Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1974(14)



ДВЕ ТАЙРЫ


ДВЕ ТАЙРЫ

Вскоре после прибытия в Кумарию* зверинец мой пополнился молодой тайрой. Принес ее мне старик индеец племени кампа с берегов реки Бинуи, сообщив, что она жила у него чуть ли не с самого рождения. По-научному тайра зовется Тауrа ваrваrа. Была она необыкновенно ласкова и мила. Охотно играла с людьми и вообще вела себя как шаловливый щенок, хотя была уже вполне взрослой и достигала размеров солидной выдры. Кротость ее и смирный нрав приводили попросту в изумление, тем более что тайра как-никак все-таки относится к семейству известных своей хищностью и кровожадностью куниц.

* Кумария — небольшой город в центральной части Перу, на реке Укаяли.— Прим. ред.

У нее был чудесный мех темно-коричневого цвета, а голова совсем темная, почти черная. Грудку тай-ры украшало яркое желтое пятно. Длинное стройное тело ее отличалось необыкновенной гибкостью; одно слово — куница. Истинным удовольствием было наблюдать за ее ловкими движениями. Находилась она постоянно под открытым небом на цепи, как простая дворовая собака. Все ее любили, и особенно повариха-мулатка, постоянно баловавшая ее разными лакомствами.

Один лишь единственный раз тайра совершила тяжкий проступок.

На какое-то мгновение в ней пробудился дикий инстинкт хищника, и по несчастному стечению обстоятельств в ощутимом убытке оказался самый лучший друг тайры — наша повариха. Как-то ночью тайра сорвалась с привязи и забралась в курятник. Когда утром повариха заглянула к курам, ее едва не хватил удар от ужаса: все куры (а было их пятнадцать), личная собственность и предмет гордости поварихи, лежали бездыханными с перегрызанными шеями и высосанной кровью. А меж ними, словно султан в гареме, возлежала тайра и спала каменным сном.

Тогда я впервые убедился, что кровью можно упиться допьяна. Тайра была в состоянии полнейшего опьянения и, когда мы ее разбудили, едва держалась на непослушных лапах. Разъяренная повариха готова была убить ее на месте. Путем сложных экономических переговоров мне удалось смягчить ее гнев, а вернее, горе и выкупить жизнь маленькой преступницы.

Когда тайра через несколько часов протрезвела, вид у нее был самый невинный. Она выпила изрядную миску воды и резвилась как ни в чем не бывало. Она вновь дарила всех окружающих преданной искренней дружбой и к вечеру смирила даже гнев поварихи. Редким даром покорять сердца обладала шельма! Впрочем, оно и понятно: это было на редкость ласковое, милое и умное существо.

Как раз в это время с низовьев реки мне привезли вторую тайру, только что отловленную в джунглях. Во время отлова, как мне рассказали, она отчаянно сопротивлялась и, прежде чем удалось ее связать и утихомирить, искусала двух человек, а собаке выдрала с морды целый клок мяса. Когда мне привезли ее, она была буквально вся обинтована густой сетью лиан и веревок. Индейцы предупредили меня, что она muy erava — «очень дикая».

С соблюдением всех мер предосторожности мы втиснули гостью в клетку из брусьев кедра, в которой до того обитала наша анаконда. Стоило нам только ослабить на тайре путы, как она тут же вскочила и как бешеная бросилась кусать все вокруг. Это была не просто борьба, а подлинное неистовство.

Бесплодное неистовство! Силы были слишком не равны. Дикие звери, посаженные в клетку, в конце концов неизбежно смирялись. Поначалу они яростно метались и бились, пока истерзанные и окровавленные не валились с ног от усталости. Потом наступала добровольная голодовка, которая лишала последних сил продолжать сопротивление. А спустя несколько дней зверька можно уже было погладить рукой.

Как не похожей на них оказалась тайра! Она ни на минуту не оставляла усилий вырваться на свободу. Свою ярость она вымещала на толстых деревянных брусьях и грызла их с невероятным остервенением. Поразительно, что от решетки, которая до того выдерживала напор мощного тела громадной змеи, теперь только щепки летели во все стороны. На стражу возле клетки мне пришлось поставить метиса Педро, чтобы толстым колом отпихивать тайру на середину. Другого выхода не было: за несколько минут она могла бы прогрызть себе дыру и убежать.

Педро добросовестно орудовал колом и отпихивал тайру. Но четверть часа спустя он прибежал ко мне, запыхавшись, и показал, что у него осталось в руках: кол превратился в жалкий огрызок. Остальное разнесли острые зубы и когти зверя, хотя дерево было твердым как железо.

— Это дьявол! — хрипел Педро.— Это дьявол! Это дьявол!

Педро схватил новый кол и опять стал отбрасывать им тайру. Я ждал, что зверь с минуты на минуту выбьется из сил и перестанет метаться. По всему двору разносились отзвуки ожесточенной борьбы: гулкий, сухой, мерный, как удары маятника, стук палки о решетку и глухие, яростные посвисты тайры (цык, цык, цык), посвисты, порой похожие на стон. Битве не видно было конца. Чем упорнее Педро оказывал сопротивление, тем ожесточеннее атаковала тайра. Меня стало это раздражать, я не мог работать и крикнул Педро:

— Хватит, перестань!

Пот струился по лицу метиса, нижняя челюсть у него тряслась как в лихорадке, из руки сочилась кровь.

Мы решили оглушить тайру водой и вылили на нее несколько ведер. Безуспешно. Потом мы попытались задобрить ее лакомствами. Сначала мы бросили ей двух убитых птиц, а потом подсунули полмиски бульона. Все напрасно. Птиц тайра разодрала и частично сожрала. Бульон в нервном запале выхлебала, но затем с удвоенной яростью вновь бросилась грызть решетку.

— Стереги ее!— раздраженно бросил я Педро.

Меня бесило явно безнадежное упорство тайры, поскольку я был твердо убежден, что рано или поздно она вынуждена будет сдаться, иного выхода быть не могло. Но в то же время где-то в глубине души я начинал испытывать чувство невольного уважения к такой несгибаемой стойкости и героизму. Это была необыкновенная тайра!

Спустя час чуть живой приплелся Педро и буквально повалился на стул.

— Не могу больше",— проговорил он хриплым голосом.

— Ладно. Оставь ее в покое.

Педро вытаращил глаза: видимо, в нем заговорило самолюбие — как же это он и вдруг окажется побежденным какой-то там тайрой?

— Что, сеньор?

— Оставь тайру в покое.

— В покое? — повторил он.— Нельзя! Убежит!

— Пусть бежит.

— Нет, нет, нет! — он вскочил как ошпаренный и выбежал из хижины, призывая на помощь еще двух метисов, работавших у. нас.

Трое дюжих парней с новой энергией принялись за укрощение тайры. А тайра все больше свирепела. Невозможно было понять, откуда она черпала столько физических сил. Она ни на минуту не прекращала борьбы. В этом было что-то чуть ли не сверхъестественное. Поврежденные жерди клетки приходилось ежеминутно укреплять новыми досками. Потом мы взяли листы жести. Но и жесть не устояла. Острые зубы рвали ее, как бумагу. В сверкающих глазах горела неукротимая ненависть. Упорство зверя было возвышенным, но в то же время и жутким. Это было безумство обреченного, рождавшее какой-то суеверный страх. Обретало реальную наглядность влияние человека на характер, повадки животного — ведь рядом, в нескольких шагах, была точно такая же тайра, может быть, даже из одного семейства, являвшая собой воплощенную кротость. В ее игривую пасть можно было без всякого опасения вкладывать руку.

Через несколько часов, уже под вечер, возле клетки послышался сильный шум. Ко мне прибежал перепуганный Педро и еще с порога закричал, что тайра вырвалась. Он схватил ружье и выскочил во двор. Я за ним.

Случилось невообразимое и непонятное, но случилось — шесть дюжих человеческих рук, вооруженных колами, не смогли удержать тайры. Ее не остановили удары. И в конце концов победило безумное, страшное упорство зверя. Это была явная

одержимость, но, вероятно, она оказалась единственным верным путем к свободе.

И вот тайра убегала большими прыжками в сторону недалекого леса. Последняя вспышка ее безумства,— неудержимый бег к свободе — не мог не вызывать сочувствия. Он пробуждал к ней уважение. Честь и слава такой любви к свободе!

Педро поднял ружье и прицелился. Тайра была еще в пределах досягаемости выстрела. Я подтолкнул ружье вверх.

— Не надо, не убивай тайру! Пусть убегает!

Когда-то давно, много лет назад, отец говорил мне, что надо уметь уважать одержимость и почитать одержимых. Пусть тайра убегает! Пускай живет на свободе!

Аркадий Фидлер
Перевод с польского В. Киселева



 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу