Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1976(16)


УИЛЬЯМ ГРЕЙВЗ

ЖИЗНЬ ЯПОНСКОЙ ДЕРЕВНИ

Главным событием дня для тетушки Фусайо была моя ванна. За полчаса до обеда она кричала из кухни:

— Грейвз-сан, офуро дозо! (Мистер Грейвз, пожалуйста, ванна готова!)

Я накидывал легкое хлопчатобумажное кимоно и брел по коридору навстречу тяжкому испытанию. Сначала я лелеял тайную надежду, что однажды тетушке Фусайо не хватит дров. Но этого так и не произошло. Владельцы постоялых дворов в Япония не могут допустить такой оплошности. Еда холодной бывает, но ванна — никогда.

Большинству японцев ванна тетушки Фусайо показалась бы примитивной: простой чугунный котел, установленный на старинной дровяной печи.

Жителям глухого острова Футагами-Джима, где живет тетушка Фусайо, эта конструкция известна под названием «Гоэмонбу-ро», то есть «ванна Гоэмона»,— по имени легендарного разбойника, которого местные власти изловили как раз в тот момент, когда он парился в ванне, и сварили живьем. Частенько мне приходило в голову, что среди них были и предки тетушки Фусайо.

Позже, за обедом, она спрашивала лукаво:

— Сколько минут на этот раз?

Какую бы цифру я ни назвал, ей все казалось мало. Она покачивала печально головой и добавляла:

— Воронье купание.

Остальным моим промахам тетушка Фусайо не придавала значения, может быть, потому, что я был первым американцем, с которым она встретилась. Невероятно, но до того как мы с фотографом журнала «Нэйшнл джеогрэфик» Джимом Стэнфилдом высадились па Футагами-Джима, жители этого острова видели всего лишь одного-единственного иностранца. Нашим предшественником был какой-то англичанин, который провел на постоялом дворе тетушки Фусайо день или два и исчез, видимо- преследуемый призраком «ванны Гоэмона».

Весь остров Футагами-Джима кажется каким-то нереальным видением — древней японской гравюрой на дереве, ожившей в наши дни. Многие повседневные события и сцены, происходящие в единственной деревне острова, давным-давно исчезли из жизни современной Японии. Вот в надежде застать старый быт, прежде чем он канет в Лету, мы и приехали на Футагами-Джима.

Во время наших поисков японской деревни, не затронутой переменами последних лет, мы посетили с дюжину островков Внутреннего моря и объездили почти весь Сикоку — один из четырех главных островов Японии. Всюду, куда мы ни приезжали, сталкивались со свидетельством необычайного индустриального и технического прогресса. На этом фоне живописная сельская жизнь страны стремительно исчезает.

С капитаном Уэдой, владельцем небольшого сдающегося внаем судна, мы договорились посетить Куцуна — группу островов Внутреннего моря, протянувшуюся к северо-западу от Сикоку.

Весна в этом районе представляет собой картину редкой красоты, возрождения жизни как на воде, так и под водой. Держа курс между островами на северо-запад от Мацуямы, небольшого порта на западном берегу Сикоку, мы проплывали мимо бесчисленных маленьких лодок, собиравших первый улов макрели, акул, морских лещей, осьминогов и раковин «морского уха». Подобно армаде громадных судов, вздымаются из воды темные острова, на которых, как флаги расцвечивания, виднеются эмблемы весны — бело-розовое цветение вишневых садов.

К концу дня мы оказались среди островов Куцуна, подобных кораблям, беспорядочно разметавшимся на рейде между Сикоку и Хонсю. Обсуждая, где нам провести ночь, мы обнаружили островок длиной всего в две-три мили, на котором возвышались две почти одинаковые вершины. У подножия одной из гор мы заметили черепичные крыши — они тянулись к берегу с полей, террасами взбегавших по склонам.

Я спросил капитана Узду, что это за остров. Он расстелил на столе потертую карту. Определив наше местонахождение, указал пальцем на серебристую полоску суши и ответил:

— Футагами-Джима.

Остров Божественных Близнецов. Это и было то самое место, тот уголок земли, который нам с Джимом предстояло так хорошо изучить в последующие недели.

Войдя в маленькую гавань, мы обнаружили ряд каркасных и земляных домиков. Фасадом они были обращены к массивной каменной набережной, покато спускавшейся к самой воде.

