатель. Сейчас нас спасало лишь то, что мы держались «носом на волну» — так легче устоять. Да, только бы выдержала машина! Остановись она, и судно тотчас перестанет слушаться руля. Тогда — катастрофа. Траулер развернется бортом к волне, и тысячетонные водяные холмы рухнут на палубу судна, снесут с него, как мусор, шлюпки, спасательные плотики, разломают надстройки, сорвут трубу. Вода потоком хлынет в машинное отделение — и...

Двигатель выдержал. На восьмые сутки ветер, израсходовав силы, начал стихать: он уже не выл, а лишь тоскливо поскуливал в вантах. Наверно, досадовал, что не смог с нами ничего поделать. Волны пошли на убыль, становились все более пологими и уже не швыряли траулер, не валили его С борта на борт, а просто плавно раскачивали. Да вот и черные, лохматые тучи разорвались вдруг в разных местах, как старая прогнившая ткань, и сквозь эти прорехи хлынули к поверхности океана теплые лучи солнца. Осунувшиеся, заросшие щетиной, мы выбрались на палубу из душных, тесных помещений и с жадностью вдохнули свежий, чуть солоноватый воздух.. Радостно было на душе, наверно, у .каждого из нас: мы не поддались шторму, выстояли!

Но этот рассказ не о шторме.

В ходовой рубке было тихо, лишь мерно, уютно жужжал мотор гирокомпаса, да в штурманской, куда была открыта дверь, слышалось шуршание карт. Это капитан перебирал их, откладывая те, которые нам понадобятся в новом районе лова.

— Капитан! Вижу в воде обломки,— сказал вдруг вахтенный штурман, напряженно вглядываясь через бинокль в небольшие волны.— Уж пе погиб ли кто?

— О чем болтаешь? — сердито сказал капитан, подходя к нему и беря в руки второй бинокль.— Погиб. Скажешь тоже.

И все же... Штурман протянул мне бинокль, я вышел на крыло мостика и, подкрутив окуляры, стал глядеть в указанном направлении. Волны... несколько чаек летят над самой водой... стайка летучих рыб выскользнула из океана, и одна из птиц бросилась за ними. Да, вижу< обломки! Плавали там расщепленные доски бортовой обшивки, пустые бочки, ящики, обломок мачты и спасательный круг.

— Леднев! Берите боцмана, двоих матросов, механика и — в шлюпку! — сказал мне капитан.— Осмотреть все внимательно!

III

— Глядите: крысы! — крикнул штурман.— Да вон же, вон! Теперь и мы все, кто был в ходовой рубке, увидели. На одном из обломков (пожалуй, это была крыша от ходовой рубки) теснились, сбившись в ощетинившуюся, дрожащую кучу, крысы. Неприятное зрелище!

И вдруг... что такое, не показалось ли?.. Да нет же! Послышался негромкий собачий лай. Мы все с удивлением стали разглядывать древесный мусор, колышущийся в волнах, и вскоре увидели, что на самом большом обломке сидит мокрая собачонка с медным кольцом на шее.

— Шлюпку на воду,— сказал капитан.— Быстро!

Заурчала лебедка, заскрипели тали, и шлюпка скользнула вниз, к воде. В ней уже сидел моторист, и тут же зарокотал двигатель, а мы, я, боцман и матросы, по шторм-трапу быстро спустились в шлюпку. Держись, собаченция, мы уже идем на помощь! На самом малом ходу шлюпка двинулась к собаке. А она уже видела нас и лаяла хриплым, сорванным голосом, маленький комочек сырой, дрожащей шерсти. Ну вот, еще пяток метров, еще... Нос шлюпки ткнулся в сырое дерево, боцман перегнулся через борт и взял собаку. Очутившись в шлюпке, она, шатаясь от истощения, пыталась броситься к нам, чтобы лизнуть руку или лицо, а мы гладили ее и утешали. Неужели собака — это единственное живое существо с погибшего судна?

— Возвращаемся,— сказал боцман, отталкиваясь багром от обломка,— больше тут никого нет.

— Скажи, как тебя звать? — бормотал Саша, самый молодой наш матрос, засовывая собачонку себе под свитер.— Ну не дрожи так. Теперь тебе будет хорошо.

Мы до самой ночи кружили по океану и пускали ракеты. Однако не нашли никого. Возможно, люди ушли от обломков на спасательной шлюпке. Не хотелось думать, что люди погибли: их, по-видимому, спасли. Может, какое-то другое судно оказалось поблизости от места катастрофы и пришло на помощь морякам. Так хочется верить в это.

А на медном кольце, надетом на шею собачки, было выбито по-английски: «Бим. Клиппер «Снек»». Когда мы отходили от обломков «Снека», морской пес Бим, словно прощаясь со своим клиппером и теми людьми, которых, наверно, очень любил, вдруг завыл. Он скулил до заката солнца, и было тяжело слышать этот печальный собачий голос, разносящийся над океаном. Мы не трогали Бима: ему надо было излить свое горе. Но вот солнце зашло, несколько минут Бим смотрел в ту сторону, где огненный шар нырнул в океан, а потом, вздохнув, лег на палубу и тотчас уснул. Видимо, он несколько ночей кряду не спал. Саша отнес спящего Бима в каюту и положил на кусок войлока в черепаший панцирь — наш океанский трофей. Сев рядом, он глядел на Бима, будто пытался угадать, что же все-таки произошло в океане? Однако никто из нас никогда не узнает этого: моряки со «Снека», если и спаслись, не расскажут нам о трагедии. А океан крепко хранит свои тайны.

На другое утро мы были уже далеко от тех мест, где нас «прихватил» шторм и где волны и ветер так жестоко расправились с суденышком по имени «Снек».

Светило солнце, небо было синим-синим и вода тоже: ведь вода отражает цвет неба. И когда небо чистое, солнечно, океан становится таким синим-пресиним, что если поглядеть вдаль, то кажется, будто небо сливается с водой. И представляется: вот мы добежим до горизонта, незаметно скользнем на небо и помчим-помчим по нему! Только вниз мачтами.

Так вот, было солнечно, тепло и тихо. Мы занимались обычными судовыми делами: готовили трал, сушили брезенты и свои собственные вещи, отсыревшие во время шторма. Мы радовались, что наконец-то ушли с этой банки, где долго тралили рыбу и где нас вечно преследовали вязкие, непроницаемые для глаза туманы, ливни и пронизывающие ветры. Теперь мы шли на юг, ближе к тропикам. Уж там-то мы погреем свои кости в лучах горячего солнца!

А по мокрой палубе бегал Бим. Мне казалось, что в его глазах еще таится испуг и грусть, и, наверно, так оно и было, но Бим не хотел расстраивать нас своим удрученным видом. Мужественно перенеся трагедию, он больше не скулил и не выл, как вчера, а деловито знакомился с траулером. Он все осматривал, шумно обнюхивал и, как бы показывая, что ему тут нравится, весело помахивал хвостом и взлаивал звонким голосом.

— Вот тут будет стоять твоя миска,— поучая его Саша, указывая место у траловой лебедки.— Гляди, чтобы тут всегда было чисто. Не люблю нерях.

Бим слушал его и приподнимал то одно ухо, то другое: ему было очень трудно привыкнуть к иностранной речи. Ведь он понимал только по-английски.

— Ми-ска. Это твоя ми-ска,—втолковывал ему. Саша.— Ну, понял?

Бимка коротко гавкнул, будто пытаясь сказать: «Конечно, понял! Самый глупый щепок и тот сразу все, поймет».

— О'кэй,— сказал Саша, переходя на английский.—Плиз, Бимка, теперь я покажу тебе твой гальюн. По-маленькому ты будешь ходить вот сюда, в шпигат. Ол раит?

Поразмышляв немного, Бимка опять кивнул и тотчас с самым серьезным видом поднял заднюю лапу и начал прыскать, точно попадая в отверстие шпигата.

Мы, несколько моряков, наблюдавших за Сашей и Бимкой, засмеялись: у пса была отличная морская выучка. И если ранее, мы просто жалели Бимку, как потерпевшего кораблекрушение, то с этого момента полюбили его. В дальнейшем Бимка ни разу не разочаровывал нас своими поступками, и мы приняли, его в нашу морскую семью, а вскоре просто и не представляли себе, как бы мы жили без этого забавного морского пса.

Летело время. Катились дни один за другим; дни, просоленные ветром, постоянно прокатывающимся над океаном; дни, прокаленные жгучим, тропическим солнцем. Мы уже пришли в новый район промысла и с утра и до позднего вечера не покидали палубы: тралили и тралили рыбу.

Бимка быстро привык к распорядку дня на траулере. Он совершенно точно узнавал время утренней побудки и выпрыгивал из своей «койки» — черепашьего панциря — минут за десять до того, как в каютах начинали просыпаться матросы.

Открыв лапами дверь, он выбегал на палубу, чтобы сделать свое маленькое дело или порыться в ящике с песком, а потом начинал носиться по коридору судна с веселым лаем, и траулер тотчас оживал. Матросы просыпались, и каждый зазывал Бимку к себе, чтобы угостить кусочком сахара или просто затащить на койку и хоть минутку побаловаться с ним, что Бимка очень любил. Но Саша уже звал его:

— Бимка?! Где ты, морской пес? А ну-ка, тащи свою миску.

Саша очень любил Бимку. Мне он сказал, что всю жизнь мечтал о собственной собаке, хоть какой, хоть самой обыкновенной дворняжке, но как-то не получалось. Жил Саша в перенаселенной коммунальной квартире, где было строжайше запрещено держать не только собак, но даже кошек. И вдруг — Бимка! И Саша немного ревновал Бимку к остальным морякам, он просто минуты не мог прожить без него. Работает на палубе, а сам - глазами шарит: а где же он?

Ну вот и Бимка бежит, тащит в зубах миску.

И мы тоже идем завтракать, идем, ругая кока: опять манная каша! Сколько же мы этой каши уже съели в рейсе? Идем на корму, в салон, где камбужный матрос расставляет по столам чайники с крепким, заваренным до черноты чаем, зеваем: рань-то какая! Спать, бы еще да спать, еще и солнце-то не поднялось из-за горизонта, но что поделаешь.: труд рыбака суров и труден. И как. бы ни тянуло тебя к койке, спеши, рыбак, на палубу, чтобы с первым всплеском, солнечных лучей трал ушел в воду.

— Бимка! Перчатки,— говорит Саша.— Быстро.

Мчится Бимка, тащит перчатки:. Ну вот и загудела траловая лебедка, начался новый трудовой день. Заслышав знакомые звуки, к траулеру-отовсюду начинают слетаться, чайки. Птицы совершенно точно знают, что означает этот рокот машины: сейчас трал уйдет под воду, а потом вынырнет полный рыбы. И тогда тут можно неплохо поживиться.

Бимка не любил нахальных птиц: да это же самые настоящие воровки! Мало того, что чайки ловили помятых ячеями трала рыб в воде, они пытались еще тащить их прямо с палубы, а разве такое допустимо? То, что выпало из трала за борт,— твое, а что на палубе — не бери! Бимка с яростным рычанием подпрыгивал, и пытался схватить нахалок. И однажды он, уцепился большой серебристо-серой чайке за хвост. Выпустив краденую рыбу и закричав, чайка взвилась над палубой, а Бимка, не разжимая зубов, болтался на ее хвосте. Мы замерли, но тут несколько перьев вырвались из хвоста плицы, и Бимка шлепнулся в рыбный ящик. А птица еще долго кружила над траулером с тоскливыми криками, будто просила, чтобы ей вернули; потерянные перья.

Жизнь Бимки на траулере была полна веселых, а порой и опасных приключении. Истории всякие с нашим забавным псом происходили.

Защищая улов от настырных чаек, он все время, крутился возле рыбы, серебряной: грудой насыпанной на палубе. А с ними на судно попадали разные морские обитатели, с которыми нужно держать ухо востро. Конечно, Саша предупреждал Бимку, втолковывая ему, чтобы он был осторожен, но кому не известно, что каждое живое существо познает опасности лишь только через свой

жизненный опыт?

Кальмар как-то попался. Очень большой кальмар. Глазастый, хрящеватый, с длинными щупальцами, на конце которых были розовые присоски, похожие на прозрачные чашечки. Вначале Бимка нечаянно наступил задней лапой на такую присоску и взвыл от страха: щупальце намертво присосалось к ступне пса. Бимка ринулся прочь, но щупальце, вытянувшись в длинную кишку, спружинило, как тугая резина, и кальмар поволок Бимку к себе. Саша тут же подскочил, взмахнул ножом...

— Бим, ты же умный пес,— сказал он.— Не подходи больше к кальмару. О'кэй?

Расстроенно облизывая лапу, Бимка коротко гавкнул: «Я все понял. Теперь все будет о'кэй». Саша ушел к тралу, а Бимка, тая обиду на морское животное, стал лаять на кальмара, и тогда погибающий кальмар вдруг сжался и выпустил из себя струю черной, как тушь, жидкости. Бим был облит с ног до головы. Пришлось нам с Сашей «стирать» его в тазике. Еле отмыли.

А в другой раз в трал забрался большущий рак — краб. Он лежал на палубе, шевелил черными глазами, торчащими на подвижных жгутиках, и сухо пощелкивал страшными клешнями. Попадешь рукой в такую — «отстрижет» пальцы, как ножницами. Хотя уж и не «отстрижет», но прищемит здорово.

Увидев его, Бимка подскочил, обнюхал и облаял.

— Хапнет,— предупредил его Саша.— Бимка, назад!

Работы было много, замотались мы и как-то забыли про пса, а он то лаял на чаек, то возвращался к крабу и тоже лаял, но не так уж зло, а просто на всякий случай. Он подходил к странному морскому зверю совсем близко и обнюхивал его, а потом отскакивал, потому что краб начинал шевелиться, пятиться и щелкать клешнями.

И вдруг раздался отчаянный визг; мы обернулись и увидели, что краб цепко держал Бимку за кончик хвоста. Уж как он умудрился схватить Бимку — неизвестно. Но, по-видимому, обнаружив, что краб больше не шевелится, Бимка сел возле него, повернувшись к «зверю» спиной. Тут кончик хвоста попал между раскрытыми клешнями, и краб сжал их.

VII

По вечерам, когда выдавалась тихая лунная погода, мы с Сашей не торопились в каюту. Приятно было сидеть на корме траулера и любоваться океаном, залитым серебристо-голубым лунным светом. Миллионы маленьких лун отражались и раскачивались в маслянисто-черной воде, и казалось, что весь океан покрылся ярко сияющей рыбьей чешуей.

Мы молчали и глядели на воду. Что там происходит, в океане, в этот момент? Как там спят рыбы? И спят ли они вообще? А может, и не спят, а все плывут, плывут, спешат куда-то по своим рыбьим, очень важным делам? Таинственные ночные птицы, которых мы никогда не видели, летали над траулером и кричали печальными голосами, будто куда-то звали нас. А может, они пытались поймать тускло горящие топовые фонари, укрепленные на верхушках мачт, да никак не могли? Порой по воде расходились большие круги и слышался гулкий всплеск. Кто бы это? Пятиметровый марлин, мучимый бессонницей, вынырнул из глубины, или... или это морской змей? Вот мы сидим, а змей глядит-глядит на нас. Прижимаясь ко мне, Саша шептал: «Вот бы нам затралить его, а? И тогда бы мы привезли его в музей нашего города, и город стал бы самым знаменитым». Но тут же ему становилось жаль Знаменитого Морского Змея: ведь если он попадется в трал, то его придется убить. Пускай уж он лучше живет: ведь в океане и так с каждым днем становится все меньше рыбы, китов, птиц. А вот лучше бы увидеть его и сфотографировать. Вот это была бы сенсация!

И еще мы беседовали с Сашей на разные другие темы. Например, моего юного друга интересовал, ну просто мучил вопрос: как стать «личностью»? Ну чтобы ты был особым, заметным среди других, с очень сильным, волевым характером? Чтобы... ну, к примеру, захотел — и выучил английский язык. А то возьмешь учебник, а он вываливается из рук, в сон клонит... и нет никаких сил перебороть себя! Вот капитан нашего траулера — это личность. Характер! Он уже тридцать лет в море. Он и тонул, он и сам спасал моряков, когда плавал на спасательном буксире. Как-то во время урагана рухнувшая мачта оторвала ему ногу. Вышел капитан из больницы на протезе, казалось, все, прощай, море. Но ничего подобного, тяжело ему, конечно, во время качки, но он остался в океане, не ушел на берег. И не проходит дня, чтобы он сам не вышел на палубу поработать часа три-четыре, как обыкновенный матрос. Уж он начнет швырять рыбу на стол-рыбодел, только успевай ее шкерить. Швыряет, попыхивает трубкой, и только поскрипывающий протез напоминает о том, что одна нога У капитана своя, а другая — из дерева и железа. Да, капитан — это личность!

— А вот я не личность,— вздохнув, говорит Саша.— И ничего-то со мной не происходило. И ноги у меня на месте. И даже курить я не умею. Стал учиться, да бросил: дым все нутро, как рашпилем, продирает...

Молчим. Саша гладит Бимку. Тот потягивается, сопит носом, а я поглядываю сбоку на Сашу: он еще совсем мальчик. Поступал Е мореходное училище, да не попал. Пошел рыбачить. Худощавый, розоволицый, безусый. Каждое утро Саша мылит подбородок и щеки и усиленно скребет их бритвой. Таким методом, считают ывалые моряки, можно вызвать бурный рост усов и бороды. Неделю Саша бреется, неделю ждет: не произойдет ли чудо?

Однако пора и сдать. Мне ночью на вахту. Саше подъем с блицем.

Спускаемся вниз. Саша укладывает,Бимку в черепаховый пацирь, берет в руки учебник английского, языка и валится на койку, а я иду в салон попить перед сном кваску. Возвращаюсь Бимка спит в своем черепаховом ложе и Саша спит, а учебник валяется на полу... Поднимаюсь к себе.

Ложусь и, выключив свет, гляжу, как в распахнутом иллюминаторе, раскачивается звездное небо. Нет большего удовольствия спать, когда траулер, неторопливо кренится тo, на один борт, то на другой. Плещут волны, ровно рокочет двигатель. Спать, спать...

VIII

Событие! крысищу здоровенную Бимка поймал. Надо сказать, что крысы набежали к нам на траулер в одном из южноамериканских портов. Грязный был порт, запущенный, вот и ушли мы из него с десятком безбилетных пассажиров. Чего мы только не предпринимали, чтобы избавиться от них. И хитроумнейшие ловушки придумывали, и травили отвратительных зверюг, но .крысы были умные, многоопытные, и борьба с ними носила трудный, затяжной характер.

И вдруг, тащит Бимка большущую крысу, Приволок ее на палубу. Бросил к ногам Саши. Огляделся. И что-то изменилось во всем облике нашей собаки. Какое-то успокоение что ли, во взгляде и движениях. Будто Бимка понял, чем он должен заняться на этом судне. Чтобы принести нам, его друзьям, пользу. Ловить крыс! Дело отоважное, ответственное. Недаром еще со времен, парусного, флота существует на морских судах обычай: за каждую убитую крысу матросу дается в порту дополнительный день отдыха, который он может провести на берегу...

В течение двух недель Бимка поймал шесть крыс. Потом еще двух. Еще одна, как утверждал боцман, бросилась с судна и отправилась вплавь к американскому побережью, но это сообщение осталось непроверенным. По-видимому, то была последняя крыса: больше в течение всего рейса они нам не досаждали. И наш стармех, повозившись одну ночь в мастерской, сделал из красной меди маленькую красивую медаль, на которой было выбито: «Морскому псу Биму - За уничтожение крыс».

К медали было, приделано колечко, и Саша прикрепил медаль к ошейнику Бимки. Тот явно гордился наградой: целый день бегал из каюты в каюту и носился по судну с веселым лаем. Известное дело: животное всегда понимает ласку и уважение к себе со стороны человека.

А потом на нас напали акулы. Эти большие хищные рыбины, так же как и птицы, кормились возле судна. Но если чайки подбирали из воды тех рыб, которые «продрались» через ячеи трала, то акулы вели себя агрессивно. Как только трал подтаскивали борту, они окружали куток, набитый уловом, и прямо на наших глазах выжирали рыбу из трала, выедая, ее вместе с делью. Хапнет акула десяток рыбин, набьет брюхо, а в дыру рыба уходит в океан. Поднимаем трал — половина улова в воду высыпается. И светится трал весь, будто его ядрами из пушек расстреливали. Сидим потом до ночи на палубе, штопаем сети и, проклиная мерзких рыбин, придумываем разные ужасные способы отомстить им. Но как? Боцман сделал копье, подплывает акула к тралу, а он ее трах по башке! Но пока одну акулу отгонишь, три-четыре уже рвут трал,, подплыв к нему из глубины. Хоть покидай этот район океана. А уходить жаль: напали мы на богатые рыбные места. Или, может, акулы потому, и гнали нас отсюда, чтобы: мы не ловили рыбу, которая принадлежит им?

В океане всегда что-то происходит, что ни рейс, то какое-нибудь происшествие или необычное событие. Возвращаешься домой, всегда есть о чем рассказать. Правда, после шторма у нас, ничего особенного не было, и вот случилось... Однако по порядку...

Итак, крысы были уничтожены, с птицами Бимка, почти что примирился и теперь все свое внимание обратил на акул. Встанет на самом краешке порт-лаза — это такой вырез в фальшборте— и лает, лает до хрипоты на отвратительных рыбин. А те поглядывают на него, из воды и пасти свои зубастые открывают, грозятся: «Ух, собачонка! Попадись нам только!»

Лает Бимка, захлебывается. Полает-полает,. устанет, ляжет тут же, передохнет, и опять давай заливаться. Привыкли мы уже к этому собачьему голосишке, вроде бы и работается под голос Бимки легче. Лает он, вода плещет, и вдруг подкатилась под судно какая-то крутая, шалая волна, накренился траулер, Бимка будто захлебнулся, и послышался всплеск...

— Человек за бортом! — закричал боцман, и, схватив спасательный круг, швырнул его в воду. — Капитан, Бимка в воду сиганул!

— Стоп-машина! — рявкнул в ходовой рубке капитан и, высунувшись из иллюминатора, распорядился: —- Боцман, майнай шлюпку на воду.

— Вова, Петруха... да бросайте вы ножи! Коля, Саша, быстро все на бот-дек!

— Я их отгонять буду! Отгонять! — выкрикнул тут Саша. Он пробежал по скользкой палубе и бросился в океан. Я перегнулся через фальш-борт: высоко выбрасывая руки, Саша плыл саженками к барахтающемуся в волнах, Бимке.

Наверно, еще никогда так быстро мы не спускали шлюпку на воду... Но как-то он там? Мельком взглянув в океан, я увидел, что Саша уже подплыл к Бимке, а вокруг них резали воду черные треугольные плавники акул. Скорее же! Двигатель взревел, и шлюпка отвалила от борта, а на палубе траулера послышался грохот лебедки: рыбмастер включил ее. Именно на этот звук и спешили к нашему судну и птицы и акулы. А как сейчас? Поверили! Оставив человека и собаку, черные стремительные тени прошили прозрачную воду в направлении к траулеру. А там оставшиеся на палубе парни начали бросать в океан зюзьгами рыбу. Чайки с воплями бросались на воду, хватали рыб, да вот и акулы подплыли, но не все! Две остались возле Саши. Они крутились около него и все сужали свои круги, а мальчишка кричал на них, как на кошек: «Брысь! А ну брысь...», а сам одной рукой держал Бимку.

— Держи-ись! — кричит боцман.

— Держу-усь! — провыл в ответ Саша.

Ну, обормот, ну доберусь до тебя, размышлял я, видя, как, испугавшись приближающейся шлюпки, акулы отплывают в сторону, это ж надо на такое решиться! Ну и накостыляю я тебе!

...Обнял я его, подлеца, стиснул так, что запищал он в моих руках. Боцман тут подсел к нам, помахал перед Сашкиным носом громадным кулачищем и произнес несколько яростных и ужасных морских проклятий, но светлые, сощуренные его глаза светились добротой. Все мы и ругали Сашку, и стыдили его, и хохотали, и жадно, взатяжку курили, пуская сигарету по кругу, а Саша прижимал к себе Бимку, оба они дрожали от холода и пережитого, и не было, наверно, в этот момент человека на земле более счастливого, чем мой юный отчаянный друг.

Капитан объявил Саше строгий выговор и предупредил его о списании с судна, если он еще хоть раз вздумает прыгать в океан, а потом, чтобы мальчишка успокоил свою нервную систему, поднес ему рюмку коньяку. И Саша опьянел, как котенок от валерьянки. Свел я его в каюту и уложил на койку.

— Ты, Александр, личность! — сказал я ему утром и пожал его узкую мозолистую ладонь.— Ты чертовски смелый парень. Вот тебе подарок от «деда». Стармех всю ночь мастерил.

И я надел на шею Саше медаль с надписью: «За спасение терпящих бедствие собак в открытом океане».

Бимку полюбили все. Казалось, не будь его на траулере, рейс бы тянулся дольше. По вечерам кто-нибудь из команды обязательно забирал доброго, ласкового псишку к себе в каюту. Взрослые люди, как дети, играли с ним, гладили и вздыхали: Бим был частичкой далекого и такого дорогого для нас мира суши. Бим напоминал о промелькнувшем когда-то давным-давно детстве. Кто из нас не имел своей собаки или не мечтал о ней? И Бимка шел к людям. «...Тебе скучно, да? — говорили его добрые, карие глаза. — Ну давай поиграем. Если хочешь, можешь даже за хвост меня таскать, я потерплю».

Только в три каюты Бим не решался заглянуть: в капитанскую, мою и старпома. Толстый, громкоголосый капитан всем своим видом пугал собачонку, старпом явно не любил Бимку, а почему пес не приходил ко мне в гости, было неясно. И даже немного обидно: ведь и я принимал участие в его спасении. Но вот однажды... Однажды у меня было пресквернейшее настроение. Уже пятый месяц, как мы ушли из дома, пятый месяц! Как хочется домой!

В один из вечеров в самом мрачном настроении я валялся на койке и разглядывал фотографию жены, вставленную в рамку расписания судовых тревог. Крупная зыбь раскачивала траулер, и переборки противно скрипели. Звезды в иллюминаторе то бурно катились вверх, то замирали все вдруг, а потом водопадом обрушивались к залитой лунным светом воде... Качка. Пустота в душе. Тоска...

У дверей каюты вдруг послышался какой-то звук, и в приоткрытую, закрепленную на шторм-крючке дверь просунулся сырой нос. Бим шумно внюхался. Конечно же, запах моей каюты был необычен. Пахло тут не только привычным, морским, но и лентами для пишущей машинки, и копирками, и писчей бумагой. Бим всунул голову в щель и внимательно поглядел на меня. Я махнул ему рукой: «Входи!»

Бимка осторожно вошел в каюту и остановился возле койки, дружелюбно помахивая хвостом. Я ждал. Бим положил голову на край койки и замер, глядя мне в лицо. «Ну как ты? Плохо?» —спрашивали его все понимающие глаза. «Плохо»,—признался я. Бим очень медленно, едва приметно стал поднимать правую переднюю лапу. Положил ее на койку.. Потом очень осторожно, как в замедленной съемке, положил на койку и вторую переднюю лапу. Затем чуть вполз на койку и так же медленно стал задарить заднюю лапу.

Засмеявшись, я схватил «зверя» за башку и, подтянув, прижал к себе. Где-то возле моего сердца гулко билось сердце собаки, жаждущей сделать мне добро. Чем-то горячим плеснуло мне в душу и я зажмурил глаза... А тоска отхлынула. Ничего! Первый, что ли, рейс?

Бимка всю ночь спал у меня в ногах, и было очень приятно касаться голыми ступнями его горячего живота и сухого посапывающего носа.

А через несколько дней, наш пес пропал. Встревоженный Саша обегал весь траулер. Он побывал и в ходовой рубке, и в машинном отделении и обшарил все, кроме кают старпома и капитана. Нет Бимки! Может,он, свалился в воду? Ну конечно же: лаял утром на чаек, высовываясь, между леерами полубака, и рухнул! Ну как в тот раз, когда акулы нас одолевали.

— Поискать-бы, Фаддей Фаддеевич, а? — мрачно - сказал боцман, придя к капитану.— Ведь Бим что человек.

— Человек? — переспросил капитан.—Кто? Бимка — человек?

— Ну да, Бим,— пробормотал боцман.

Капитан побагровел от гнева, а потом захохотал и направился в рубку. Судно, развернулось. Мы с боцманом, взяв бинокли, начали обшаривать ими горизонт. Матросы толпились на полу-баке и пеленгаторном мостике. Увы! Пусто. Не видно нашего морского пса. Капитан приказал лечь на обратный курс. С отчаянием на побелевшем лице Саша побрел на корму поискать пса еще там, как вдруг дверь каюты старпома распахнулась.

— Что случилось? — хриплым со сна голосом спросил ? старпом. Саша ахнул между волосатой старпомовой ногой и дверью просовывалась добрая морда Бима.

— Ничего. Уже все в порядке... — пролепетал матрос.

— Прорвался, подлец, и ко мне...— смущенно проворчал старпом, оттесняя Бимку в каюту, а потом просительно добавил: — Сашок, пускай- он побудет у меня еще немного, а?

XII

А время шло. И настал день, когда мы направились домой. Мы почти шесть месяцев ловили рыбу и за этот срок, Бимка заметно подрос, стал сильнее, выдержаннее. С ним происходило еще немало различных приключений, но все они оканчивались, благополучно.

Домой, домой!.. С каким нетерпением мы . дожидались, того момента, когда наконец-то окончится рейс. Прошла неделя, другая я еще одна долгая, мучительная неделя. Остался позади утомительный путь через Атлантику, мы прошли Ла-Манш, миновали Северное море, Датские проливы, сутки плыли по морю Балтийскому и наконец, увидели, знакомые силуэты строений своего порта. На берег полетел бросательный конец. И вскоре судно, прижалось к стенке, накрепко, пришвартованное к пирсу крепчайшими стальными и сизалевыми канатами.

Мы дома!-Визжат и прыгают от восторга по дощатому настилу пирса ребятишки,- женщины с растерянными улыбками шарят глазами по нашим лицам, машут букетами цветов и что-то кричат... .Здравствуй, Родина! Здравствуйте, все!

И вдруг Бимка завыл.

-Он привык к океану,— сказал Саша грустно.— Скучает,

— Ничего, скоро опять в рейс,—сказал я.— Не грусти, Бимка.

Мы действительно вскоре ушли в рейс, но до того момента, как траулер покинул порт, произошло немало серьезных и опасных для нашего доброго морского пса событий.

Пропал вдруг Бимка! Как сказал наш опытный боцман: «Бимку увели портовые псы-бродяги. Целая толпа их возле траулера шастала...» И,.Саша, припомнил: в один из дней пять или шесть портовых псов появились вдруг на пирсе возле траулера. Бимка сбежал по трапу к ним, и портовые псы с большим любопытством стали знакомиться с Бимкой. Они лаяли, дружелюбно рычали, а Бимка просто в восторг пришел: -он носился вдоль траулера,падал на брюхо и взбегал на трап, будто приглашая портовых псов: «Айда со мной, я покажу вам свой траулер!» Идти на, траулер псы-бродяги отказались, они вдруг с лаем ринулись по-сырому, после утреннего дождя пирсу. Может, именно в этот момент за ними и увязался Бимка?

Прошла неделя. В каждую свободную минутку Саша обходил порт и звал Бимку, а потом отправлялся на соседние улицы и там искал нашего славного пса, но все было напрасно.

...А пса. нашел я, случайно.:ж и не знаю, для чего? занесло меня на окрайну города? Стояли тут небольшие дома, возвышалась неприступные заборы, и почти на каждой двери, или калитке красовались объявления: «Во дворе злая собака». Да, уж..собак, и отчаянно злых, тут было полно. Они выли, исступленно лаяли и скалились на любого прохожего. Казалось, что весь поселок населен злыми, ну прямо-таки бешеными, собаками.

И тут я услышал радостный лай, над забором торчала голова нашего Бимки. Сарайчик, там был, примыкал к самому забору, и вот Бимка вспрыгнул на крышу сарайчика и лаял, рвался ко мне.

— Бимка! — крикнул я обрадованно.—Ты ли это? Завизжав, Бимка ринулся ко мне, перелетел через забор и повис на цепи, прыгая по земле на задних лапах. Я подбежал к нему, схватил на руки, но тут калитка распахнулась, и вышел высокий, угрюмый мужчина.

— Чего фулюганишь? — спросил он.

— Это наш пес, судовой,— сказал я.— У него медное кольцо на шее и медаль. Где они?

Ничего не ответив, мужчина захлопнул глухую дощатую калитку и с той стороны забора рванул за цепь. Бимка захрипел, я разжал руки, и пес взлетел на воздух. Слышно было, как он шлепнулся во дворе на землю, мужчина, пробурчав что-то, ударил его, и Бимка залился отчаянным собачьим плачем. Сжав зубы, я замолотил в калитку кулаками.

— Не фулюгань,— раздался со двора грубый голос.— Слышишь, моряк? Милицию кликну.

Мужчина по ту сторону забора опять загремел цепью, видно, укорачивал ее, чтобы Бимка больше не мог вспрыгнуть на сарай, а потом там все стихло, и я тихонечко позвал собаку. И Бимка отозвался мне жалобным лаем. Казалось, что он видит меня, и, осмотрев забор, я обнаружил в самом его низу дырочку от сучка. И в это отверстие Бимка глядел на меня страдающим карим глазом.

— Отдай собаку! — снова крикнул я, возвращаясь к калитке.— Эй, слышишь? Или продай!

— А скока дашь? — тут же торопливо спросил мужчина. Нет, он не уходил, а стоял у калитки и ждал.— Сто дашь?

— Хочешь часы? Отличные штурманские часы? — спросил я. Не было у меня с собой денег. Сто за собаку? Каков, а? Да и не имел я времени ходить взад-вперед.

— Суй часишки в щелку.

— Отдай собаку.

— Ты — часишки в щелку, а я — пса через забор.

— Держи.

XIII

Уж так получилось, что последняя главка в рассказе тринадцатая. А моряки ох как не любят эту цифру! Еще со времен парусного флота известно, что цифра «тринадцать» приносит морякам одни беды. Но ведь и в правилах бывают исключения.

— Скверный ты пес,— сказал я Бимке, когда он наконец-то вновь оказался на свободе.— Подлец ты. Таких часов из-за тебя лишился!

Схватив за ухо, я его отвозил, как следует, и Бимка терпеливо перенес экзекуцию, а потом подпрыгнул, лизнул меня в лицо и понесся по дороге, а я зашагал за ним. Пели птицы. Небо синим парусом выгибалось над деревьями и крышами домов. На душе было радостно и празднично: бегай, лай, бесись, Бим! Прощайся с сушей: нас опять манит и зовет в свои неоглядные, тревожные и волнующие просторы океан.

Скажу вам всем: отправляясь в рейс, возьмите с собой собаку.

Об авторе

ИВАНОВ ЮРИЙ НИКОЛАЕВИЧ. Родился в 1928 году в Ленинграде. Работал на Камчатке, много лет плавал на различных морских судах: промысловых, транспортных, экспедиционных. Член Союза писателей СССР. Автор двенадцати книг о путешествиях по нашей стране и зарубежным странам. Главная тема его произведений — человек и море. В нашем ежегоднике публикуется третий раз. В настоящее время работает над повестью о моряках «Дорогой ветров».