На суше и на море 1974(14)

Игорь Усачев

ЗДЕСЬ ДОБЫВАЮТ АЛМАЗЫ

ОЧЕРК

Город надвигался красно-бурым пятном, контрастировавшим с приглядевшейся за время полета зеленью саванны. Участки обработанной земли со сплетениями троп и дорог сдвигались все гуще. Замелькали мазанки из той же красноватой глины, на которой они стоят. Даже наплывавшая на нас посадочная полоса выглядела припорошенной толченым кирпичом.

Оборвался воющий звук самолетных турбин. Бортпроводница сдвинула дверь кабины. Мы в Мбужи-Майи, административном центре провинции Восточное Касаи Республики Заир.

По дороге от аэродрома к центру города исподволь подкрадывалась мысль: в каком виде доберемся до гостиницы? За машиной тянулся хвост красноватой пыли, а встречные машины поднимали облака такой же пыли. Тревога оказалась преждевременной: чем дальше, тем опрятнее становился город и прибраннее дорога. Появились ряды высоких пальм. Тесно переплетенные сгустки гибискусов с россыпью ярких цветов, схожих по виду с нашими мальвами, обозначали участки возле домов.

Нас встретили исключительно доброжелательно, разместили в скромной, но уютной гостевой вилле, а для поездок предоставили машину. Правда, она многое повидала на своем веку и при толчках стонала всем натруженным телом. Зато шофер Фостэн с неизменной улыбкой на лоснящемся лице был наделен чудесным характером и всегда пребывал в отличном расположении духа. Он носил бог весть каким путем приобретенную форму колониального солдата, швы которой от бесчисленных стирок побелели, а обшлага основательно обтрепались.

Роль нашего гида добровольно возложил на себя мэр одной из городских коммун. Невысокий, немного сутуловатый, с курчавыми, припудренными сединой волосами, он с первого взгляда располагал к себе. Его большие, навыкате глаза смотрели мягко, чуть грустно. Слова он произносил негромко и неспешно. Через полчаса после нашего знакомства мы условились называть друг друга только по имени: так удобнее. С этого момента он стал просто Полем.

Мбужи-Майи не относился к числу тех удачных городов, в которых безотказно действует телефонная служба. Поль безуспешно крутил ручку, дул в трубку. Потеряв терпение, он предложил наивернейшее решение вопроса: съездить в нужное место и договориться обо всем лично.

Вернулся Поль на удивление быстро; разрешение посетить алмазные копи компании «Миба» было получено, завтра утром за нами заедут. А сегодня можно осмотреть и еще кое-что.

Машина шуршала по асфальту недолго, затем ей пришлось трудиться на улицах без какого-либо покрытия. Поль сказал, что мы держим путь за город, к реке, которая дала название городу. «Мбужи-Майи» означает в переводе «Козий источник». Возможно, название звучит не очень громко, но отказать ему в некоторой поэтичности все же нельзя.

Наше уважение к «Козьему источнику» возросло, когда Поль сообщил, что возле реки в 1907 году был найден первый алмаз и с той поры началась современная история города, да, пожалуй, и всей провинции Касаи.

С каждым пройденным метром проселок все больше превращался в песчано-пылевую траншею. Можно биться об заклад, что сторонний наблюдатель о движении нашей машины мог догадываться лишь по столбу пыли. Сам автомобиль скрывала стена высокой травы, похожей на степной ковыль, только намного выше, гуще и жестче.

Наконец траншея стала мельче, трава расступилась. Мы выбрались на площадку, с которой открылся вид на реку. Она вилась красно-бурой лентой, и, хотя появлялось ощущение, что здесь в каждом месте можно столкнуться с любыми предметами красноватых тонов, увиденное поражало: красная река в зеленых берегах.

Когда мы спустились с косогора, взору предстало небольшое озерко прозрачной голубизны, отделенное от реки узкой перемычкой тростниковых зарослей. К озеру жалось невысокое строение.

Довольный произведенным впечатлением, Поль не стал подвергать дальнейшему испытанию наше любопытство и рассказал, как родилось это озеро. Именно здесь был найден первый алмаз. В целях разведки предприняли бурение. Алмазоносной породы не обнаружили. Но бур достиг водоносного слоя; забил мощны! ключ, который ныне дает городу питьевую воду. Здание у озера — насосная станция.

Из недр поступает намного больше воды, чем может забрать для города насосная станция. Излишки не ручьем, а потоком стекают в реку. Прозрачная вода теснит красно-бурую, та сопротивляется, и напряжение борьбы проявляется в порывистых всплесках воронок и завихрений.

На следующее утро точно к условленному часу на виллу приехал инженер компании «Миба» Фирман.

— Вашу машину брать не следует,— посоветовал он.-— Я повезу вас сам.

По пути от города до алмазных разработок Фирман изложил общие сведения о компании и ее деятельности. «Миба», что на слух воспринималось как звучное туземное слово, оказалось сокращением французского названия «Горная компания Бакванги» (Бакванга — поселок, давший начало нынешнему городу Мбужи-Майи). Юридически «Миба» считается компанией Республики Заир, однако республике принадлежит лишь половина акций. Другую половину не выпускает из рук бельгийский капитал.

По рассказу Фирмана, «Миба» пользуется концессионными правами на весь перспективный для разработки район. Он включает первичные месторождения — кимберлитовые трубки — и вторичные, возникшие в результате выветривания и переноса породы. Основная масса добываемых здесь алмазов — технические, используемые для изготовления режущих и абразивных инструментов, буровых коронок, фильеров и т. п.

Дорога подвела к воротам. От них налево и направо тянулся высокий забор из колючей проволоки.

— Вся территория концессии огорожена и охраняется,—пояснил Фирман.

Предупрежденный заблаговременно, охранник пропустил машину без задержки.

— Начнем осмотр разработок с кимберлитовых трубок,— предложил Фирман.

Машина свернула с гудронированной дороги на грунтовую, до блеска укатанную широкими шинами тяжелых самосвалов. Дорога пошла вверх, потом по выемке с пологими откосами и нырнула в просторный котлован, по форме напоминавший арену цирка.

В котловане работал экскаватор. Размеренными взмахами он срезал вязкую красно-бурую глину с откоса и, описав ковшом дугу, сбрасывал породу в кузов грузовой автомашины.

Мы приблизились к откосу котлована с тайной надеждой вдруг увидеть алмаз. Подобные надежды не так уж часто сбываются, тщетными они остались и после попыток растереть в руке неподатливые глинистые комки. В красно-бурой почве попадались белесые вкрапления, но на поверку они оказывались ничем не примечательной галькой.

Фото. Республика Заир. На врезке — район алмазных копей

В ответ на наши недоуменные вопросы, почему порода не синеватой окраски, каким должен быть настоящий кимберлит, Фирман прочитал небольшую лекцию, дабы рассеять наше невежество.

— Вы, правда, не одиноки в своем заблуждении,— успокоил он.— В литературе наиболее часто встречается описание кимбер-литовых трубок Южной Африки. Там действительно порода синеватого оттенка. У нас, как видите, кимберлит красноватый.

Фирман пояснил, что в конечном счете суть дела не в окраске породы, которая вызывается примесями вроде окислов железа, придающих красноту. Она — в особом явлении, касающемся высокой температуры и огромного давления. Под их объединенным воздействием обыкновенный углерод выкристаллизовался когда-то в редкий алмаз.

На территории концессии обнаружено шесть кимберлитовых трубок. Две эксплуатируются.

— Разумеется,—подчеркнул Фирман,—поисковые работы не прекращаются.

Его улыбка показывала, что, видимо, перспективы весьма обнадеживающие.

Серый «пежо» Фирмана выбрался на ровную площадку размером в добрый десяток футбольных полей. У края ее возвышалось громадное сооружение из переплетения металлических конструкций на четырех широченных гусеничных тележках.

— Разработка россыпных месторождений Бакванги,— пояснил Фирман,— заставляет перемещать огромное количество грунта. Чтобы добраться до алмазоносных слоев, необходимо удалить верхний слой пустой породы, достигающий местами толщины 20—25 метров. Иными словами, надо поднять и перенести на другое место миллионы кубометров земли.

Раньше эту работу выполнял отряд одноковшовых экскаваторов, скреперов, самосвалов. Теперь основная ее часть переложена на вскрышной многоковшовый экскаватор. Выполняет он работу быстрее, чище, а главное, экономичнее.

Мы поинтересовались, почему сейчас экскаватор бездействует. Фирман разъяснил, что зачищен достаточный для эксплуатации фронт работ. Да и вообще вскрышной экскаватор пускается в ход, как правило, только тогда, когда не производятся или же выполняются в сокращенном объеме основные работы. Приходится считаться с резервами энергии. Чтобы привести в движение эту махину, в ее жилы надо вливать значительную часть мощности гидроэлектростанции Лубилаш, обслуживающей копи и город Мбужи-Майи.

На нижнем, рабочем горизонте все находилось в движении. Экскаваторы без устали размахивали стрелами, ритмично подъезжали и отъезжали самосвалы. Они были как бы связаны невидимым конвейером.

Фирман привлек наше внимание к довольно отчетливой полосе вдоль отвесной стены карьера. Полоса была светлее остального грунта и менее однородна из-за вкраплений.

— Алмазосодержащие отложения,— указал Фирман.— В полосе сосредоточена основная масса алмазов. Чтобы избежать потерь и добиться наиболее полного их извлечения, в переработку пускается также слой породы над и под полосой.

Это и определяло высоту карьера, примерно пять-шесть метров.

В кабинах экскаваторов и самосвалов виднелись темные лица рабочих-африканцев. Несмотря на напряженный темп работы, справлялись они с нею отлично.

На этом осмотр заготовительной части закончился. Наш «пежо», как говорят водители, «приклеился» к самосвалу, принявшему в кузов солидную порцию грунта. Около установки предварительного обогащения самосвал развернулся уверенным маневром (сколько раз в день повторяет его шофер!). Кузов поднялся в почти вертикальное положение, и порода с грохотом ссыпалась в приемный бункер.

С грохотом... По правде говоря, его невозможно было различить в общем шуме обогатительной установки. В пространстве, ограниченном клеткой наружных ферм, вращались барабаны, тряслись какие-то короба, двигались ленты транспортеров с породой и без нее. Вся эта техника располагалась по существу под нашими ногами: инженеры умело использовали рельеф местности, вписав обогатительную установку в склон лощины.

Фирман пояснил, что смысл предварительного обогащения — удалить путем просева и промывки заведомо пустую породу. В итоге разгружается центральный завод и облегчается задача транспортировки.

Здоровенный куб, обшитый гофрированным железом, с пыльными панелями окон — таким выглядел снаружи центральный завод. Недалеко от него другое геометрическое тело — примерно такой же по высоте конус из гальки. Террикон пустой породы, память и мерило прошлой работы.

Фирман пригласил нас в кабину лифта, который, как нетрудно было заметить, не только обслуживал пассажиров, но и поднимал на верхние этажи тяжелые грузы.

После производственно-деловой строгости лифта диспетчерский пункт казался нарядным. Такое впечатление создавалось благодаря большой цветной схеме, на которой пробегали цепочки огней, загорались, мигали и гасли лампочки. Стол дежурного оператора с переговорным устройством и множеством кнопок стоял как раз напротив схемы.

По просьбе Фирмана оператор разъяснил, как работает завод. Рассказ был довольно краток и сух: выходило, что работа по извлечению алмазов донельзя проста.

Многолетним опытом установлено, что алмазы Бакваяги, как правило, не превышают по размерам 35 миллиметров в диаметре. Значит, нужно отсеять камни больше такого размера.

Затем, удельный вес алмаза выше, чем большинства других составных частей породы. И потому следует поместить породу в жидкость такой плотности, чтобы алмазы, как самые тяжелые, пошли на дно, а что полегче — всплыло и могло бы быть отброшено.

Так и работает завод. Здесь размягчают породу, отсеивают на вибрирующих ситах крупные камни, пропускают через сепараторы. Просто, не правда ли? Однако простота порой оборачивается сложным делом. Весь процесс от начала до конца автоматизирован, работа каждого звена точно пригнана к работе соседнего. Шестьсот тонн породы перерабатывает ежечасно в своем чреве завод, и достигается это путем точной, прямо-таки ювелирной наладки всего технологического процесса.

Оператор подчеркнул, что в диспетчерский пункт непрерывно поступают сведения о загрузке каждого сита, каждого сепаратора. Эти сведения отражаются на схеме, которая таким образом показывает в динамике всю жизнь завода. Гладкая на схеме и в описании работа в действительности, в цехе, выглядела иной, во всяком случае на участке вибрационных сит. Рабочим то и дело приходилось лопатами, скребками или другими подобными орудиями прочищать отверстия бункеров, сбрасывать прилипавшую к бортам сит породу. Узлы мышц под блестящей от пота кожей и жгуты жил на шее говорили о предельном напряжении.

В конических чанах сепараторов мешалки мерно кружили взбаламученную рыжую глину. Последующие сепараторы были меньше по размеру, их содержимое почище. И так ступень за ступенью...

Окончательная продукция завода (на техническом языке — концентрат, а на вид — разнокалиберный гравий) поступала на весы непрерывного действия. Уже немного посвященные в тайны производства, мы знали, что оператор в диспетчерской внимательно наблюдает за весами. Все, что оставалось, подхватывал закрытый транспортер и переносил в другое здание.

Это другое здание отгорожено от внешнего мира высоким каменным забором, увенчанным двумя рядами колючей проволоки под высоким напряжением.

Подойдя к наглухо закрытой массивной двери, Фирман нажал кнопку звонка. Послышался щелчок щеколды, и в двери открылся глазок. Фирман обменялся с кем-то за дверью несколькими словами. Что он сказал, мы не расслышали: говорил он полушепотом. Может, это был пароль?

В небольшой прихожей ожидал сухопарый бельгиец в рубашке и шортах цвета хаки. У него были совсем белые ресницы и рыжие волосы на жилистых руках. Он предложил каждому, включая Фирмана, расписаться в регистрационном журнале.

Наш новый знакомый выполнял функции куратора небольшого музея (вернее, геологической коллекции), а также учетчика и хранителя (до отправки) добытых алмазов. Похоя^е, что такие обязанности частенько обрекали его на вынужденное одиночество, и, надо думать, поэтому он охотно вызвался дать пояснения.

Мы узнали, что находимся на фабрике, где, собственно говоря, и производится извлечение алмазов. Добываемые здесь алмазы на девяносто семь процентов относятся к категории технических. Лишь три процента пригодны для использования в ювелирном деле. На мировом рынке здешние алмазы известны как алмазы Лубилаш — по имени реки, в долине которой находятся месторождения и которая недалеко отсюда сливается с Мбужи-Майи.

Рассказ сопровождался демонстрацией коллекций. Если ювелирные алмазы можно было принять за драгоценные камни, то технические выглядели очень неказисто. Они были непрозрачные, какого-то неопределенного цвета: у одних преобладали коричневатые, у других серые тона. Даже форма их расходилась с октаэдром, которую обязан иметь алмаз, согласно учебникам кристаллографии. Преобладали окатанные кубики, а некоторые были абсолютно правильной формы, как игральные кости.

Фото. Белизна вилл контрастирует с яркостью тропических растений

Кубическая форма наиболее распространена в здешнем месторождении и в известной мере уникальна, так как редка в других алмазных россыпях. Выделялась и другая форма — плоские треугольнички. И что примечательно, они, как правило, были прозрачными — этакие сверкающие на черном бархате чешуйки! Беда в том, что они незначительны по размерам.

Мы допытывались, какой самый крупный алмаз нашли в здешних копях. Нам ответили, что такой алмаз весил пятьсот карат, или сто граммов, и был обнаружен случайно рабочим, отвозившим пустую породу в отвал. Поскольку этот алмаз не представлял ювелирной ценности, его раскололи, и он пошел по тому же пути, что и его более мелкие собратья. Рабочий получил вознаграждение за находку.

Мы пожалели внутренне, что дирекция не нашла нужным сохранить алмаз весом в сто граммов в коллекции.

Потом еще раз осмотрели мелкие образцы, а также сопутствующие алмазам минералы. Представляли, пожалуй, интерес гранаты, довольно крупные, густых тонов. Но их здесь не извлекают из породы и не обрабатывают, они идут в отвал.

Из музея-хранилища мы прошли прямо в производственное помещение. Перед нами предстали уже знакомые сепараторы. От ранее виденных их отличали гораздо меньшие размеры, и еще одна особенность — единый технологический поток разделился на три рукава по размеру гравия.

— Попытаем счастья,— произнес Фирман и запустил руку в сепаратор.

На его влажной ладони лежало несколько мелких галек. Алмазов не было, такие уж мы неудачники.

Некоторые примеси (в Бакванге наиболее част ильменит) имеют практически одинаковый или очень близкий к алмазу удельный вес. Колдовство с растворами уже больше не может помочь, поэтому в действие вводится магнитная сепарация. Алмазу магнитное поле безразлично. Ильменит же, напротив, прочно прилипает к полюсам электромагнита. На этом, собственно говоря, прекращается роль машин, и дальнейшие процессы доверяются глазам и опыту человека.

Двое рабочих отбирали алмазы с медленно двигавшейся ленты. Они были всецело поглощены своим делом. Рядом с латунной миской, куда клались алмазы, стояла пепельница, полная окурков: рабочие торопливо затягиваются табачным дымом, не отрываясь от работы.

Оставалось осмотреть контрольный пункт, где алмазы проходят последнюю перед выходом с завода проверку.

За широким гладким столом сидел контролер. Вытряхнув на стол привычным жестом порцию алмазов из латунной миски, он разровнял ее на поверхности стола. Его пинцет быстро нацеливался и выбирал из россыпи отдельные зерна. Он удаляет случайно оставшиеся примеси.

Окинув еще раз взором лежавшие перед ним алмазы, контролер смахнул их на ладонь и высыпал в другую латунную миску. На стол легла новая россыпь...

— Мы не производим здесь классификации алмазов по категориям; это очень сложное дело, требующее высокой квалификации,— сказал Фирман.— Классификация производится в Лондоне, куда вывозится вся наша продукция. Дневная добыча достигает восьми килограммов, годовая — двенадцати миллионов карат. Ну а если выразить в хозяйственных мерах веса,— пошутил он,— то без малого две с половиной тонны. Это более шестидесяти процентов мировой добычи технических алмазов. Наша компания дает республике около 20 миллионов долларов дохода в год.

Минеральные ресурсы и оборудование «Миба», по словам Фирмана, позволяют поднять добычу до шестнадцати миллионов карат в год, то есть на 30 процентов. Почему сдерживается добыча? Чтобы поддержать уровень цен.

Мы вышли с завода через уже знакомый музей-хранилище. Закрылась глухая массивная дверь. Прямо перед нами на асфальте двора был выведен белой краской круг, перечеркнутый крестом по диагонали. Вертолетная площадка.

— Отсюда вертолет доставляет алмазы на аэродром Мбужи-Майи,— заметил Фирман.— Затем беспосадочный полет в Лондон, а куда дальше попадут наши алмазы, знает лишь компания «Бритиш Дайамонд Дистрибьюторз».

— Каковы ваши впечатления? — поинтересовался Поль, ожидавший нас на вилле.

Ответ был честным: впечатлений так много, что нужно время, чтобы в них как следует разобраться. Одно несомненно — сказочно богата земля Касаи, и перед ней поистине завидные возможности для развития.

Поль улыбнулся.

— Завидные возможности,— повторил он.— С этим можно согласиться. Ежегодно намывается куча алмазов на многие миллионы долларов, и занята этим горстка людей, немногим более трех с половиной тысяч. Таков персонал «Миба».

Наш разговор возобновился после обеда, мы расположились в большом прохладном зале, переходившем в веранду. Крупные цветы гибискусов и яркие плети бугенвиллей, пламеневшие на солнце, лениво качались под легкими порывами ветра. Было так приятно вытянуть гудевшие после осмотра копей ноги!

— Я говорил о трех с половиной тысячах,— проговорил задумчиво Поль.— Это мало, слишком мало. Нет, не людей, а рабочих мест. Проблема занятости — самая большая проблема Мбужи-Майи.

Поль рассказал, что до провозглашения независимости республики Мбужи-Майи, вернее Бакванга (города тогда еще не было), насчитывал тысяч двадцать пять жителей, не больше. Ныне в Мбужи-Майи около двухсот пятидесяти тысяч жителей. В десять раз больше. А каждому из жителей нужны средства к существованию, нужна работа...

— Находка алмазов,— вздохнул Поль,— обернулась для нас, коренных жителей, не богатством, а бедствием. Я родился в деревне под Баквангой. До провозглашения независимости в Касаи безраздельно хозяйничала бельгийская компания «Форминьер», предшественница «Миба». У «Форминьер» была своя полиция, она устанавливала свои законы, всё ей подчинялось. «Форминьер» отгородила Баквангу от внешнего мира.

Коренные жители появлялись в этом районе, застроенном виллами администраторов и техников «Форминьер», лишь в качестве прислуги, не более. После наступления сумерек африканец мог появляться на здешних улицах только с зажженным фонарем в руке. В любом из нас заранее видели злоумышленника. Ни я, ни мои родители не могли выехать из родной деревни без специального разрешения, которое приходилось ждать от бельгийских властей долгие недели...

Мы не торопили Поля с рассказом, чувствуя, что рассказ этот для него тягостен.

— Когда было покончено с таким положением, многие захотели переселиться в город, получить там работу. Надежды были светлыми, может быть, наивными, но нужно пожить здесь, чтобы понять и прочувствовать их глубину...

— Я не собираюсь рассказывать то, что вы хорошо знаете,— продолжал Поль.— Едва успела добиться независимости наша страна, как объявились охотники растащить ее на части. Не миновала беды и Касаи, в которой произошли братоубийственные межплеменные конфликты. Теперь-то мы знаем, кто повинен в этих конфликтах, а тогда разве мог разобраться в этом местный житель, для которого мир обрывался за чертой, проведенной «Форминьер». Понимание досталось дорогой ценой.

Многим пришлось сняться с насиженных мест. Немало беженцев стеклось в Мбужи-Майи, преобладающее большинство их принадлежало к племени балуба. Я назвал балуба для точности,— заметил Поль,— наша цель — создать единое государство без племенных различий.

Когда мы после беседы с Полем возобновили ознакомление с городом, совсем иначе выглядели для нас кокетливые виллы с подстриженными лужайками, обрамленными красочными кустами гибискусов и бугенвиллей. Как раньше должны были на эти внешне приветливые виллы смотреть люди, лишенные родины на своей собственной земле! И было приятно видеть на некоторых виллах коричневых ребятишек, бегавших взапуски, весело и беззаботно.

Поль предложил Фостэну остановить машину. Мы вышли на только что асфальтированное шоссе, вдоль которого вперемежку стояли новые законченные и еще строящиеся дома.

— Я говорил, что проблема занятости для нас самый больной вопрос. Но как создать промышленность, если Мбужи-Майи оказался в стороне от железной дороги? — риторически спросил Поль.— Изоляция, быть может, весьма подходила для Бакванги, однако она душит Мбужи-Майи. До железной дороги около сотни километров, грузовик или автобус тащится несколько часов в сухой сезон, в дождливый же...— Поль, не закончив фразу, сделал красноречивый жест.— Шоссе, на котором мы находимся, прокладывается к железной дороге. Разумеется, работы ведутся с двух концов. И все же дело движется медленно. У городских властей мало средств, мало техники.

— Наше другое несчастье — эрозия и оползни,— заметил Поль. — Борьба с ними отнимает те небольшие средства, которые муниципалитет хотел бы отпустить на строительство домов.

Размеры эрозии, как мы смогли убедиться, были воистину огромны. Машина с трудом лавировала по узким проездам просторно распланированных улиц. Тропические дожди и ветер на свой вкус скорректировали работу планировщиков. Колеи, продавленные колесами машин, и пешеходные дорожки капризно перебегали с одной стороны улицы на другую.

Фото. Сквозь поросли молодых эвкалиптов виднеется красноватый разлив реки Мбужи-Майи

По знаку Поля Фостэн свернул к окаймленному осокой болоту с темной зловещей водой.

— Здесь когда-то стояли казы,— сказал Поль.— В один из дней все строения провалились под землю. К счастью, обошлось без жертв. Случилось это утром, жители уже проснулись. К тому же земля оседала не сразу, а толчками.

К краю болота осока мешала подойти. Да и не было большого желания идти на риск: кто знает, насколько тверды берега?

Выбежавшая из-за кустов стайка ребятишек остановилась возле нас. Чем-то мы подогрели их веселое настроение, и они, хихикая, обменивались быстрыми фразами. Повернув голову к тому, кто особенно громко хихикал, Поль прикрикнул:

— Рауль, ты что тут делаешь?!

Парнишка с подвижными белками глаз на темном лице, к которому был обращен вопрос, ответил длинной тирадой на местном диалекте.

— Рауль — сын моей сестры,— сказал нам Поль.— Племянник говорит, что она хочет меня видеть по какому-то делу. Сестра живет недалеко отсюда.

Мы выразили готовность подождать нашего гида, пока он не уладит это дело. Втайне мы надеялись получить приглашение сопровождать Поля и посмотреть, как живет местное население. Поль с его врожденным тактом угадал наши мысли.

Мы оглянуться не успели, как уже были на месте. Группа из четырех мазанок примерно одинакового размера образовала своеобразный дворик, который окружала зелень — несколько масличных пальм с замшелыми у основания стволами, широколистные бананы, какие-то кустарники. За их сплетением проглядывали соседние группы домов. На дворике между мазанками стоял очаг с невысокой трубой. Рауль исчез в одной из мазанок. Из проема двери, наполовину задернутой выцветшей занавеской, вышла женщина, повязанная цветастым платком. Ее рост увеличивала высокая прическа. Заметив нас, женщина немного смутилась. Но нескольких слов Поля было достаточно, чтобы исчезла всякая неловкость.

— Антуанетта — моя сестра,— представил Поль.

Лицо у Антуанетты было открытое с мягкими округлыми линиями. Длинная шея, покатые плечи и прямая спина скрадывали полноту.

Обстановка в доме Антуанетты была более чем скромной: большую часть пространства занимали две кровати, накрытые пестрой хлопчатобумажной тканью. На стене висел коврик — небольшой прямоугольник светло-желтого тона с геометрическим рисунком, вытканным коричневатыми и черными нитями.

— Касайский бархат,— сказал Поль.

Он снял со стены коврик и протянул его нам. Коврик действительно был мягким и ворсистым на ощупь. При ближайшем рассмотрении нити, из которых соткан коврик, оказались лубяным материалом наподобие тонкого и мягкого мочала. Но они явно были прочнее.

— Коврик сделан из рафии.

Видя, что это нам ничего не объясняет, Поль добавил?

— Из размягченного волокна пальмы. Касайский бархат очень прочен. В прошлом он высоко ценился племенными вождями, украшавшими им свои хижины.

Антуанетта принесла большую бутыль, наполненную белесой жидкостью.

— Хозяйка угощает нас свежим пальмовым вином,— сказал Поль.

Мы испробовали похожую на разбавленное молоко жидкость. Вкус у нее оказался неплохой — чуть кисловатый. Но портил все запах, довольно-таки неприятный. Дабы не огорчать хозяйку, пришлось все-таки задержать дыхание и выпить стаканчик.

Квадраты неба, видневшиеся в проемы окон, начали краснеть — верный признак того, что через полчаса опустятся сумерки. Поблагодарив хозяйку, мы поспешили к машине.

Через день мы уже покидали гостеприимный Мбужи-Майи. Перед посадкой в самолет тепло простились с Полем, мэром и нашим гидом.

Картина, проплывавшая под нами, была уже не просто скоплением домов и хижин на красно-бурой земле. Теперь она была наполнена для нас большим содержанием.

Поодаль от города виднелся крупный массив вскопанной земли, сплошное красно-бурое поле без следа растительности. Расстояние и дымка, поднимавшаяся с земли, не позволяли различить подробности. Но мы уже знали, что там добывают алмазы...

Об авторе

УСАЧЕВ ИГОРЬ ГРИГОРЬЕВИЧ. Родился в 1920 году в Москве. Окончил Московский авиационный ипститут имени С. Орджоникидзе и Высшую дипломатическую школу. В недавнем прошлом посол СССР в республике Заир, в настоящее время старший советник МИД СССР. Автор ряда статей по отдельным вопросам внешней политики СССР. В нашем сборнике публикуется впервые.