Около полусотни изящных рыбачьих лодок — и маленьких, и больших — аккуратно стояли рядышком на якоре или обсыхали на массивных деревянных клиньях, установленных вдоль набережной. Берег пестрел оранжево-красными и нефритово-зелеными пятнами — то были сети и съедобные водоросли, рассыпанные для просушки.

Группы женщин в мешковатых рабочих брюках — традиционной одежде селян — переносили водоросли с места на место, чтобы не упустить лучи послеобеденного солнца. Мужчины, сидевшие в лодках по двое, по трое, оживленно о чем-то беседовали. Над побережьем висел запах дыма: в домах грели воду для вечернего купания.

Эта сцена напоминала творения Хирошиге, великого японского художника XIX века, чьи великолепные гравюры удивительно точно передают своеобразный колорит японской деревни.

Вот тут-то мы с Джимом и поняли: наши скитания окончены. Это как раз то, что мы искали. Оставалась нерешенной лишь одна проблема — где остановиться. Но тетушка Фусайо быстро справилась с нею.

Поначалу мы готовы были переночевать в местном буддийском храме. В маленьких деревенских общинах эти храмы издавна служат пристанищем для приезжих. Но встретившаяся нам женщина препроводила нас в скромную гостиницу на берегу залива и представила непрерывно кланявшейся хозяйке — госпоже Фусайо Токунага. (Правда, она предпочитает, чтобы ее называли обасан, что означает «тетушка».)

Встретив нас обычным приветствием «ирасшаймазе!», обасан предложила нам сменить городскую обувь, на традиционные шлепанцы. Потом показала простые, но уютные комнаты, обращенные окнами к морю, и пригласила в кухню отобедать.

Обасан сама подавала на стол. Она предложила нам сырую рыбу, нарезанную ломтиками в стиле «сайтами», суп из, водорослей с яйцами всмятку, маринованную редиску, отварной рис и, наконец, «микан» — плоды, похожие на мандарины, которые выращивают на Футагами.

Через полчаса после прибытия на остров, скользнув под толстые стеганые одеяла, постеленные на покрытый соломенными циновками пол я уже дремал под шелест накатывающихся на берег волн.

Наутро очаровательная делегация пришла приветствовать нас. Добрая дюжина ребятишек лет семи-восьми стояла у двери гостиницы. При нашем появлении двенадцать нар глаз уставились на нас. В тишине я уловил шепот:

— Настоящие иностранцы!

Улыбнувшись, я ответил по-японски:

— А для нас иностранцы — это вы. Давайте знакомиться! Нас зовут Билл и Джим. А вас как?

Дети хором стали выкрикивать свои имена: Кейко, Шинйи, Хироми, Утако, и все это вперемежку с японским произношением наших имен: Би-ру, Джи-му.

Мы отправились вдоль набережной, а наш неистовый, эскорт вприпрыжку сопровождал нас, непрестанно выкрикивая: «Би-ру, Джи-му, здеся, здеся!» Это были единственные английские слова, которые нам довелось услышать на Футагами-Джима.

Наши юные друзья под водительством Шинйи Накате, десятилетнего мальчика с ослепительной улыбкой повели рас по деревне. Шинйи, обладающий врожденным талантом гида, начал с короткого рассказа о своем острове.

— У нас одна деревня, которая тоже называется Футагами.В ней живет 630 человек, вернее, 631, если считать меня, — говорил он, пока мы шли вдоль залива, в котором к утру уже почти не осталось лодок.— Сейчас начался рыболовный сезон, и рыбаки выходят в море очень рано — и мужчины и женщины. На Футагами все работают от утренних звезд до вечерних,— добавил Шинйии, указав рукой на огороженную часть набережной, предложил: — Давайте взглянем на рыбу!

Мы все скопом отправились на главный причал, сооруженный из массивных, связанных вместе корзин, плавающих на воде, поверх которых уложен настил.

Шинйи и его друзья подняли доски настила, и мы увидели садки, где плавали осьминоги, кальмары и множество рыб всевозможных видов.

— Все это продано в крупные города нашим рыболовецким кооперативом, — объяснил Шинйи. — Каждый получит долю за свой улов. Отец говорит, что в удачный год жители нашего острова зарабатывают на рыболовстве 70 миллионов иен (примерно 227 тысяч долларов). Но наши плантации микаиа приносят вдвое больше дохода.

На набережной женщины варили водоросли в чугунных котлах. Шинйи пояснил, что на Футагами собирают четыре-пять различных видов водорослей. Одни годятся в пищу, другие идут на приготовление желатина.

Весенний день выдался теплым, но женщины были закутаны с головы до ног. На них были шляпы, стянутые вокруг лица и защищавшие от солнца. Из-под этих шляп-капюшонов сверкали темные глаза, дружелюбно смотревшие на нас.

Я заметил, что на руках у каждой женщины были натянуты перчатки, прикрепленные к рукавам. Но пальцы оставались облаженными.

Я спросил Шинйи, для чего такие странные перчатки. Мальчик подивился моему невежеству.

— Это «теойи». Предохраняют от солнца. Какой толк женщине прикрывать лицо, если руки загорят дочерна!

Нам удалось ознакомиться лишь с небольшой частью острова. Несмотря на крохотную территорию (примерно две с половиной квадратные мили), Футагами-Джима не так-то просто обойти за одно утро. Подобно большинству островов Внутреннего моря, он вытянулся больше вверх, чем вширь. Узкая полоска земли у берега то и дело переходит в крутые склоны горы.

Пока мы шли вдоль моря, Шинйи продолжал подробно рассказывать о своем родном острове.

На Футагами нет ни автомашин, ни мощеных дорог. Остров весь оплетен кружевом узких тропок, лепящихся по крутым склонам. Тут, на великолепно возделанных террасах, жители деревни выращивают свою главную культуру — микан.

Отложив прогулку по плантациям до следующего дня, мы принялись осматривать деревню. С особой гордостью Шинйи показывал нам главные достопримечательности — маленький храм, лодочную верфь И начальную школу, закрытую на воскресенье. Здесь же здание кооператива рыбаков. И неподалеку от залива тихое кладбище с памятниками из гранита.

К полудню залив снова стал заполняться лодками. Каждая семейная команда, состоявшая из мужа и жены, подплывала к главному причалу. Здесь выгружали утренний улов, получая кредит от рыболовецкого кооператива.

Когда лодки пришвартовались, Шинйи познакомил нас с тридцатидвухлетним рыбаком Тошихару Маэдой и его супругой Михару. Они учтиво пригласили нас на борт и преподнесли каждому по зимнему цитрусовому плоду, который называется «аншумикан». Пока мы чистили и ели сладкое угощение, я объяснил, зачем мы ? приехали на остров, и рассказал об экскурсии, проделанной вместе с Шинйи.

— Лучшего гида вам не найти, — одобрительно покивал Тошихару. — Дети знают на острове такие уголки, которые даже мы видим редко, — улыбнулся он. — Но теперь наша очередь помочь вам. Что мы можем для вас сделать?

Тошихару поведай нам об истории Футагами-Джима, с «давних пор до нынешних времен» и рассказал о сегодняшней жизни острова.

По его словам, первое упоминание о Футагами-Джима относится к VIII веку. Тогда это было крохотное селение, называвшееся Мацушима, или Сосновый остров. Принадлежало оно богатому буддийскому храму города Нара. После этого в течение трехсот лет о Футагами-Джима ничего не было известно, пока могущественный род из Киото не захватил архипелаг Куцуна и не пожаловал один из семи маленьких островов семейству по имени Футагами, что означает «Божественные близнецы».

— Некоторые считают, что эта семья нарекла остров своим именем, — заметил Тошихару. – Другие же утверждают, что, наоборот, семья сделала название острова своей фамилией, поскольку нашим двум горам с давних пор поклонялись как двум богам.

Жители Футагами считают, что семейство прожило на острове 900 лет — 39 поколений родилось и умерло здесь. К несчастью, теперь такое постоянство — отживающая традиция. В наши дни молодые люди, «оперившись», ищут более легкой доли.

— Их нельзя винить,— сказал Тошихару,— жизнь здесь и впрямь трудная. Занимаясь с помощью жены рыболовством и земледелием, мужчина может заработать за год полтора миллиона иен (4900 долларов). В городе промышленные предприятия платят квалифицированному рабочему почти столько же, хотя трудиться приходится вдвое меньше. Тошихару сокрушенно покачал головой.

— Население острова с 1945 года сократилось наполовину. Конечно, электричество у нас есть благодаря подводному кабелю,протянутому из Сикоку. Сейчас появилось и телевидение. Но у нас нет ни больницы, ни средней школы, ни почты, ни даже своего полицейского. — Тошихару кивнул головой в сторону Шинйи. — В этом году он оканчивает начальную школу, и ему придется уехать с Футагами-Джима. Следующей весной он начнет учиться на соседнем острове Нака-Джима, а потом придется перебираться в Мацуяму, где есть полная средняя школа. А уж после нее немногие возвращаются домой. Сейчас,на острове живет немногим более десятка людей моложе тридцати лет. Постепенно мы становимся деревней стариков.

Пока мы разговаривали, над заливом разнесся приглушенный рокот лодочных моторов: настала пора снова уходить в море. И только тут я сообразил, что разговор с нами лишил семью Маэда возможности пообедать на берегу.

— Не беспокойтесь, — утешил нас Тошихару. — Мы часто не возвращаемся до захода солнца. Может быть, вы как-нибудь захотите выйти в море на нашей или на другой лодке? У нас ловят разную рыбу.

Предложение было сделано от души, и мы с Джимом приняли его. Мы хорошо знали, как ловят рыбу сетями, поэтому решили посмотреть новое для нас искусство ловли «тако»— осьминогов.

На следующий день, еще до восхода солнца, мы помогали Тацуо Хисано и его жене Такико втягивать связку ловушек на борт их тридцатифутовой лодки «Успех дракона». И пока мы шли на юг, к небольшому островку Юри-Джима, Тацуо описал нам древний японский способ ловли осьминогов.

— На самом-то деле это вовсе никакие не ловушки,— объяснил он,— а обыкновенные глиняные кувшины без крышек. Они привязаны к длинной веревке на некотором расстоянии друг от друга. Связку опускают на дно. Осьминоги любят прятаться в темных расщелинах. Они доверчиво залезают в кувшины и остаются там даже тогда, когда мы вытягиваем связку наверх.

Место, где Тацуо опустил свои кувшины, не было обозначено никакими буйками. Покоились они на глубине 150 футов в трех милях от берега. Определив свое местонахождение по вершинам отдаленных гор, Тацуо бросил за борт якорь-кошку и стал водить им по дну. Минуты через две он подцепил веревку, связывавшую кувшины, и вытащил-на поверхность. Зацепив ее конец за деревянную кормовую лебедку, он втаскивал один за другим кувшины на борт и рукой в перчатке исследовал их содержимое.

Сначала результаты разочаровывали. Пусто. Но потом чуть ли не в каждом втором кувшине оказывался свернувшийся осьминог трех-четырех фунтов весом Тацуо осторожно извлекал каждого и передавал Такико, чтобы она помещала их в цистерну с соленой водой. Одного Такико протянула мне, и я его внимательно рассмотрел.

Совершенная симметрия присосков, которыми усажена каждая из восьми крапчато-коричневых ног «такс», восхитила меня. Разглядывая головоногого, я следил, чтобы он не пустил в ход клюв. Им осьминог может пробить человеку палец, откусить ногу другого осьминога, а случается и свою собственную. Такико показала мне взрослого осьминога с семью прекрасно развитыми щупальцами и с коротким обрубком на месте восьмого. Она пояснила:

— Это случается, когда они голодают. Если поблизости нет ни улиток, ни мидий, осьминоги могут начать пожирать самих себя. Мы с мужем ловили и таких, у которых оставалось лишь две ноги из восьми. Эти беспомощные создания редко доживают до той поры, когда их ноги вновь отрастут. Неприятно даже думать об этом,— добавила она. — У нас в деревне про тех, кто обижает своих близких, говорят так: «Пожирает сам себя, как осьминог...»

Хотя сезон только начинался, нам повезло: из двухсот кувшинов мы извлекли сорок осьминогов. Такой улов стоит примерно 45долларов.

Вернувшись на остров к вечеру, мы сдали нашу добычу в кооператив рыбаков, и я поблагодарил Тацуо и его жену за прекрасно проведенный день. Но прежде чем я Научился без отвращения и даже с удовольствием есть местный деликатес — отварные щупальца «тако» в соевом соусе, прошло немало времени...

За первым приглашением на рыбалку последовали другие, и вскоре мы полностью включились в жизнь деревни. Однажды мы беседовали с Тадайоши Маэдой, одним из немногих жителей острова, которые не занимаются ни рыболовством, ни земледелием. Пользуясь инструментами, почти не изменившимися со времен его отца и деда, владевших тем же ремеслом, он снабжает весь Футагами крепкими и устойчивыми рыболовецкими лодками. Строит их из кипариса и кедра, чётыре-пять штук за год. В тот день он как раз заканчивал сборку корпуса пятидесятифутовой лодки. Работал он в одиночку. И подмастерье, и сын Маэды уехали на остров Хонсю — на промышленные предприятия. Я спросил, не подумывает ли и он сам о переезде в город. Маэда покачал головой:

— Во время войны я работал на верфи в Кобе. И я понял тогда то, что большинство японцев начинает осознавать только сейчас: в жизни должно быть и еще что-то, кроме фабричного шума и дыма. Здесь я сам себе хозяин и живу среди друзей, — он провел рукой по борту лодки.— А главное, мне платят деньги за то, что я делаю с удовольствием. ?

Я спросил, сколько стоит на острове пятидесятифутовая лодка. Маэда, подумав, ответил:

— Примерно 750 тысяч иен (приблизительно 2400 долларов) — По западным стандартам — смехотворно низкая цена. Очевидно, заметив удивление на моем лице, он добавил, как бы оправдываясь:

— Но это, конечно, без стоимости мотора.

По деревенскому обычаю, у строителя лодок есть еще одна почетная, хотя и печальная обязанность: когда умирает кто-нибудь из жителей острова, он сколачивает гроб в доме умершего. Помогает строителю лодок деревенский плотник. Для такой несложной процедуры звать двух мастеров — излишняя трата сил, но мастер Маэда объяснил:

— Один человек будет чувствовать себя очень одиноким, исполняя эту невеселую работу. А двое как-никак составляют компанию друг другу. И когда члены семьи умершего оповещают деревню о смерти их близкого, они тоже всегда ходят парами.

Среди могил на кладбище лишь в некоторых находится прах умерших, подвергшихся кремации и захороненных в соответствии с японскими традициями. Во время второй мировой войны многие жители острова погибли в чужих краях и вернулись сюда в ритуальных белых гробах.

Один из самых ужасных для Японии дней — 6 августа 1945 года — хорошо помнят и в этой деревне.

Рано утром, вспоминает обасан, она вышла из дому в соседнюю лавку за рисом. В этот момент на горизонте, в стороне Хиросимы,находящейся в 30 милях к северу, возникла яркая вспышка. В первое мгновение обасан показалось, что это утреннее солнце отразилось в иллюминаторах проходящего в море судна. Но тут докатился звук взрыва, и она поняла, что ошиблась... Даже и теперь голос обасан слегка дрожит при воспоминании о том страшном мгновении:

— Звук был такой, будто где-то далеко столкнулись две гигантские скалы. И стало ясно, что произошла какая-то грандиозная катастрофа.

Лишь девять дней спустя на Футагами-Джима, узнали истинную причину случившегося: на Хиросиму была сброшена атомная бомба. А вначале газеты и радио старательно избегали какого-либо упоминания о новом ужасном оружии. Но жители острова не нуждались ни в каких официальных подтверждениях. Через некоторое время после взрыва над островом пролился устрашающий дождь — прямо с небес сыпались обломки домов, куски мебели, разные предметы. Втянутые в стратосферу силой невероятного смерча, они теперь обрушились на головы жителей острова. Обасан почему-то особенно запомнилась упавшая за деревней раздвижная дверная панель.

— Она была совершенно новая, даже не поцарапана, не обгорела,— рассказывала обасан. — Деревня в те времена была очень бедной, почти нищей, и многим мог бы пригодиться такой предмет. Но никто не решился даже дотронуться до этой злосчастной панели. Так она и валялась, пока не сгнила.

Чтобы отогнать ужасные воспоминания о войне, я решил ознакомиться с выращиванием на острове микана. С Тацуносуке Нишино, крестьянином лет пятидесяти, я провел день среди садов, расположенных террасами. По узким тропинкам, гладко утоптанным ногами многих поколений, мы взобрались на 600-футовую вершину Комейяму — восточную гору острова. Ее название означает «Рисовая гора». Но, как и на большинстве островов Внутреннего моря, на Футагами нет рисовых полей, ибо крестьяне не имеют возможности удержать достаточное количество воды на гористых склонах с помощью самодельных запруд. Прежде здесь выращивали сладкий картофель и пшеницу, но после войны переключились на выращивание микана, более выгодной культуры, идущей на продажу.

— В хороший год микан может дать нам до 140 миллионов иен (около 455 тысяч долларов),— сказал Нишиио.— Для нас деньги огромные, хотя по городским стандартам это, как у нас говорят, «воробьиные слезки».

На середине горы мы остановились полюбоваться открывшимся видом. Черепичные крыши деревни красновато мерцали внизу на солнце. Они окаймляли залив, подобно узкой полоске обкатанной прибоем гальки. За ней, за этой прибрежной полосой, простиралась ширь Внутреннего моря. Темные островки были закрыты облаками, будто боги белыми тряпками протирали вершины гор...

Когда флот Кублай-хана в 1281 году попытался захватить Японские острова, искусные моряки с Футагами вышли в море, чтобы встретить противника у берегов Кюсю. С помощью легендарного тайфуна «камикадзе» (много столетий спустя, во время второй мировой войны, так называли японских пилотов-самоубийц) защитники разбили вражеский флот и покончили с притязаниями хана.

— В наши дни тайфун — смертельный враг,— сказал Нишино, когда мы возобновили подъем. — Он может уничтожить весь урожай и весь наш рыболовный флот. К счастью, мы находимся в стороне от главной магистрали тайфунов, которая проходит вдоль тихоокеанского побережья Японии. Но все равно нам приходится оберегать сады от ураганных ветров, — и он указал на плотные ряды кедров, защищающих каждую полоску фруктового сада, но растущих так, чтобы не затенять плодовые деревья.

Потрогав почти созревший плод микана, он добавил:

— Нынешний летний урожай будет неважным из-за прошлогодних осенних штормов. Вся надежда на главный, зимний урожай. На соседних островах микан иногда называют «ленивым» деревом. Потому что через каждые несколько лет он или совсем не дает плодов, или приносит ничтожный урожай. Когда-то и у нас было так же. Но мы научились искусно ухаживать за своими деревьями. А хорошо ухоженное дерево может плодоносить более полувека.

Несмотря на свою скудную жизнь, островитяне постепенно приобретают инсектициды и эффективные удобрения для полей. Есть и другие новшества, например канатная дорога на самых крутых склонах, чтобы не повреждать собранные плоды при транспортировке.

Я бывал в Японии и раньше, поэтому меня не поражала та необычная для японцев простота и непринужденность, с которой нас принимали во многих деревенских домах. В самой большой и удобной комнате, на устланном соломенными циновками полу, рассаживались в кружок все члены семьи — муж и жена, дедушка и бабушка, незамужняя сестра или тетка и дети. Часто приглашались и друзья-соседи. Даже в беднейших домах всегда подавалось угощение, пусть всего лишь «оча» — зеленый чай — да сладкие пироги с начинкой из бобовой пасты. Дети играют в традиционную игру «ян кен пои». Кулак и пальцы изображают бумагу, камень или ножницы. Наш юный друг Шинйи обучил нас этой игре.

Во многих отношениях все 173 жилища на Футагами-Джима похожи друг на друга. Каждый дом огорожен высокой деревянной стеной с воротами, ведущими в садик. Там на открытом воздухе оборудована небольшая кухня, состоящая из пары жаровен с древесным углем. Тут же водопроводный кран и лохань.

Проведя на острове недели две, я заметил, что ни одна дверь не открывается на северо-восток, а в стенах, выходящих на эту сторону, нет окон. Я было решил, что это для защиты от господствующих ветров, но бывшая деревенская акушерка Мацузаки объяснила, что я ошибаюсь: так крестьяне спасаются от злых духов.

Хэрийо Мацузаки в свои семьдесят лет — очаровательная женщина. Ее прежние обязанности выполняют работники больницы в Мацуяме. А Мацузаки лишь дает советы, как ухаживать за детьми, а заодно и по всем вопросам, касающимся духов. Вот и мне, когда я был у нее в гостях — в домике у самого моря, она кратко поведала об их нравах и привычках.

— Все добрые духи,— пояснила она, — передвигаются с северо-запада на юго-восток, а злые — с северо-востока. Это ворота дьявола. Построить дом так, чтобы дверь или окна выходили на северо-восток, — значит накликать беду. Я помню, во время землетрясения как раз такие дома были разрушены, а поставленные по-иному остались невредимы.

Я сказал, что сам пережил несколько землетрясений, но не замечал в них никакой системы.

