Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1976(16)


ВЕРА ВЕТЛИНА

НЕ ПРОЙТИСЬ ЛИ НАМ К ДИНОЗАВОАМ!

ЗАМЕТКИ НАТУРАЛИСТА

В самом деле, не пройтись ли? Нет, я не приглашаю читателя попытать счастья в поисках полумифического лохнесского чудовища, то более, то менее достоверными сообщениями о котором пестрят газеты и журналы. Не зову в пустыню Гоби, где советские палеонтологи отыскали уникальные кладки яиц динозавров, своеобразные «ясли» доисторических ящеров. Не собираюсь, наконец, рассказывать об экспонатах Палеонтологического музея, хотя останки и чучела многотонных существ, населявших Землю сто и больше миллионов лет назад, весьма впечатляющи.

Я имею в виду живых ровесников древних ящеров — динозавров растительного мира, уцелевших в бесчисленной смене поколений до наших дней. Лучше всего было бы отправиться на их поиски в тропические джунгли, во многом еще сохранившие первобытный облик. Но такое путешествие далековато. Попробуем поискать ближе, например в Сочи.

Здесь, в Нижнем парке дендрария, неподалеку от нового цирка, растет странное дерево. Впрочем, такие же деревья можно увидеть и в других сочинских парках. Они сразу бросаются в глаза своим необычным обликом, и, чем внимательнее рассматриваешь их, тем больше удивляешься.

Действительно, что за дерево? Можно загадать загадку: ствол тополиный, а ветки расположены мутовками, как у ели; плоды похожи на сливу, а листья... Листья — это особая загадка. Склейте мягкие хвоинки лиственницы, сложив их плотно рядками друг к другу в виде двухлопастного веера, прикрепите веер к длинному гибкому черешку — получите изящный листок странного дерева. Словно тысячи крохотных вееров, овевают они дерево в жаркую пору. Листья сидят пучками на бугорках, похожих на шпоры,— укороченных побегах. Точно так же располагается хвоя у лиственницы. И окраска похожа. Летом листья кажутся голубоватыми от воскового налета, покрывающего иглы хвойных деревьев, а осенью, перед опаданием, они лимонно-желтые, как осенняя хвоя лиственницы.

С плодами тоже неразбериха. Чаще всего их вообще не увидишь ни летом, ни осенью. Но на некоторых деревьях (женских) можно обнаружить похожие на мелкие сливы желтые плоды с сочной мякотью и твердой косточкой. Говорят, они съедобны, но не спешите пробовать: у плодов неприятный запах..

Где плоды, там непременно в свою пору должны быть и цветы. Каждому школьнику известно: плод образуется из разросшейся завязи цветка. А вот цветка вы не найдете. Ни одного, ни на одном из этих деревьев, ни в какое время года. Их не бывает. Дерево, плодами похожее на представителя высших цветковых растений, по способу размножения близко к голосеменным, хвойным,а еще ближе к палеозойским семенным папоротникам, стоящим на одной из самых низких ступеней эволюции. Подобного развития плода, как и строения листа, не встретишь более ни у одного современного растения.

Так кто же он, этот двуликий. Янус растительного мира? Дерево, заблудившееся между эпохой древней флоры, когда на нашей планете еще властвовали голосеменные, в том числе хвойные, и сменившей ее современной, выдвинувшей на первое место более совершенные цветковые растения? Его научное название— «гинкго билоба», гинкго двулопастной. Именуют его и «динозавровым деревом», а Чарльз Дарвин назвал «живой окаменелостью», дошедшей до нас, из головокружительной глубины веков.

Палеонтологи по крупицам извлекают из «каменных архивов» Земля замурованные в них «документы» — материальные следы былой жизни. Благодаря их трудам мы можем заглянуть во тьму веков, тысяче- и миллионолетий. Спускаясь мысленно по их ступеням, обнаруживаешь, что еще в самом начале «сотворения»планеты начиналась жизнь. Микроскопические комочки живого вещества, бактерии и водоросли существовали, как утверждают ученые, в архейской эре, отделенной от нас примерно тремя миллиардами лет.

Сменялись эры — грандиозные периоды жизни планеты. Ступенька за ступенькой (в каждой — миллионы лет.) все живущее на Земле непрерывно обновлялось и совершенствовалось.

Чтобы побывать в эпохе динозавров и гинкго, надо остановиться на той части лестницы времен, которая обозначена эрой средней жизни — мезозойской. От ее начала до наших дней больше двухсот миллионов лет.

Молодая планета тогда кипела энергией и деятельно обустраивалась. Она примеряла то голубые одежды морей, в которые погружалась почти целиком, то поверх обширных материков, вытеснявших моря, нагромождала горные хребты. Она перебирала всевозможные формы, в какие можно заключить жизнь. Отвергала устаревшие, искала новые.

В середине мезозоя от Японии до Британских островов, от побережья Северного Ледовитого океана до Австралии — повсюду климат был теплее, чем ныне. Поднимались удивительные леса из древнейших, не похожих на наши хвойные, саговников и араукарий. Среди, обширных трясин возвышались колонны болотных, кипарисов, в местах посуше и попрохладнее, по берегам рек и озер, росли гинкговые леса. Зародившись еще в пермском периоде палеозойской эры, то есть почти 300 миллионов лет назад, гинкговые в мезозое достигли расцвета. Может быть, именно на них природа проводила свой первый эксперимент по переделке хвойных деревьев в лиственные?

В полумраке удивительных лесов таился мир чудовищных животных; главенствовали среди них ящеры. Бегемотоподобные парейзавры обитали в прибрежных водах. В воздухе носились летающие ящеры — птерозавры. Но хозяевами планеты в ту пору были динозавры — гигантские пресмыкающиеся весом до 60 тонн и длиной до 35 метров. При устрашающей внешности многие из них были вегетарианцами, их лакомое блюдо, возможно, могли составлять гинкговые плоды и листья.

Многое изменилось с тех пор на планете. Вымерли гигантские пресмыкающиеся. На смену диковинным лесам древних эпох пришли современные, «первую скрипку» стали играть цветковые растения. Лишь немногие из могикан, пройдя все испытания временем, изменяясь и приспосабливаясь, дошли до наших дней. Среди, них гинкго билоба — последний представитель некогда обширного ряда гинкговых растений, бесценный экспонат из рабочей мастерской природы, который наглядно показывает, как она лепила, совершенствовала свои творения.

Гинкго считали давно вымершим. Остатки его окаменевших стволов и листьев находили в раскопках начиная с девона. А в поздних слоях, близких к нашей эпохе, они исчезли.

И вот открытие.... В 1690 году врач голландского посольства в Нагасаки Кемифер, занимавшийся в свободное время изучением местной флоры, обнаружил живые гинкго в Японии. В этой стране, как и в Китае, их считали священными деревьями. В китайских поэмах «серебряный абрикос» упоминался еще в IX веке.

? «Живым ископаемым» заинтересовались ученые всего мира. Оно стало переселяться в Европу и Америку. Великий Гёте вырастил редкостное дерево в своем веймарском саду и посвятил ему стихотворение, которое так и называется «Ginkgo bilobd». Удивительное строение листа, гинкго навело поэта на философские размышления. ' '

Вот это стихотворение:

Этот листик был с востока
В сад мой скромный занесен,
И для видящего ока
Тайный смысл являет он.
Существо ли здесь живое
Разделилось пополам,
Иль, напротив, сразу двое
Предстают в единстве нам?
И загадку и сомненья
Разрешит мой стих один:
Перечти мои творенья,
Сам я двойственно-един.

В диком виде гинкго сохранилось до наших дней лишь в немногих труднодоступных местах Южного Китая. А выращивают его чуть ли не во всех ботанических садах мира.

Дерево оказалось необычайно «покладистым» и в южных районах растет даже на городских улицах. Его можно увидеть не только в Сочи и Сухуми, но и в Молдавии, на Украине, даже в Минске и Риге.

Приятная и необычная внешность стройного дерева, неуязвимость для болезней и насекомых-вредителей, умение приспособиться к загрязненному воздуху, чего не выдерживают многие деревья, делают его поистине неоценимым для городских насаждений. Более того, специалисты утверждают, что гинкго не поддается огню, и из него можно создавать противопожарные полосы. Вероятно, исключительная пластичность, приспособляемость к любым условиям и позволили «динозавровому дереву» успешно перенести грандиозные катаклизмы, происходившие за миллионолетня, дожить до наших дней.

Широко известна нашумевшая в ученом мире история целаканта. Ископаемые останки этой кистеперой рыбы палеонтологи находили в слоях девонского периода древностью больше 300 миллионов лет. Подобно гинкго среди растений, этот представитель ископаемой фауны сохранил в своем строении переходные черты, свидетельства эволюции. Передние плавники целаканта напоминают примитивные конечности. Ученые предполагают, что именно от этих рыб и берут начало наземные позвоночные.

Считалось, что целаканты полностью вымерли еще 70 миллионов лет назад. А в 1938 году рыбаки, занимавшиеся промыслом в Индийском океане у берегов Южной Африки, вытянули тралом вместе с рыбой странное существо длиной почти два метра. Это был живой целакант. В последующие годы древнейшие кистеперые рыбы еще не раз попадались в сети. Так было сделано крупное открытие в эволюции животного мира.

Меньше известна история, которая произошла примерно в те же годы с другим «живым ископаемым» — из растительного мира.

С середины прошлого века в отложениях, имеющих возраст 70 миллионов лет, палеоботаники находили окаменевшие деревья, которые считали вымершими предками или близкими родственниками существующего и теперь растительного гиганта — секвойи. В 194.1 году японский палеоботаник Сигеру Мики в более поздних отложениях нашел веточки хвойного растения, похожего на секвойю. Он назвал неизвестное вымершее растение метасеквойей. Потом последовали подобные находки то одних, то других частей окаменевшего дерева чуть ли не по всему северному полушарию. А через три года после открытия Сигеру Мики целые рощицы живой метасеквойи обнаружили в Центральном Китае. Деревья растут по берегам горных рек, и местные жители называют их «водяной елью». Палеоботаники смогли наконец увидеть целым и словно бы ожившим растение, представление о котором многие десятилетия составляли, как мозаичную картину, по разрозненным окаменевшим остаткам.

Сейчас метасеквойи растут во многих ботанических садах и парках. Их можно увидеть и в Сочи, по соседству с гинкго. Мягкая ярко-зеленая хвоя метасеквойи осенью, перед опадением, принимает красивую багряно-медную окраску. Приятные на глаз, быстрорастущие, неприхотливые, эти деревья, как и гинкго, имеют все данные, чтобы занять почетное место в городских насаждениях.

Возрождение из небытия гинкго и метасеквойи — поучительный и обнадеживающий пример возможностей человека. По выражению одного из ученых, это «нечто обратное обычной судьбе всего живого».

Вот теперь настал черед поговорить об «обычной судьбе» живых ископаемых из мира растений. Тех, которые, придя из. древних эпох, стали нашими современниками. Их много. Встретиться с ними еще можно не только в южных краях, но и в среднерусском лесу, на северном болоте. Кстати, именно здесь, на севере, живут наследники самых древних, куда более почтенных династий, чем «динозавровые деревья».

В сыром лесу, чаще хвойном, нашло приют не очень броское растение. Мохнатенькие, как, бы плюшевые, вечнозеленые плети стелются по земле, прячась во мху и траве. Оттуда, словно древние булавы, настороженно подняты их спороносные колоски.

Знакомьтесь: плаун булавовидный. Скромный потомок древнейшей из современных растительных династий. Его предки появились на Земле более 350 миллионов лет назад. В каменноугольном лесу древовидные плауны и хвощи, к нашим временам тоже превратившиеся в травку, не уступали мощью 50-метровым лепидодендронам и папоротникам, вместе с ними составляли непроходимые болотистые чащи, доставшиеся нам в виде колоссальных залежей угля. Между прочим, самые высокоценные пласты каменного угля — это спрессованные, окаменевшие споры ископаемых деревьев. Сколько же их носилось в воздухе и падало на землю?

Испытания судьбы за миллионолетия превратили могучие плауны-деревья в травку. Но плаун-травка хотя и мал, а наблюдательному глазу может открыть немало интересного. Прежде всего он бродяга. Каждый, год его мягкий стебель, густо покрытый мелкими чешуйчатыми листочками, вырастает в длину до метра. Прижимаясь к земле, дает корешки, утверждается на новом месте. И так из года в год. Старая часть стебля постепенно отмирает. Через несколько лет, глядишь, плаун, ползая по-пластунски, уже далеко ушел в поисках более комфортабельных мест. Не так ли в свое время еще более далекие предки плаунов «лысые растения» — псилофиты, покидая колыбель жизни — водную стихию, выбирались на твердь, положив начало сухопутным растениям?

Путешествуя, плаун не забывает каждое лето выпускать наверх пучки спороносных колосков. Ярко-желтые крупинки спор почти наполовину состоят из жирного, невысыхающего масла. Вспыхивая, они сгорают мгновенно, без дыма. Упав в воду, плавают по .поверхности не смачиваясь, как не промокают смазанные : жиром перья водоплавающих птиц. По этой особенности плаун и получил свое название от измененного «плавун».

Споры, осыпаясь, падают в воду и плывут к далеким берегам или вбиваются дождями в почву. Через несколько лет из них образуется заросток. Крохотный клубенек заростка откроет долгую и многоступенчатую череду превращений, характерных для размножения плауна. От образования споры до прорастания зародыша будущего растения протекает полтора-два десятилетия. Этот способ размножения, необычайно сложный и ненадежный,— один из реликтов тех времен, когда природа еще не пришла к более совершенным цветковым растениям.

Так, ползком и вплавь, изрядно «потеряв в весе», а все же живым дошел плаун до нас из тьмы веков. Он неплохо приспособился к современной, жизни в тропиках и умеренной зоне. У нас расселился по хвойным лесам и лесотундре от Белоруссии до Камчатки. Оказался, как говорится, «на все руки». Его вечнозеленые гибкие гирлянды — неплохое украшение. В деревнях их кладут для красоты между оконными рамами. Споры плауна — ликоподий — еще недавно широко применяли в театрах для бутафорских пожаров. Он же идет на детскую присыпку. Усердно служит, кажется, и до сих пор даже в металлургии. При фасонном литье им обсыпают формы. Деталь выходит гладкой, не требующей шлифовки.

Но неприхотливый, живучий плаун уже не выдерживает натиска цивилизации. Исчезает. Есть опасение, что в недалеком будущем мы увидим его пушистые гирлянды лишь за стеклянными витринами музея, где-нибудь по соседству с динозавром или археоптериксом.

Можно назвать немало «живых ископаемых» в растительном мире, которые, подобно гинкго и метасеквойе, плауву и его ровеснику — хвощу, пришли к нам через тысяче- и миллионолетия, преодолели на этом пути все невзгоды, резкую смену климатов. И мы подчас даже не подозреваем, что ходим возле уникальных творений природы, а то и прямо по ним.

Вот примеры. На зимних улицах можно увидеть букетики вошедшего недавно в моду «багульника». Вряд ли те, кто привозят из Сибири вагонами хрупкие голые веточки, и те, кто ради мимолетного удовольствия ставят их в вазу, подозревают, что стали соучастниками скоростного истребления одной из драгоценностей древней природы. Багульником в Сибири неправильно называют даурский рододендрон. Это редкостное реликтовое растение сохранилось в таежных краях с доледниковых времен, когда там было теплее, чем теперь в Сухуми. Рододендрон (что означает «розовое дерево») —ранний вестник сибирской весны и первый красавец тайги. Когда он цветет, на крутые склоны сопок, поросшие сосной, будто ложатся розовые облака. Еще Мичурин призывал смелее поселять это красивое и неприхотливое растение в городских парках и садах.

Увы! В парках даурского рододендрона почти не увидишь. И на сибирских сопках катастрофически редеют его розовые облака.

Иные «любители природы», отправившись на загородную прогулку, спешат нарвать в зимнем лесу «букет» черники (да побольше!), чтобы любоваться потом несколько дней ее свежими, только что развернувшимися листочками. Знают ли они, что при этом почти в буквальном смысле «наломали дров»? Обыкновенные черника и брусника — настоящие деревья, живущие более ста лет. Ведут они свой род хотя и не с динозавровых, но тоже с весьма почтенных времен. Это испытания долгой и нелегкой судьбы превратили их, как и плауны, из великанов в карликов.

Еще один реликт среднерусского леса — северная орхидея с экзотическим названием «венерин башмачок». Маленькое чудо, при создании которого природа проявила тонкий, изысканный вкус. Давно и с азартом охотились за ним «любители природы». И вот это растение почти уже не встретишь. А природа, тысячелетиями шлифовавшая не только хрупкую, одухотворенную красоту цветка, но и приспособленность его к строго определенным условиям, уже не сможет стачать новых «венериных башмачков». На грани исчезновения и другие орхидеи севера, скромные сестры «венериных башмачков»—белая ночная фиалка — любка, сиренево-розовый ятрышник.

Предвижу возражение: не ходить как по лесу, как по залам музея, не прикасаясь пи к чему. Нет, не надо так ходить. Но думается, не обязательно и тащить из леса все, что красиво, к себе домой, причем в устрашающих количествах, столько, сколько увидит глаз. Не надо огромных, бессмысленных и безвкусных веников десной страдалицы — черемухи, необозримых букетов других лесных и луговых цветов. Кажется, бесспорна истина: обедняя природную красоту, мы обедняем самих себя, ибо эта красота не заменима никакой другой. Она неотделимая часть нас самих, нашей души. Вспомним, что все искусства мира — поэзия, живопись,. музыка — с древнейших времен одухотворялись картинами природы.

Редеют или вовсе,исчезают с лица Земли и ценные реликтовые деревья: на юге — «красное дерево» (тис), кавказское железное дерево; на севере — карельская береза с ее неповторимыми узорами на древесине; на востоке — сибирский и корейский кедры.

Не так давно в горах Алтая мне довелось видеть, как самодеятельные заготовители тюками гнали на базары целебный «маралий корень» — левзею. Листья левзеи с удовольствием щипали на привалах наши вьючные лошади — так ее было много. Теперь «маралий корень» в доступных местах почти не увидишь. Сейчас там экзекуции подвергается еще более ценное по лечебным свойствам и редкое растение—родиола розовая («золотой корень»). Здесь уже приходится задуматься о жизненно важных и невосполнимых потерях для медицины, да и вообще для будущей науки. Кроме того, многие из растений дикой флоры, казалось бы на первый взгляд бесполезные, никчемные, на самом деле еще не познанный или нетронутый фонд для работы ученых по созданию новых культурных растений с более высокими качествами: Наконец, они необходимы самой природе в ее развитии, поддержании биологического равновесия.

Наступление человечества на мир живой природы приобретает глобальные размеры. Под натиском технического прогресса исчезают естественные ландшафты, уходят в небытие веками сложившиеся сообщества живых существ. А всякое нарушение биологического равновесия грозит цепной реакцией с далеко идущими последствиями. В том числе и для нас. Ибо, как бы мы ни удалялись от матери-природы, все равно мы с ней одно целое.

Все тревожнее и настойчивее голоса, призывающие к защите биосферы в целом, растительного и животного мира в частности. В разных странах создаются заповедники и заказники. Наиболее гонимые из «меньших наших братьев», врученных историей под человеческую защиту, находят приют в ботанических садах и зоопарках.

В нашей стране сбережение природы, в том числе ее зеленого мира, стало общегосударственной задачей. В республиках приняты законы об охране природы. Ученые составили «Красную книгу» редких и исчезающих видов флоры СССР, которые нуждаются в государственной охране. Красный цвет предупреждает об опасности. В «Красную книгу» уже пришлось занести около шестисот видов растений, находящихся на краю гибели. Для спасения их поселяют в ботанических садах и на участках научных институтов. Объявляются заповедными наиболее ценные ландшафты со всем их сложным и взаимосвязанным живым миром.

Но необходимо, чтобы каждый человек стал добрее и снисходительнее к хрупкому, незащищенному миру родной природы. Тогда, несомненно, и те, кто будут жить через сто и двести лет, смогут при случае сказать: «А не пройтись ли нам в «динозавровый» лес?»

Об авторе

ВЕТЛИНА ВЕРА АРСЕНЬЕВНА. Родилась в селе Овчинники Калининской области. Окончила четыре курса Всесоюзного сельскохозяйственного института заочного образования. Член Союза журналистов СССР. Много путешествовала по родной стране, долгое время была на журналистской работе в ТАССе и на Всесоюзном радио. Автор многих научно-художественных и очерковых книг («Рассказы о цветах», «Крымские путешествия», «Алтайские дали», «И снова поиск»), опубликованных в 50—60 годах в Детгизе, издательствах «Молодая гвардия», «Советская России». В нашем ежегоднике выступала неоднократно. Сейчас работает над книгой о тайнах жизни растений.



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу