| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |

На суше и на море 1972(12)

Феликс Штильмарк ТРОПАМИ АМУРСКОГО ЗАПОВЕДНИКА Очерк

Знаменитый словарь Даля гласит, что русское слово «заповедать» означает «повелевать, защищать, обязывать к чему-то заклятием». В процессе освоения человеком природных богатств выявилась необходимость навеки изъять из хозяйственного пользования заповедные земли — заповедники. Это естественные фонды особо ценных растений и животных, «эталоны природы», лаборатории и музеи, оказывающие влияние на развитие многих отраслей науки. Заповедники в XX веке такая же национальная гордость страны, как и ее культурное достояние.

Сейчас в СССР около ста заповедников, и число их продолжает возрастать. В заповедном деле много трудных, порой противоречивых проблем. Можно ли сохранить природу неприкосновенной, изолировать ее от влияния человека на сравнительно небольших участках? Как быть, если в результате охраны развелось в заповеднике столько зверья, что не хватает корма Для него? Уничтожать ли волков? Охранять заповедные леса от вредных насекомых или нет? Таким вопросам нет числа. В последние годы в связи с развитием массового туризма особенную остроту приобрела проблема: допустимы ли туристские экскурсии в заповедниках? Об этом пишутся статьи, читаются Доклады на специальных совещаниях, проблема порождает жаркие споры. В этом очерке хочется поделиться впечатлениями об одном из дальневосточных заповедников, в котором мне довелось работать несколько лет.

Знаменит этот край и своими заповедниками. Еще до революции охранялась тайга по рекам Кедровке и Супутинке в Приморье, а в 1935 году был организован один из крупнейших таежных заповедников на восточных склонах Сихоте-Алиня.

В 1963 году Дальневосточный филиал Сибирского отделения Академии наук СССР создал четыре новых заповедника в Приамурье. Я был направлен в самый северный из них, расположенный вблизи Комсомольска-на-Амуре.

Город юности, как часто называют Комсомольск, протянулся от залива Мылки за бывшую нанайскую деревню Дземги, почти на тридцать километров вдоль левого берега Амура. Каждый из его мощных заводов создал вокруг себя свой городской участок, которые пока еще не слились в единый ансамбль. Но строительство продолжается, и уже видны контуры нового, единого Комсомольска. Это просторный и удобный город. Глядя на его широкие магистрали, невольно вновь и вновь возвращаешься мысленно в прошлое, заново оцениваешь героический труд тех, кто высадился в 1932 году с корабля «Колумб» возле деревушки Пермской... Комсомольский заповедник был организован в границах пригородного лесничества, контора которого располагалась в поселке Пивань на правом берегу Амура, как раз напротив города. Этот поселок неразрывно связан с историей Комсомольска, среди других первостроителей там работал лесорубом и Алексей Маресьев.

Пивань — слово нанайское. Так называлась одна из амурских проток, потом название перешло к озеру и ближней сопке с прибрежными утесами. Ныне здесь железнодорожная станция. Отсюда поезда идут через Сихоте-Алинь к порту Ванино и Советской Гавани. Летом вагоны перевозят через Амур на специальных паромах, а зимой колею кладут по амурскому льду *. Но в распутицу сообщение между городом и Пиванью пока поддерживается лишь по воздуху.

* В настоящее время здесь сооружается железнодорожный мост.

Территория Пиваньского лесничества, переданная заповеднику, протянулась километров на пятьдесят вдоль Амура. Кроме самого поселка Пивань здесь находятся два больших села — Бельго и Экань — с рыболовецкими артелями, несколько крупных пионерских лагерей, турбаза «Утес». Тысячи людей живут в пределах заповедника и десятки тысяч приезжают отдыхать из города. Легко ли внушить населению, привыкшему к таежному раздолью, что отныне леса вокруг Пивани превращены в неприкосновенный и особо охраняемый государством заповедный фонд, где природные процессы должны протекать без вмешательства человека? А ведь охранять заповедник должны те же семь лесников, которые работали здесь и раньше. Штат пополнился лишь директором да двумя научными сотрудниками...

На другой день после приезда я отправился осматривать Пиваньское лесничество. От железной дороги легко выйти к верховьям реки Бельго, которая протекает через весь заповедник, спуститься по ней до устья, а вернуться в Пивань берегом Амура.

Все заботы отлетают прочь, когда предстоит поход по незнакомым местам, остается только радостное ожидание новых встреч. Едва дождавшись утра, я собрал рюкзак и вышел в путь.

Судя по карте, от верховий Бельго до устья этой речки было не более сорока километров. Снег возле полотна железной дороги уже сошел, но как-то не чувствовалось в стылой земле и бурых травах весеннего духа. Я не мог угадать многих деревьев, только по прошлогодним листьям признал дуб и липу. Рядом с обычной белой березой росла другая, кора у которой завивалась стружками и длинными прядями свисала до самой земли. Даже ели, пихты и кедры только с виду походили на сибирские. Все это были настоящие дальневосточники. У сизой аянской ели иголки снизу голубоватые, белокорая пихта выделяется светлой корой и мягкой хвоей, а корейский кедр поражает большими размерами. Найденные прямо на тропе кедровые шишки показались мне огромными, а крупные орехи в плотной скорлупе нелегко было разгрызть. Шишки перезимовали в кронах и падали теперь на землю.

Миновав редколесье и вырубки, я спустился по склону к небольшой таежной речушке, там и тут перегороженной упавшими Деревьями. Мшистый ельник напоминал типичную сибирскую тайгу. На обтаявшем снегу виднелось множество следов кабарги. И вот этот маленький олень, не замечая меня, вскочил на валежину и застыл, весь насторожившись. Стоило чуть шевельнуться, как в тот же миг кабарга исчезла.

Малоприметная тропа повела вверх по склону. Здесь я увидел настоящий кедрово-широколиственный лес с желтой березой, дубом, липой, множеством кустарников и лиан. Ветви преграждали Дорогу, то и дело в руки и ноги впивались мелкие иголочки элеутерококка. Я узнал это целебное колючее растение, целые заросли которого раскинулись здесь повсюду.

Тропа вывела к маленькой избушке, возле которой лежала груда свежесобранных пожелтевших кедровых шишек, мокрых от талого снега. Вскоре появился сутулый старик с мешком за плечами. Он высыпал в кучу еще с ведро шишек и не спеша повернулся ко мне.

— Здорово, здорово. За рябчиками ходишь?

— Да так, что попадет. Давно здесь?

— Вчера пришли с напарником.

Мы помолчали. Старик сел на валежину, по торопясь скрутил махорочную цыгарку.

— Говорят, какой-то заповедник хотят по Бельго открыть. Мало другого места, что ли? Здесь же всегда народ ходит за орехом, ягодами, грибами. Вот жимолость поспеет, там кишмиш, малина, орешник... Придумают же — людей в тайгу не пускать! Слышно, каких-то гадюк хотят развести.

— Каких еще гадюк?

— Это Усов, лесник наш, сказывал. Как заповедник откроют, завезут сюда ядовитых змей, какие медицине нужны. Может, п врет, чтобы люди опасались. Все равно ходить будут. Запри ее на замок, тайгу-то, попробуй...

Он с кряхтеньем поднялся. Тропа здесь обрывалась, и я пошел дальше прямиком, пробираясь через густые заросли лиан. Сверяя путь по компасу, я несколько раз пересек распадки правых притоков Бельго, где мшистые ельники чередовались с кедрово-широко-лиственными лесами. Общее впечатление от этой тайги у меня осталось довольно безрадостное: она была перестойной, захламленной и однообразной.

Постепенно местность менялась, кедры встречались все реже, исчезли дубы и липы, начала попадаться лиственница. Возле сухого лиственничного пня я остановился для ночлега. Костер получился на славу, подстилка из белокорой пихты была ароматна и мягка, толстый ствол желтой березы в завитушках коры выглядел фантастически, освещаемый пламенем.

Рассвет в тайге всегда радость. Но на этот раз к ней примешивалась какая-то тревога. Не оставляли мысли о заповеднике — «Запри ее на замок, тайгу-то, попробуй...» Странно изогнутые стволы деревьев смутно проступали в предрассветной мгле. Интересная здесь тайга, только совсем непривычная.

Знакомый тихий свист прорезал таежную тишину, подал голос пестрый дрозд, столь Знакомый мне по сибирской тайге, и на душе стало веселее. Я вновь вышел в долину Бельго и уже не расставался с нею. Вокруг господствовала теперь только темнохвойная тайга с примесью лиственницы и березы. Все чаще путь преграждали участки сухостоя. Страшные признаки усыхания леса были заметны повсюду. Между оголенных стволов густо разрастался вейник, мертвые ели топорщили сухие ветви.

Как я узнал позже, процесс усыхания ельников — одна из самых мрачных загадок сихоте-алиньской тайги. Целые лесные массивы без видимой причины превращаются в безмолвные кладбища. На гибнущие деревья набрасываются вредные насекомые и усугубляют бедствие. Это странное явление объясняют колебаниями уровня грунтовых вод, изменениями климата и почвы, но не исключено, что аянская ель — одна из древнейших пород — подошла к порогу отведенного ей срока жизни на этой планете...

В низовьях Бельго открылась широкая низина с лиственничным редколесьем и густыми зарослями подбелого багульника — крупного кустарника с большими плотными листьями, зелеными сверху и молочно-белыми снизу. Высокие его кусты стояли сплошной стеной.

Через марь вели широкие следы гусениц. Это бульдозеристы 'I леспромхоза проложили дорогу. Тракторный след вывел меня р трассу газопровода Оха — Комсомольск, она тоже шла в пределах заповедника. Где-то возле селения Бельго стальная нить пересекает Амур.

Поднявшись на одну из приамурских сопок, я был вознагражден за долгий путь по ельникам и марям. На Амуре двинулся лед. Могучая' река, стиснутая здесь правобережными сопками, яростно ломала ледовый покров. Смотреть вниз было жутко. Огромные льдины напирали на прибрежные утесы, громоздились и рушились. Лед прошел метров сто и остановился, но покой этот был недолог.

Бельговский лесник Павел Федорович Ткачев когда-то работал заготовителем пушнины и хорошо знал охотничью фауну этого района. Уроженец села Пермского, он прожил здесь всю жизнь и рассказал мне много интересного. В бассейне Бельго не водился ни кабан, ни изюбрь, но всегда было много кабарги, и нанайцы прежде ловили ее при помощи специальных изгородей.

Павел Федорович припомнил случай, как в год основания Комсомольска тигрица загрызла лошадь прямо в деревне. Тогда же охотник наткнулся в тайге по реке Горин на остатки тигра, задранного медведем-шатуном. А несколько лет назад шатун пришел прямо в город и был убит возле швейной фабрики.

Первого мая я возвращался из Бельго в Пивань. Словно отмечая весенний праздник, особенно ярко светило солнце, на об--таявших склонах появились желтые лютики и сиреневые хохлатки, а по Амуру плавно и торжественно плыли тяжелые белые льдины. По берегам сновали трясогузки, над рек.ой парами летали коршуны, в лесу слышались песни овсянок и горихвосток.

То поднимаясь на сопки, то вновь спускаясь к Амуру, я добрался до поселка лишь поздним вечером. Уже начал курсировать через Амур паром с вагонами, похожий на гигантского тюленя. Он перевозил не только грузы, но и людей. С этого дня наступила в новорожденном заповеднике подлинная страда.

С приходом директора коллектив заповедника составил девять человек. Иван Максимович Власов, бывалый опытный работник, горячо принялся за новое для него дело.* Как подлинный друг природы, он искренне желал выполнить все возлагаемые на заповедник задачи. Но сделать это было очень трудно. «Положение о заповедниках Сибирского отделения Академии наук СССР», которым следовало нам руководствоваться, строго запрещает не только всякую хозяйственную деятельность, но даже пребывание людей на территории заповедника. В Супутинке и Кедровой Пади дороги в заповедник преграждены шлагбаумами, и даже группы туристов пускают туда лишь с ведома администрации по определенным маршрутам.

* И. М. Власов, был директором Комсомольского заповедника вплоть до своей кончины в начале 1971 года.

А здесь? Правый берег Амура возле Пивани — традиционное место отдыха горожан. В субботние и воскресные дни сюда устремлялись тысячи людей, они шли в лес, ломали зеленые ветви, чуть ли не с корнем рвали стебли даурского рододендрона и других цветущих кустарников. Каждый рыбак разводил на берегу Амура костер и ставил шалаш.

Колхозам требовался то строительный лес, то жерди, то участки под сенокосы. Жители Пивани привыкли ходить за дровами в ближние леса, они держали скот, и его надо было где-то выпасать. Проблемы охраны природы в жизни намного сложнее, чем они выглядят в иных брошюрах и лекциях. Чуть ли не каждый житель Комсомольска — таежник, рыбак, охотник. В заповедник шли за грибами и ягодами, за березовыми вениками и черенками для лопат, за муравьиными яйцами и корнями элеутерококка. Коллектив заповедника вел неравный бой за охрану леса, от которого люди привыкли брать и брать, ничего не давая взамен. Как трудно было нам убеждать веселых молодых людей, что не надо тащить в город охапки всякой зелени и уничтожать вокруг себя все живое. Сколько возникало стычек и споров! «Что ж, и цветок сорвать нельзя? А по траве ходить можно? А комара убить?»

Казалось бы, какой вред от того, что собрали букет цветов или сломали цветущую ветку. Но помножьте их на тысячи отдыхающих, и урон будет явным.

Большую помощь нам оказала тогда общественность Комсомольска. Мы выступали по радио и телевидению, в местной печати. Нас поддерживали активисты — любители природы. И все-таки соблюдать заповедный режим в таких условиях было невозможно, и пришлось искать компромиссные решения. По примеру других пригородных заповедников мы выделили вдоль Амура и железной дороги зону отдыха, где разрешили местным жителям сбор грибов и ягод. Невозможно требовать, чтобы люди, идущие в лес, не сорвали гриб, не тронули ягод. А совсем не пускать отдыхающих мы не могли, да и создан был заповедник «в целях развития туризма и улучшения условий отдыха трудящихся», как сказано в решении крайисполкома.

Однако, пойдя на такое изменение режима, мы строго соблюдали в дальнейшем запрет охоты, рубки леса и сбора орехов. Именно орешники причиняли нам много хлопот: ведь за орехами идут в тайгу на несколько дней, берут собак, ружья «от медведя». Осенью на сбор кедровых орехов устремляется едва не весь город. Шишки тащили в сумках и чемоданах, «рационализаторы» изобрели даже маленькие переносные молотилки, которые легко прятать в лесу.

Еще труднее приходилось в предновогодние «елочные» дни, когда работники заповедника отбивали настоящие лесные налеты. Из-за рубки новогодних елок исчезали пригородные хвойные леса, люди часто валили даже большие деревья, отрубая у них лишь верхушки.

В общем Комсомольский заповедник фактически превратился из академического резервата в подобие «национального парка». О необходимости создания таких парков сейчас много говорится.

Но ведь он создавался как классический заповедник, исключающий вмешательство человека. По сути дела тут требовался совсем другой режим. Надо было бы построить лестницы, чтобы не карабкались люди по склонам, озеленить пустоши и гари, вернув им облик лесов Приамурья, снабжать рыбаков палатками, чтобы не рубили лес для шалашей. Но всем этим должно было заниматься какое-то другое ведомство, в наших «академических» же кругах об этом не хотели и слышать. Только охрана и научные наблюдения. Но можно ли заповедать вырубки, гари, пригородные леса, вытоптанные сотнями людей?

Между тем мы усердно воли фенологические наблюдения, и я не переставал удивляться калейдоскопу приамурских чудес и диковинок, которые щедро разворачивались перед глазами.

Первомай словно открыл дорогу весне, дни стояли уже не теплые, а жаркие. Разом появились листочки у смородины, черемухи и березы, выстрелили зелеными щетинками молодые лиственницы, распустилась верба, скалы украсились розовым отблеском цветов рододендрона. Прошла неделя — и на нежную зелень низовой амурский ветер принес вьюгу, снега, а потом зарядили холодные дожди. Но все равно жизнь продолжалась. Летели над приамурскими сопками стаи гусей и казарок, набрала цвет черемуха, в тайге подала голос глухая кукушка, а за нею и таежный соловей-свистун. Только в первых числах июня весна разом вошла в силу, все буйно цвело, зеленело, росло и радовалось. В ближних лесах расцвели ландыши, майник, земляника, ярко-красные грушанки на высоких стеблях и множество других растений, зачастую мне вовсе не знакомых. Ботаники из Комсомольского пединститута помогли разобраться в здешней растительности, расшифровать местные названия. Кишмиш оказался актинидией коломикта, черная береза — черемухой Маака, клен-липа — зеленокорым кленом, огуречник — эндемиком охотской тайги, клинтоиией удской. Сломленный ее стебель действительно пахнет огурцом, как и молодой побег папоротника.

Вскоре я легко узнавал и различные клены с их резными листьями и крапчатыми стволами, и красивый жасмин-чубушник, и японский реликтовый тис, через густые заросли которого так трудно пробраться. Многое было экзотическим, прямо-таки неправдоподобным. Можно ли забыть, например, желтый клен весной, когда цветы его золотыми свечками горят среди ажурных листьев, или травяные поляны, пылающие сотнями огромных даурских лилий и огненных саранок? Даже самые обычные растения, такие, как дуб, ландыш, липа, грушанка, здесь были совсем иными — амурскими видами. Только неизменный майник, кислица, да знакомые мхи с лишайниками напоминали о привычной сибирской тайге.

То же самое и в мире пернатых. Вместе с птицами-таежниками встречались крикливые личинкоеды с длинными ступенчатыми хвостами, элегантные стройные белоглазки, которые обитают лишь в Приамурье.

В первую же весну удалось сделать несколько биогеографических находок. Счастливым местом оказался небольшой лесистый мыс возле пиванской протоки. За несколько утренних и ночных дежурств мне удалось заметно пополнить список птиц заповедника, отметив сизого дрозда, синюю мухоловку, короткохвостую камышовку. Северную границу распространения этих птиц ранее проводили в районе Хабаровска.

Иные находки были почти курьезными. Однажды я плыл на теплоходике из города в Пивань и увидел высоко над Амуром силуэт странной большой птицы с изогнутыми крыльями и раздвоенным хвостом. «Уж не фрегат ли?» — мелькнула мысль. Все Дальневосточные орнитологи знают о загадочном случае залета на Амур малого фрегата — обитателя дальних океанских просторов. Охотник из Хабаровска добыл эту птицу в 1926 году, и с тех пор никто не встречал фрегата в Приамурье.

Велико же было мое удивление, когда я узнал, что в этот самый день на озере Мылки, возле Комсомольска, убили залетного фрегата. Значит, мне тоже довелось видеть эту птицу, чем-то напоминающую древнего летающего ящера.

Наши знания о распространении зверей и птиц были бы гораздо полнее, если бы мы использовали наблюдения не одних специалистов-зоологов, но и охотников, любителей природы. Часто этому мешает не только плохое знание животных, но и путаница в названиях. Возьмем для примера медведей на Дальнем Востоке. Их два — обычный бурый медведь, распространенный по всей тайге, и гималайский дальневосточный вид, называемый обычно черным медведем. Но беда в том, что маньчжурский подвид нашего бурого медведя отличается как раз черной окраской. Это создает большую путаницу. Разберись, о ком идет речь, когда охотник говорит о встрече с черным медведем, к тому же называя его то муравьятником, то стервятником. Арсеньев называл медведем именно бурого, а гималайского звал муравьедом. Известный дальневосточный зоолог Г. Ф. Бромлей предлагает называть гималайского медведя белогрудым. Именно так зовут этого зверя в Приморье.

Правда, есть у нас в стране один зверек, которого не спутает с другим даже ребенок. Это еж, распространенный от западных границ до восточных. В Приамурье обитает особый подвид обыкновенного ежа, и граница его распространения в «Определителе млекопитающих» последнего издания указана возле Хабаровска. Между тем зоолог Н. А. Рашкевич писал, что он встретил ежа возле Пивани, и нам пришлось убедиться в его правоте при несколько странных обстоятельствах. Во время воскресного дежурства у пиванского дебаркадера мы с И. М. Власовым увидали оживленную группу ребятишек. Оказалось, что они поймали в лесу ежа и тащат его домой. Наши попытки изъять заповедную зверюгу для водворения в законные угодья оказались тщетными. Между прочим, я еще дважды видел пойманных здесь ежей, сам же за все четыре года работы в заповеднике не встретил их в тайге ни разу.

Так в разных делах и хлопотах проходило первое для меня приамурское лето. Кое-как удалось починить старенький мотор, принадлежавший лесничеству, раздобыть деревянную лодочку. Теперь я мог как следует познакомиться с батюшкой Амуром, побывать на озерах Хумми и Болонь, в пойменных лугах у Орловки и Тамбовки (названия приамурских селений обычно связаны с тем краем, откуда пришли сюда первые переселенцы), в замечательных малмыжских лесах.

Пивань очень удобно расположена — на стыке водных и железнодорожных путей. Железная дорога идет от берегов Амура до Тихого океана, пересекая все горные цепи Сихоте-Алиня.

Владимир Клавдиевич Арсеньев писал, что Сихоте-Алинь означает на языке удэгейцев «перевал больших западных рек». Этих рек пять, и самая северная из них — Хунгари — впадает в Амур в ста километрах выше Комсомольска. Осенью мы с И.М. Власовым совершили поход по Хунгари на резиновой лодке и заложили у бывшего удэгейского селения Таломо научный стационар для изучения местной фауны.

Район среднего и нижнего течения Хунгари исключительно интересен. Здесь растут самые северные в Азии кедрово-широко-лиственные леса, еще можно увидеть и маньчжурский орех, и амурский бархат, и голубую сороку, и даже уссурийского тигра. Севернее Хунгари этих южных представителей приамурской флоры и фауны трудно найти.

Для сохранения уникальной природы в бассейне Хунгари мы предложили создать там филиал Комсомольского заповедника. Думается, можно поставить вопрос и о перемещении академического резервата из пригородных лесов в более отдаленные места. Если же говорить о заповеднике-парке, то он должен иметь совсем другой статус, включающий не только сохранение природы, но и заботу об, организации отдыха людей. В нижнем Приамурье есть места куда более достойные заповедности, чем Ливанское лесничество. Права Хунгари может оспаривать горный массив Шаман возле озера Кизй, еще в тридцатых годах намечался заповедник по верховьям реки Горин в горах Мяо-Чана...

С началом строительства железнодорожного моста через Амур возле Пивани заповеднику волей-неволей пришлось потесниться. В 1969 году пригородная зона вдоль реки и у поселка была изъята, а вместо нее выделены новые участки в бассейне Хунгари.

Итак, заповедник на Амуре по сути эксперимент, поиск новых путей в сложных заповедных вопросах. Но все-таки он принес пользу охране и познанию местной природы. Еще неясна окончательная судьба остальной территории заповедника. Выбор места под заповедник — дело крайне серьезное. Чудесная природа Приамурья должна вечно приносить людям радость.

Штильмарк Феликс Робертович. Родился в 1931 году в Москве. Окончил Московский пушно-меховой институт в 1956 году. По специальности биолог-охотовед, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Центральной научно-исследовательской лаборатории охотничьего хозяйства и заповедников Главохоты РСФСР. Участвовал во многих экспедициях в Сибири и на Дальнем Востоке. Им опубликовано свыше семидесяти научных статей и ряд научно-художественных очерков. В нашем сборнике выступал дважды. В настоящее время работает над художественно-географической книгой «Таежные дали» для нашего издательства.