— А в Японии это так,— уверила меня Мацузаки.— Даже в больших городах северо-восточный район всегда застраивается в последнюю очередь. Вы бывали в Осаке? — Я кивнул утвердительно.— Тогда вы должны знать, что большая международная, выставка, которая называлась «ЭКСПО-70», была размещена именно в северо-восточной части города. Эта сторона — «кимон», то есть ворота дьявола, и поэтому была меньше застроена.

Во всем остальном Футагами не имеет ничего общего с Осакой, городом с загрязненной атмосферой, в котором живут скученно, грязно. Преступность растет там год от году. В деревне же преступления крайне редки. Они случаются раз в несколько лет, да и то тогда, когда сюда приезжают поразвлечься спортивной ловлей рыбы. В своей же среде жители деревни мирно разрешают конфликты и противоречия.

— Нравится это нам или не нравится, но мы — одна семья,—говорит Кейчиро Накамура, староста деревни» пользующийся глубоким уважением.

Я навестил его однажды вечером, желая узнать, как на Футагами разрешаются спорные вопросы.

— Нас 631 человек, и наше жизненное пространство очень мало. Мы лучше других японцев оценили мудрость старой поговорки: «Если ты проклял соседа— готовь две могилы». Стоит нам начать ссориться — и Футагами-Джина превратится в кладбище.—Он улыбнулся.— А наша земля слишком мала и слишком, драгоценна, чтобы расходовать ее на могилы.

Разумеется, как и в большинстве замкнутых общий, на острове временами появляются нарушители порядка. Но либо они, по своей воле покидают остров, либо старейшины деревни вынуждают их уехать. Другие меры наказания давно уже не применяются. Одной из них была «мура хачибу».

— Это своего рода остракизм, — объяснил Накамура.— В давние времена в деревне все были связаны между собой очень тесно. И нарушитель спокойствия становился бедствием для всех. В особых случаях в деревне объявляли «мура хачибу» — лишение обидчика помощи общины. И человек, подвергнутый такому наказанию, вынужден был один убирать урожай или сам втаскивать свою лодку на берег. Он лишался права участвовать в каком бы то ни было совместном действии, включая собрания общины. Даже если загорался его дом, ему приходилось одному бороться с огнем. А главное,— добавил Накамура, — страдала также и его семья. И это было самым худшим наказанием, на которое в те времена могла обречь преступника маленькая деревня.

С самого начала нашего пребывания на острове мы подружились с одним молодым рыбаком и его женой — беднейшей четой в общине, едва зарабатывавшей на жизнь ловлей рыбы способом «татеами»: большие жаберные сети натягиваются на дне моря, чтобы поймать, рыбу» принесенную течением. Для завершения знакомства, со всеми способами ловли рыбы, принятыми на острове, мы попросили разрешения выйти с этой парой в море. Согласилась чета неохотно.

И день оказался неудачным. После, многих часов тяжкого труда — вытаскивания и установки сетей при помощи примитивной лебедки — весь улов составил менее двух десятков, небольших рыбешек, ни одна из которых не годилась на продажу.

Каждый раз, когда сети вытягивали со скудным уловом, рыбак и его жена прикрывали свое смущение взрывами смеха и шуточками: насколько, мол, легче поднимать пустые сети, чем полные.

И хотя мы с Джимом разделяли их разочарование, правила этикета не позволяли нам показывать этого. И нам приходилось смеяться вместе, с ними.

Наконец-то неудачный день закончился.

Но с того времени наши друзья стали нас избегать, хотя в такой деревне, как Футагами, трудно не столкнуться носом к носу. Как только они замечали нас на берегу, прятались в каюте своей лодки или тут те отплывали в море. Даже их дети, которые раньше любили играть с нами, предпочитали теперь держаться на расстоянии. Наконец я спросил обасан, которая была нашей советчицей, что же. нам делать.

— Ничего,— отвечала она.— Если вы снова станете их благодарить или подарите что-нибудь, вы лишь напомните про их позор. В душе они по-прежнему ваши друзья. Но есть силы, не зависящие от наших чувств. Наберитесь терпения, пусть пройдет немного времени. И тогда, быть может, все уладится...

Времени потребовалось много — больше месяца. И «все уладилось» лишь в самый последний день.

Мы устроили небольшой вечер в зале собраний рыболовецкого кооператива. Поскольку пригласить всю деревню мы не смогли, позвали тех, с кем успели сойтись ближе всего: Тадайопш Маэду, строителя лодок, акушерку Мацузаки, старосту Накамуру и, конечно же, обасан, которая любезно согласилась стать устроительницей вечера. Были приглашены также Тацуносуке Нишино и pыбаки, включая Тацуо Хисано, ловца осьминогов, и еще около двадцати жителей деревни. Мы включили в список приглашенных и рыбака-неудачника с его женой. И как предсказывала обасан, приглашение они приняли.

Ни Джим, ни я не представляли себе, как будут выглядеть наши друзья на званом вечере. По правде говоря, некоторых из них мы едва узнали. Вопреки обычаю мужчины привели, с собой жен (мы их просили об этом). Но все были совершенно неузнаваемы. Куда делись мешковатые рабочие брюки и примитивные шляпы! Вместо них самые роскошные кимоно, какие мне приходилось когда-либо видеть. Некоторые были извлечены для этого случая из старых фамильных сундуков. И мне вдруг пришло в голову, что из-за «солнечных» шляп я не разглядел лиц половины женщин. А многие из них прямо-таки красавицы! Мужчины тоже выглядели весьма респектабельно в кимоно темных оттенков, надетых вместе с «хаори» — элегантным верхним жакетом из шелка.

На этот раз наступила наша с Джимом очередь восклицать: «Ирасшаймазе!» («Мы рады вам!») —и усаживать каждую пришедшую пару. Но этим и ограничилось то, что наши гости позволили нам. Легко и непринужденно они взяли инициативу, в свои руки и сделали это прощание незабываемым.

Длилось оно долго. Провозглашались тосты, пили сакэ — рисовую водку, пели и танцевали традиционные танцы «одорн». Госпожа Нишипо безуспешно пыталась научить нас с Джимом танцу, который символизировал жатву. Но ее муж заметил добродушно:

— Это совершенно безнадежно. Таким способом мы никогда не соберем урожай!

Посыпались веселые шутки. Мы узнали, что господина Нишино за его любовь к земледелию соседи прозвали «профессором сладкого картофеля». Когда обасан рассказала, как я боюсь ее ванны, меня тут же окрестили «Гоэмогюм — разбойником, сваренным заживо».

А так как имя Джима Стэнфилда напоминает имя легендарного японского правителя — Джимму Тенно, его стали называть Тен-но-сан, то есть «уважаемый император». Мне было приятно видеть, что рыбак-неудачник и его жена тоже развеселились и участвуют в развлечениях. Вечер окончился поздно. Обычно в такие часы Футагами давно уже спит...

Мы возвращались домой берегом. Идя вдоль набережной с неясными очертаниями стоящих на якоре лодок, я вспомнил строки стихов, написанных о Футагами директором местной школы Токуй Йошихагу, которые он только что прочел нам:

Опускаются камышовые занавеси в домах,

Глядящих на спокойное море.

Швартуйте рыбачьи лодки,

Чтоб и они могли видеть сны!

Ранним утром следующего дня на катере, прибывшем из Мацуямы, мы покинули Футагами. Несмотря на то что прощальный вечер закончился поздно, многие из наших друзей были уже в море — их лодки далекими точками темнели на горизонте.

К нашему удивлению, проводить нас вышли более пятидесяти жителей деревни. Кто-то принес серпантин, чтобы протянуть его между катером и берегом. А в качестве подарков притащили столько микана, что, погрузив его, можно было бы утопить рыбачью лодку.

Сопровождаемые прощальными возгласами, мы взошли на борт. Катер отвалил от причала, и мы наблюдали, как обрываются одна за другой ленточки серпантина. Я заметил Нишино, который даже оставил по случаю проводов свои сады. Увидел Шиийи, нашего юного друга, в последний раз показывавшего на пальцах свою любимую игру «ян кен пон».

И наконец, в толпе провожающих была обасан. Она стояла в конце причала и энергично, как сигнальщик флажками, размахивала своим фартуком.

Сложив рупором ладони, я крикнул ей:

— Мы вернемся, обасан! Грейте воду для ванны!

И я уверен, что она греет.

Перевод с английского Елены Кривицкой

Об авторе

УИЛЬЯМ ГРЕЙВЗ — один из многолетних сотрудников американского журнала «Нейшнл джеогрэфик». Неоднократно выступал на его страницах со статьями и очерками. В настоящее время один из редакторов-ассистентов журнала. В нашем ежегоднике публикуется впервые.



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу