Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

На суше и на море 1967-68(8)


П. Д. Астапенко РАБОТА ДЛЯ НЕПОСЕД

П. Д. Астапенко

РАБОТА ДЛЯ НЕПОСЕД

*

Записки «международного чиновника»


Это было десять лет назад, в 1957 году. Мы, двадцать четыре научных сотрудника, завершив на антарктической станции Литл Америка работу по программе Международного геофизического года, перебрались на транспорт «Вайндот». Наступил час прощания с Антарктидой.

Когда «Вайндот» тронулся в путь на север, мы, семеро метеорологов, работавших в Антарктическом международном центре погоды, собрались на палубе. Все были возбуждены, переполнены смешанными чувствами грусти и радости и как-то по-особому торжественно настроены.

Китс Морлей, австралийский синоптик из Мельбурна, отвел глаза от сверкающей снежной громады вулкана Эребус и тихо сказал то, что в сущности ощущал каждый из нас:

— Мы сейчас прощаемся не только со льдами, но и друг с другом. Трудно рассчитывать, чтобы даже двое из нас семерых, живущих в пяти странах, на четырех континентах Земли, встретились бы снова, и уж наверняка не встретиться нам всем вместе еще раз...

В самом деле, на такую возможность трудно было рассчитывать: Китс жил в Австралии, Жан Альт — во Франции, Альберто Аруиз — в Аргентине, Фред Фопей, Ник Ропар и Том Грэй — в США, а я — в СССР. Но в ту минуту никому как-то не хотелось об этом думать, и мы дружно зашумели, что-де «на свете всяко бывает» и что «только гора с горой не сходится»... Но в душе каждый понимал: Китс прав.

За год совместной нелегкой жизни и работы мы по-настоящему сдружились. Так часто бывает у полярников на хорошей зимовке, когда и дела много, и работа интересная, и народ вокруг жизнерадостный, покладистый, внимательный друг к другу. А наша зимовка в Литл Америке, по мнению всех ее участников, была именно такой. И вот теперь нам предстояла разлука, и, по-видимому, навсегда...

Но оказывается, тесен, тесен мир! За годы, прошедшие с памятного дня нашего прощания на «Вайндоте», я повидал почти всех своих коллег. А произошло так потому, что я выбрал себе работу... впрочем, об этом ниже.

Первым, кого я встретил, был Китс Морлей. В 1962 году, возвращаясь из своей второй экспедиционной поездки в Антарктиду, я по дороге залетел в Мельбурн. Там в это время был развернут Международный центр погоды южного полушария. Конечно же, я не упустил случая навестить своего друга Китса. К этому времени он стал преподавателем метеорологии в авиационном колледже в Мельбурне.

Стоит ли говорить, какой радостной была наша встреча. Ките знакомил меня с городом и окрестностями, показал свой небольшой загородный домик, в котором жил с семьей, свой колледж и университет, где работала его жена, а также всемирно известный Мельбурнский олимпийский стадион...

Второй была встреча с Жаном Альтом. Произошло это в 1965 году на родине Жана. В то время я уже работал в Секретариате Всемирной метеорологической организации в Женеве, а Жан — в своем бюро погоды в Париже. На пасхальные каникулы он с семьей выезжал в Альпы, в горную французскую деревушку неподалеку от Женевы. Там-то я и навестил его, приехав на автомашине.

Целый день мы с Жаном вспоминали Антарктику, товарищей по зимовке. Я рассказал ему о встрече с Китсом, а он — о Томе Грэе, которого видел на симпозиуме в Чили. Мы бродили по небольшому леднику, узкой лентой спускающемуся с гор в заросшую лесом долину, сравнивая уютный альпийский пейзаж с суровым антарктическим, а здешний миниатюрный, ледничок — с гигантским шельфовым ледником Росса, который тянется на тысячи километров, стекая с приполюсного плато в океан.

— Где тебе больше нравится, Поль, в Альпах или в Антарктике? — спросил Жан.

— Каждое место по-своему красиво,— ответил я, к видимому удовольствию Жана, который вряд ли был бы в состоянии допустить существование пейзажей краше тех, что встречаются во Французских Альпах.

Жан расспрашивал меня о Всемирной метеорологической организации и ее Секретариате, в котором я работал. С 1951 года организация стала межправительственным агентством ООН (сокращенно именуемым ВМО), ведающим всеми метеорологическими проблемами. Жана очень интересовали условия работы в Секретариате ВМО. В свое время директор Французской национальной метеорологической службы предлагал Альту представлять их страну в этом международном учреждении. Но у Жана большая семья — пятеро детей школьного возраста, требовавших повседневного внимания обоих родителей,— и он сомневался, стоит ли перебираться из Парижа в Женеву.

В отделе технической помощи развивающимся странам, находившемся в моем ведении, была вакантная должность. Жана я хорошо знал и как ученого. Вместе с ним мы опубликовали книгу об особенностях погоды и климата Антарктики, изданную в США и в нашей стране на английском и русском языках. По своим деловым качествам, квалификации, знанию языков и другим данным, предъявляемым к сотрудникам ООН, Жан вполне подходил для работы в Секретариате ВМО, и я бы с радостью рекомендовал его. Но среди многочисленных обязанностей «международных чиновников», как часто называют сотрудников агентств ООН, есть одна очень специфическая, которая в данное время не могла быть Жану по душе,— необходимость частых и длительных поездок по всему земному шару. Услышав это, Жан вздохнул и сказал:

— Работа хотя и очень увлекательная, но, вижу, для непосед, а я... — И он снова вздохнул.

После мы с Жаном виделись не один раз. Он приезжал ко мне в Женеву, я навещал его на работе и дома, в Париже, когда приходилось бывать там по служебным делам организации. И всегда Жан спрашивал:

— Ну, как идут дела у непосед?

А у нас, непосед, дел было превеликое множество. Благодаря им я и смог посетить некоторые страны и в разное время хотя и ненадолго, но встретить своих друзей по зимовке в Литл Америке.

Официальная анкета, заполняемая поступающим на работу в Секретариат, содержит вопрос: готов ли будущий сотрудник к служебным поездкам всеми видами транспорта и на большие расстояния, позволяет ли ему совершать путешествия состояние его здоровья? И это отнюдь не праздный вопрос: работникам Секретариата ездить приходится много и часто довольно далеко. Особенно много поездок выпадает на долю старших сотрудников — руководителей отделов и секций; некоторые из них проводят в командировках до половины своего служебного времени. В их национальных паспортах может не хватить места для проставления въездных виз, поэтому в дополнение к национальному им выдается еще специальный паспорт ООН, так называемый ласье-пасье — довольно объемистая книжица с большим количеством страничек для виз.

Служебные поездки — дело нелегкое. Чаще всего они предпринимаются для оперативного решения на месте множества дел организации, поэтому сотрудник должен быть хорошо осведомлен во всех вопросах деятельности Секретариата, быть в курсе переписки не только в пределах круга своих дел, но и круга дел коллег. Он заранее должен знать, с кем предстоит ему встретиться, и быть готовым к общению с десятками знакомых и незнакомых людей. Естественно, это требует постоянного напряженного внимания и практически поглощает все время пребывания в командировке. Не связанное со служебными обязанностями знакомство со страной, куда впервые приезжает сотрудник, сильно затруднено, и в целом поездку отнюдь нельзя рассматривать как туристскую. И все же ездить в командировки от ВМО интересно, хотя, как правило, и очень утомительно. Дни бывают так насыщены различными делами и встречами, что зачастую, возвращаясь вечерами в гостиницу, я валился от усталости не в состоянии даже записать свои впечатления. Приходилось делать это в пути, при перелетах.

В мае 1965 года мне довелось посетить Бразилию и Аргентину, числящиеся в документах ООН и Секретариата ВМО как развивающиеся страны, каковы они и в действительности.

...Южная Америка открылась моему взору с утренней зарей сквозь пелену разорванных высоко-кучевых облаков. Чуть-чуть угадывались горы, линия берега, затем стали видны огни селений, и, наконец, пригороды Рио, водная гладь залива, похожего на широкую реку, и за ней уже под тонкой пеленой утреннего тумана аэродром...

Перед выходом из самолета в Рио-де-Жанейро пассажирам, пересекшим Атлантический океан, от имени САС (Скандинавской авиакомпании) были вручены подарки на память: французские духи «Гарвен» и живой цветок в петлицу...

На аэродроме девушка в форме САС выкрикнула мою фамилию: меня разыскивал водитель машины, присланной за мной Георгом Явдехом, заместителем официального представителя (резидента) Бюро техпомощи ООН.

Рио-де-Жанейро как-то нереально красив. Высокие горы, сочная тропическая зелень на их склонах, пронизанный солнечным светом глубокий залив с белой полосой песчаных пляжей вдоль берега. Все нарядно, ярко, празднично. Но при более близком знакомстве с жизнью этого крупнейшего бразильского города я убедился, что многое в нем плохо организовано, небрежно сделано, не продумано.

Мое наблюдение подтвердилось и во время беседы с директором Метеорологической службы Бразилии доктором Марденом дос Сантос. Этот еще молодой, энергичный человек — специалист в области сельскохозяйственной метеорологии; он сравнительно недавно занял пост директора, предложенный ему новым министром сельского хозяйства, которому подчинена Служба. Министр — ректор провинциального сельскохозяйственного колледжа, в котором доктор Сантос продолжает читать курс метеорологии, не желая порывать с преподавательской деятельностью. Эту работу он считал более стабильной и лучше гарантированной от случайностей, нежели директорская должность в министерстве. «У нас в Бразилии,— говорил он,— с уходом министра автоматически уходят со своих постов и все чиновники, им поставленные, а сколько министр будет оставаться в правительстве и как долго само правительство будет у власти — никто не знает».

Доктор Сантос не в восторге от состояния возглавляемой им Службы, большинство сотрудников которой, как он статал,— люди, случайно занявшиеся метеорологией. Многие из них плохо знали специальность и не желали учиться. Ему стоило большого труда найти среди них людей, которые согласились бы поехать повышать квалификацию за границу в качестве стипендиатов ВМО. Весьма показательно, что, как обнаружилось, в течение последнего года из ста пятидесяти сотрудников Службы лишь четверо брали книги в довольно большой библиотеке учреждений, а периодической литературой по специальности пользовался лишь один — доктор Ратисбопа, возглавляющий отдел научных исследований.

При весьма ограниченных ассигнованиях на Метеорологическую службу в стране в одном лишь Рио-де-Жанейро работают, копируя друг друга, три метеорологических центра, принадлежащие различным ведомствам. Все три, конечно, плохо обеспечены и людьми, и оборудованием, и средствами связи. Объединить их в один хороший центр невозможно из-за соперничества министерств и департаментов, жаждущих «независимости» и «высокого уровня» деятельности, которая не может быть ниже, чем у «соперников».

Доктор Сантос горько сетовал по этому поводу. Я успокоил его, сказав, что пятнадцать лет назад, когда я работал в Москве, там было двенадцать самостоятельных прогностических метеорологических бюро и центров, и это несмотря на то, что у нас в стране с давних времен существует единая государственная гидрометеорологическая служба...

Мне понравилось, что новый директор Службы не просто говорил об имеющихся недостатках, но активно боролся за их Устранение. В докторе Ратисбоне, ветеране и энтузиасте Метеорологической службы, молодой директор нашел хорошего помощника, активно поддерживавшего его в попытках вывести Службу из состояния запустения и косности, в которой она находилась долгие годы.

Сантос, Ратисбона и шофер директора Службы негр Вадо как бы представляли различные слои населения страны. Они могли служить примером разноликости этого интересного народа.

Доктор Сантос — выходец из старинной португальской семьи, еще в XVIII веке переселившейся в Бразилию в числе первых ее колонизаторов; он как бы олицетворяет собой тип «чисто белого» бразильца, которому и «положено» руководящее место в общественной и административной жизни государства.

В жилах доктора Ратисбоны течет и негритянская кровь, и кровь прабабки-индианки, и значительная примесь крови европейских народов, в том числе и немецкой — от одного из родителей. Внешне он типичный европеец, лишь форма верхней губы у него необычна и выдает его частично негритянское происхождение. Вадо — чистокровный африканский негр-мусульманин, очень добродушный и жизнерадостный. Все трое находятся на типичных в Бразилии для цвета их кожи ступенях общественной лестницы. Их зарплата находится в соотношении 4:3:1.

Все трое оказались очень милыми и каждый по-своему интересными людьми. Они помогли мне за короткие дни пребывания в их стране многое увидеть и лучше понять увиденное.

По делам, представлявшим взаимный интерес для Бразильской метеорологической службы и ВМО, мы с доктором Сантосом нанесли визит министру сельского хозяйства.

Перед этим мы зашли перекусить в рыбный ресторанчик неподалеку от здания министерства. В ресторанчике было полно народу, по-южному шумно, пестро и непринужденно. Пища вкусная, острая и недорогая; запивают ее отличным местным белым вином и пивом. Но, несмотря на обилие вентиляторов и близость моря, в ресторанчике было очень жарко: высокая температура и влажность воздуха сводили на нет эффект вентиляции — движение воздуха не приносило прохлады. Холодное вино и пиво помогали не надолго...

Но куда хуже оказалось в министерстве. В кабинете министра испортилась установка для кондиционирования воздуха и было жарко как в пекле. Оказывается, такое случается здесь довольно часто; иной раз не работают и лифты. Так, к сожалению, и было в день нашего визита. Пришлось подниматься на пятый этаж пешком — занятие в жару не из приятных.

Министр выглядел усталым то ли от жары, то ли от множества трудных дел, которые он каждодневно решает. Предложенный мной проект организации метеорологического образования в Бразилии его заинтересовал, он охотно согласился принять помощь ВМО и обещал сделать все необходимое, чтобы ускорить подписание формального соглашения по этому вопросу. Министру хотелось бы получить через ВМО помощь ООН для освоения северо-восточных провинций страны, сельское хозяйство которых эпизодически страдает от засух. Он согласился расширить с помощью ВМО сеть гидрологических и метеорологических станций Бразилии, обещал позаботиться об обеспечении новых станций надежной связью, нужной для включения бразильской метеорологической сети в систему мировой службы погоды. Он выразил также готовность поддержать предложения доктора Сантоса о реформе Метеорологической службы страны в соответствии с современными требованиями. Я был рад услышать это, так как получение подобного заверения было едва ли не главной целью нашего визита.

Позже я убедился, что хотя и не все, но многое из обещанного министр сумел выполнить. Метеорологическая служба Бразилии получила реальную помощь от правительства, которой она долго и малоуспешно добивалась раньше.

Конечно же, для Бразилии разрешение метеорологических проблем не самое главное. И Сантос, и Ратисбона не скрывали, что самое больное место в жизни их страны — низкий жизненный уровень населения, низкая производительность и слабая механизация труда в промышленности и сельском хозяйстве, отрицательный баланс внешней торговли и как следствие постоянный валютный голод.

Я проехал на автомашине по дорогам Бразилии около тысячи километров, побывал в ряде больших и малых городов, многое повидал и услышал. Бразилия, как и Аргентина,— страна аг-рарно-индустриальная, но в отличие от соседки не может обеспечить себя хлебом. Ее основные сельскохозяйственные культуры — кофе, бобы, какао, сахарный тростник и хлопок — выращиваются главным образом на экспорт, и вся экономика страны сильно зависит от состояния мирового рынка, от уровня цен на эти культуры. Значительную часть валютных поступлений Бразилия тратит на покупку пшеницы. Занимая первое место в мире по производству и экспорту кофе, Бразилия вынуждена сокращать и искусственно ограничивать посевы этой культуры; около 10 процентов ежегодного урожая кофе в стране перерабатывается на удобрение.

Даже среди стран Южноамериканского континента Бразилия по своему экономическому положению занимает далеко не лучшее место. В ее границах находится почти 42 процента территории и примерно 32 процента населения Латинской Америки, и в то же время она производит менее 20 процентов валовой продукции и экспортирует лишь около седьмой части того, что приходится на долю всех стран этого континента.

Неофициальная статистика гласит, что из восьмидесятипятимиллионного населения Бразилии около 10 процентов проживает в городах Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро и их пригородах. Около 10 миллионов — «чистые» негры, около половины — мулаты и выходцы из Азии — японцы, китайцы, остальные, то есть около трети населения,— белые. Много немцев — чуть ли не 3 миллиона.

Расовой проблемы в явном виде не существует, в стране внешне как будто бы решена национальная и расовая проблема (во всяком случае в законодательном, правовом и юридическом порядке). Никаких расовых ограничений ни в брачных законах, ни в образовании. Но самая бедная и наименее образованная часть населения все-таки негры. В некоторых штатах (Баия, например) их большинство. Они же составляют основное население трущоб Рио-де-Жанейро.

Население Бразилии растет очень быстро — по 3 миллиона в год. Средняя цифра национального дохода на душу населения составляет 250 долларов в год.

Объективно страна имеет все необходимое для быстрого развития: людей, природные ресурсы, землю и климат, благоприятные для сельского хозяйства; она богата и территориальными резервами. Местные экономисты считают, что стране нужны лишь квалифицированные кадры, хорошо поставленное образование и более совершенная общая организация. Последняя здесь явно не на высоте. Но прежде всего в Бразилии надлежит решить многочисленные социальные и классовые проблемы, без чего вряд ли возможен прогресс, о котором говорят ученые.

Здесь чудовищная смесь нового, современного (например, широкая и четко работающая сеть внутренних национальных авиалиний, связывающая все отдаленные районы страны) и старого, допотопного (неграмотность и ужасная бедность большей части населения, ручной труд в сельском хозяйстве, пренебрежение данными современной науки).

В программу моего визита входило посещение сельскохозяйственного колледжа в Пираси-Каба — небольшом городке в местности, считающейся житницей страны. Здешний колледж готовит агрономов и существует уже много лет. При нем есть кафедра физики и метеорологии, которую можно использовать в качестве ядра для будущего центра подготовки кадров метеоспециалистов Бразилии.

Город Пираси-Каба — родина доктора Сантоса — расположен у реки с водопадом того же названия, что по-индейски означает «место, где останавливается рыба». Действительно, в межень рыба не всегда преодолевает водопад и скапливается здесь. Ее ловят, жарят на вертелах на манер кавказских шашлыков и подают в ресторанчике у самого водопада.

Визит в колледж занял несколько часов. В колледже более двадцати кафедр, в том числе и упоминавшаяся кафедра физики и метеорологии. Факультетов нет, но есть десять отделений. Физико-математическое отделение и кафедру физики и метеорологии возглавляет профессор Сервеллини.

Я обратил внимание на обширность территории колледжа и обилие учебных и разного рода вспомогательных помещений. Но оборудование учебных лабораторий и кабинетов по микрометеорологии довольно примитивное, по остальным же разделам метеорологии — обычное для учебных заведений неметеорологического профиля.

Мы с доктором Сантосом посетили еще городок Кампинас и находящуюся там научно-исследовательскую агрометеорологическую станцию. На хорошо оборудованной метеорологической площадке станции наряду с современными приборами мы увидели огромную, давно вышедшую из употребления «русскую» психрометрическую будку, которую моя;но встретить теперь лишь в метеорологических музеях. Интересными показались мне плоды тропической дыни, заросли сахарного тростника и кофейные плантации на участке станции и вокруг нее. На богатых красноземных почвах хорошо растут все эти необычные в нашей стране культуры.

На обратном пути из Пираси-Кабы мы с доктором Сантосом ненадолго остановились в Сан-Паулу, крупном промышленном городе с четырехмиллионным населением. Здесь мы посетили институт ядомедицины, где повидали множество змей, содержащихся в специальных ямах с гладкими цементными стенами. Демонстратор показывал публике разных змей, держал неядовитых в руках и даже на шее. Среди них были очень красивые; запомнился ложный коралл — оранжево-пятнистая змея необычайно оригинальной окраски.

В Сан-Паулу доктор Сантос меня покинул — его ждали дела в Пираси-Каба,— и я возвращался в Рио-де-Жанейро один, без сопровождающих. Весь обратный путь я чувствовал себя беспомощным среди толпы, разговаривающей только по-португальски, поэтому, как родному, обрадовался Вадо, встретившему меня с автомашиной в аэропорту.

На следующий день рано утром он отвез меня в международный аэропорт, откуда я должен был лететь в Аргентину, на родину еще одного моего коллеги по зимовке в Литл Америке — метеоролога-моряка Альберто Аруиза.

Именно благодаря Альберто у меня сложилось определенное представление об Аргентине еще задолго до приезда туда. В Антарктике, в Международном центре погоды, Альберто, скучая по родине, на протяжении долгой полярной ночи охотно рассказывал нам о природе, о людях своей страны, описывая ее города, обычаи народа, широкую, как море, реку Ла-Плата...

Мне также много рассказывал о своей родине, о состоянии образования, научных исследованиях и организации метеорологической службы и профессор Гарсия, известный специалист в области теоретической метеорологии, декан физического факультета университета в Буэнос-Айресе. Он представлял Аргентину в Международном комитете по атмосферным наукам и неоднократно бывал в Женеве. Метеослужба Аргентины — одна из лучших в Южной Америке. Как я убедился позже, большая заслуга в этом принадлежала профессору Гарсия, на протяжении многих лет возглавлявшему ее и много сделавшему для ее модернизации и обеспечения квалифицированными специалистами.

Человек передовых научных взглядов, Гарсия был известен на родине как «вольнодумец» и даже «чрезмерно левый» для своего официального поста. Не удивительно, что в 1966 году, через год с небольшим после описываемой поездки, в результате одного из столь частых в Аргентине государственных переворотов Гарсия оказался неугодным властям и вынужден был искать работу за границей.

По воле случая из Рио-де-Жанейро я летел в одном самолете с советской делегацией, которую возглавлял академик А. А. Благонравов. Делегация направлялась туда же, куда и я,— на сессию Международного комитета по исследованию космоса и атмосферы (КОСПАР).

Первое мое впечатление о Буэнос-Айресе было самым благоприятным, чему способствовала и солнечная, но не жаркая погода, показавшаяся райской после тропической жары в Рио-де-Жанейро.

Улицы города чистые, прямые, широкие. У приезжего создается впечатление, что Аргентина богата славными генералами, чьи статуи, преимущественно конные, украшают ее города. Памятников генералам так много, что иногда их встречаешь по два на одной площади. На улицах и площадях много зелени.

Бросается в глаза однородность толпы на улицах: повсюду европейские лица, почти не видно ни мулатов, ни негров. В Аргентине по преимуществу живут выходцы из Испании; на юге страны после второй мировой войны появилось значительное количество немцев, в том числе и бывших нацистов, укрывшихся от наказания за совершенные ими в Европе преступления.

Вечером первого же дня я был в советском посольстве на приеме по случаю Дня Победы. Здесь я узнал, что сессия по изучению космоса и атмосферы будет происходить не в Буэнос-Айресе, а в курортном городе Мар-дель-Плата, на юге страны, подальше от политических демонстраций и активных выступлений столичной молодежи, протестовавшей против американского вторжения в Доминиканскую Республику и политики аргентинского правительства, потакающей этой агрессии.

В специальном самолете на Мар-дель-Плата летело шестьдесят делегатов конференции КОСПАРа во главе с президентом профессором Руа.

Два автобуса с полисменом на мотоцикле впереди доставили нас в гостиницу «Провинциалы) на берегу океана. В связи с окончанием сезона гостиница уже было закрылась, но ради нас, участников конференции, ее вновь открыли.

В мае, который соответствует нашему ноябрю, в Рио было как в Сочи летом, в Буэнос-Айресе — как летом в Женеве, тогда как в Мар-дель-Плата — как в сентябре в Ленинграде. Здесь впервые я почувствовал настоящую, столь привычную дома прохладу.

В городе чисто; торговали лишь фруктовые и кондитерские лавочки да еще кафе, чаще всего пустые.

На улицах намного меньше машин, чем в городах Бразилии, и в три-четыре раза меньше, чем в Буэнос-Айресе. Улицы прямые, с отличными мостовыми и тротуарами.

Океан пуст. Необозримые пляжи, но не с бразильским «крахмальным», белым, хрустящим под ногами песком, а с обычным, серым. Погода солнечная, теплая, с небольшим ветерком, но купающихся совсем нет.

Летом Мар-дель-Плата бывает переполнен; в иные месяцы его население превышает миллион человек, тогда как сейчас оно едва насчитывает тысяч триста. Здесь и летом нежарко, сюда едут на купальный сезон, спасаясь от тропической жары, из Перу, Колумбии, Бразилии. Казино, выставки, театры, рестораны и многочисленные отели рассчитаны на большой наплыв приезжих. В подвалах под отелями-небоскребами у самого берега моря оборудованы гаражи, раздевалки, купальни, турецкие бани, кафе, магазины. Все продумано и рассчитано для выкачивания денег из туристов.

В ресторанах и кафе хорошо и быстро кормят, подают отличные местные вина, аргентинские блюда: мясо на вертеле, бифштекс и другие мясные изделия с обязательной острой приправой.

Аргентинская кухня немного сродни грузинской, но помимо барашка здесь любят и говядину, которую готовят в больших кусках — в четверть или половину туши. Делается это обычно на глазах у посетителей ресторана (иногда прямо в центре зала) на специальном очаге или даже в витрине, хорошо видной как сидящим в зале, так и прохожим на улице.

Аргентина обеспечена продуктами питания лучше, нежели Бразилия, но все же ее не назовешь страной изобилия. Как и соседка, она задыхается от нехватки валюты и дефицита внешней торговли. Ее экономика в большой степени зависит от капиталовложений США, а внешняя торговля — от состояния мирового рынка, на котором аргентинскому экспорту приходится конкурировать с экспортом опять-таки США.

Страна аграрно-индустриальная, Аргентина достигла относительно высокого уровня капиталистического развития: продукция ее промышленного производства по объему почти равна продукции, производимой Бразилией, территория и население которой в три раза больше, чем Аргентины.

По традициям, культурному прошлому страна близка к Испании, выходцами из которой являются предки большинства жителей Аргентины. Однако в Аргентине сильно влияние североамериканского капитала и во многом чувствуется влияние американской культуры, образа жизни.

На сессии КОСПАРа и симпозиуме по изучению космоса было много американцев, из-за которых, собственно, сессию перенесли из Буэнос-Айреса в Мар-дель-Плата: студенты университета не захотели видеть в своей столице американских ученых.

На автомашине приехал из Буэнос-Айреса президент Международного союза геодезии и геофизики профессор Каплан, мой старый знакомый по Женеве. Много известных ученых, в том числе Митра из Индии, Маеда из Японии. Доклады о «космической» деятельности сделали представители разных стран. Один за другим выступили ученые из академий наук ФРГ и ГДР. Ведущий заседание вице-президент КОСПАРа Р. Портер из США, предоставляя им слово, делал ударение на словах «Академия наук» и скороговоркой, однако полностью, произносил названия стран Федеративная Республика Германии, Германская Демократическая Республика. Так с трибуны международной научной конференции американскому ученому пришлось признать существование ГДР. Представитель Аргентины принес извинения по поводу непредвиденной необходимости изменить место проведения сессии КОСПАРа и симпозиума. Снова политические вопросы оказались невольно в центре внимания участников научной конференции, хотя прямо об этом ничего с трибуны не говорилось.

Обычно для участников любой научной конференции местные власти устраивают увеселительные прогулки. И для делегатов КОСПАРа был организован выезд на «типичное ранчо», с музыкой, плясками и даже с гарцующими гаучо в пестрых местных одеждах. Сколь ни очевидна была нетипичность этого ранчо — богатейшей усадьбы в десяти километрах от Мар-дель-Плата, но в общем-то делегаты остались довольны.

Погода была с утра явно неблагоприятной: лил дождь, было холодно. Среди ровной открытой местности, напоминающей нашу южную степь, вдруг возник небольшой лесопарк с чудесными хвойными и лиственными деревьями, отлично ухоженными лужайками и асфальтированными дорожками.

Под навесом гостей уже ждали накрытые столы с ломтями белого аргентинского хлеба и бутылками сухого вина нескольких сортов. Рядом, под развесистыми деревьями, горели огромные костры, стояли чудовищного размера жаровни, на которых жарились, пеклись и подкапчивались говяжьи туши, целые горы мяса, колбас, бычьих внутренностей и прочих деликатесов.

Довольно-таки аппетитный запах, распространяемый ими, сразу настроил гостей на веселый лад. Выпив с дороги вина, все разбрелись по усадьбе. К этому времени подоспели верховые — гаучо. На них были широкополые шляпы, темные костюмы, яркие шерстяные шарфы и башлыки, сапоги со шпорами, широкие кожаные пояса. Гаучо гарцевали, улыбались и охотно позировали фотографам.

Потом всех пригласили к столам, и началось пиршество, а после него танцы местных артистов в национальных костюмах, песни под гитару и бубен. У мужчин шаровары на мапер казацких, сапоги гармошкой. Женщины в ярких кофтах и длинных широких юбках. Удивительно красочное зрелище!

По возвращении в Буэнос-Айрес я познакомился с Аргентинским бюро погоды и Управлением метеослужбы. В отличие от Бразилии, бедной квалифицированными метеорологическими кадрами, на факультете у профессора Гарсия работает много специалистов, в том числе и занимающихся гидродинамическими методами предвычисления погоды, использующих электронную вычислительную технику при составлении экспериментальных прогнозов. Не за горами время, когда и в оперативной работе аргентинские метеорологи будут использовать современные методы, на которые уже перешли передовые метеорологические службы многих стран Европы и Северной Америки.

С профессором Гарсия мы проехали за город, где заканчивалось строительство нового университетского городка. В нем уже разместился и работает небольшой центр по подготовке метеорологов для других южноамериканских стран. Руководит центром знакомый мне по прежним встречам в Аргентине Рубен Норсини. Здесь учатся двадцать шесть студентов-иностранцев, получающих стипендию ВМО. Мне были показаны учебные аудитории и подготовленные для студентов пособия, в том числе и комплект синоптических карт для анализа процессов, типичных для южного полушария,— своего рода первый учебный синоптический атлас. Профессор Гарсия выразил желание пригласить в Буэнос-Айрес советских ученых для чтения лекций по физике облаков студентам старших курсов физического факультета и аспирантам и просил меня помочь в этом. Впоследствии благодаря содействию академика Е. К. Федорова удалось организовать поездку профессора Н. С. Шишкина из Главной геофизической обсерватории имени Воейкова в Аргентину для чтения курса лекций.

За всеми этими деловыми визитами и беседами у меня едва хватило времени повидаться с Альберто Аруизом. Он успел только познакомить меня с семьей, показать Бюро погоды аргентинских военных моряков, а заодно и яхт-клуб, расположенный на берегу Ла-Платы. К сожалению, мы даже не смогли наговориться вволю. Мне надо было уезжать: через несколько дней в Женеве открывалась сессия Исполкома ВМО.

Прошло немногим меньше года после возвращения из Южной Америки, как мне снова пришлось отправиться в западное полушарие. На сей раз в Северную Америку, в Нью-Йорк. Вот там-то я и встретился с остальными литламериканцами... Но не буду забегать вперед.

Я летел на сессию Консультативного комитета ООН. Заодно решил побывать в американских центральных метеорологических учреждениях в Вашингтоне, в том числе и в Мировом метеорологическом центре.

Через своего американского коллегу Гордона Картрайта, зимовавшего в 1957 году на советской антарктической научной станции в Мирном, я связался с директором этого Центра доктором Томпсоном и получил согласие посетить Вашингтон в середине марта, перед сессией Консультативного комитета. Генеральный секретарь ВМО А. Девис поддержал меня в этом, и 14 марта 1966 года я вылетел в США. Полет в Вашингтон был спланирован так, что мне предстояла одна пересадка в Нью-Йорке с переездом из одного аэропорта в другой. На это отводилось вместе с таможенными формальностями около трех часов...

Сколь ни совершенно обслуживание пассажиров на международных авиатрассах, никто не может быть гарантирован от случайностей. Я убедился в этом очень скоро.

Уже стюардессы приступили к обычному ритуалу демонстрации внимательности и заботы об удобстве пассажиров, проверили, надежно ли пристегнуты ремни к креслам, и самолет начал разгон, как вдруг вместо того, чтобы оторваться от земли, наш самолет ДС-8 прекратил взлет и с выключенными двигателями покатился по взлетной полосе, едва сдерживаемый тормозами... Командир корабля подчеркнуто спокойно извинился за непредвиденную задержку по технической причине. Как длительна будет задержка, обещали сказать несколько позже...

Через два часа мы были уже в воздухе и, набирая высоту, пролетели над знакомыми мне «воротами», промытыми Роной между отрогами Альп и Юрой; затем пошла покрытая облачностью французская земля. Еще через час в облаках появились большие разрывы, через которые можно было видеть далеко внизу заснеженные Пиренеи — франко-испанскую границу. Над Испанией и Португалией летели уже в условиях ясной, безоблачной погоды, но так высоко, что Мадрид был виден лишь большим смутным пятном. Зато португальская столица предстала во всей красе: самолет снизился, чтобы сделать короткую остановку в Лиссабоне, заправиться горючим, перед тем как пересечь Атлантический океан.

В аэропорту, в зале для транзитных пассажиров, тщательно охраняемом салазаровской полицией и наглухо изолированном от остальных помещений вокзала, было непроходимо скучно и малолюдно. Унылой обстановки этого места не в состоянии разрядить ни торговля сувенирами, ни даже раздача каждому пассажиру бесплатно небольших бутылочек с отличным португальским вином... Через полчаса пассажиры без сожаления покинули лиссабонский аэровокзал.

Когда мы подлетали к Нью-Йорку, уже спустились густые сумерки. Город был окутан плотной дымкой, едва пробиваемой светом вечерних огней: под крыльями самолета мелькнуло что-то огромное, дымное, одновременно расплывчато-серое и местами яркое. Затем показалась широкая лента шоссе, водная гладь залива и, наконец, аэродром в какой-то низине — как оказалось, на острове Лонг-Айленд.

Как ни странно, но порядка в Нью-йоркском аэропорту имени президента Кеннеди заметно меньше, чем, скажем, в аэропортах Швейцарии или Франции: отсутствуют точные и четкие указатели, не так просто получить и устную информацию. Нет и той безукоризненной чистоты, которая присуща лучшим международным аэропортам Европы.

Не без труда разыскиваю зал, куда поступает багаж, привезенный самолетами из Европы. Вот и мой неразлучный спутник в странствиях — видавший виды чемодан, оклеенный со всех сторон рекламными ярлыками отелей пяти континентов (в Антарктиде отелей пока нет). Таможенный чиновник, не взглянув не только на чемодан и его содержимое, но даже на меня, ставит свой таинственный знак, служащий пропуском внутрь страны, и как бы между прочим спрашивает:

— Вам в Вашингтон? — Получив утвердительный ответ, добавляет: — Можете оставить чемодан вот там, слева; его перевезут к очередному самолету на Вашингтон.

Я благодарю таможенника и выхожу на площадь перед зданием аэропорта, где, по словам Картрайта, должен быть желтый автобус для проезда на аэродром внутренних авиалиний. Нахожу остановку и сам автобус и, заняв в нем место, пытаюсь оглядеться. Уже темно, и даже при ярком уличном освещении это нелегко сделать. Вижу уходящую вдаль огромную дугу огней, огибающую комплект зданий аэропорта. С внешней и внутренней сторон дуги потоки автобусов и автомашин.

Автобус трогается, я переключаю свое внимание на остановки, названия которых водитель объявляет привычной скороговоркой, а надписи на щитах в куче других объявлений и указателей не всегда удается заметить. Вот и здание национальных авиалиний. Разыскиваю нужную мне конторку, оформляю билет. Коротаю время, изучая карту города, купленную в киоске. В зале ожидания людно, накурено и не очень чисто. Пассажиры проходят через зал сплошным потоком, задерживаясь на пять — десять минут в ожидании, когда объявят посадку на нужный им рейс. Самолеты вылетают часто. Все буднично, серо и не очень привлекательно, а потому и утомительно. Сказывается и усталость от длительной дороги, сдвиг во времени на целых шесть часов по сравнению с Европой: в Женеве уже глубокая ночь.

Попав наконец в Вашингтон, я убедился: этот город стоит путешествия через океан и бессонной ночи в кресле самолета. Среди многих достопримечательностей американской столицы специального упоминания заслуживают музеи. Они доступны всем не только потому, что вход в них бесплатный, но и благодаря четкой и предельно ясной системе демонстрации экспонатов. Смитсонианский музей естественной истории без преувеличения можно назвать образцовым, в нем есть чему поучиться многим аналогичным музеям мира, в том числе и нашим антирелигиозным музеям. Более гармоничного сочетания высокого научного уровня подачи материала с простотой пояснений мне нигде не приходилось встречать. Любопытно, что почти во всех музеях за 25 центов можно взять радиопроводника по залам, обеспечивающего посетителя автономной лекцией-пояснениями о важнейших экспонатах.

Американская столица любопытна в архитектурном отношении. Если рассматривать общественные и жилые здания города каждое в отдельности, то они производят обычно хорошее впечатление: красивы, нарядны, построены из хороших материалов, часто в классическом древнегреческом или древнеримском стиле. Когда же смотришь на городской архитектурный ансамбль как на нечто целое, то скорее чувствуешь, чем понимаешь, что городу не хватает чего-то главного, что объединяло бы его, придавало бы законченность и столь важный для каждого города общий стиль или дух. Человек, мало понимающий в архитектуре, каким автор не стесняется показаться читателю, может прийти к вполне логичному выводу, что Вашингтон строило много хороших архитекторов, над которыми не было квалифицированного надзора со стороны главного городского зодчего. Так ли это на самом деле, я до конца не уверен.

Ключевая проблема современного Вашингтона — проблема паркинга, то есть возможности найти место для стоянки автомобиля. Это настолько серьезно сейчас, что в ряде случаев горожане не в состоянии пользоваться личными автомашинами, а для многих живущих за городом это весьма существенно. Со мной произошел такой анекдотичный случай. Профессор Немайес с супругой и я собрались на выставку картин. Нас взялся подвезти на своей машине бывший ученик профессора, мексиканский коллега, работающий сейчас в США. За рулем машины сидела его жена. Трижды объехав весь блок домов, примыкающий к зданию Национальной художественной галереи, и не найдя места для стоянки, она вынуждена была высадить нас у подъезда и отправиться искать место, чтобы поставить машину. Место это в конце концов ею было найдено... лишь дома. Мексиканская чета прибыла на выставку с большим опозданием на такси. Такого рода неудобства, как говорили мои коллеги,— одна из причин переселения многих американцев из крупных городов в маленькие.

Проблема паркинга способствует здесь процветанию владельцев предприятий, располагающих собственными земельными участками, пригодными для частных автостоянок. Одной из таких частных автостоянок, быстро приобретшей известность в центральной части города, стал ресторан «У Блэкки», в недалеком прошлом невзрачная закусочная с чахлым садиком во дворе.

Именно в этот популярный ресторан, стилизованный под «дикий запад», яркий, броский, с картинами из жизни ковбоев, и привели меня полярники — друзья по антарктической зимовке. «Литламериканцы сегодня встречаются у Блэкки»,— заявил мне Билл Вайент, который в 1957 году на станции Литл Америка был моим соседом в крохотной шестиметровой комнатке, служившей нам домом в течение долгой полярной ночи. Теперь он работал в отделе антарктических исследований Национального метеорологического центра США.

Билл пришел за мной в здание Национального фонда науки в кабинет доктора Альберта Крери, бывшего научного руководителя нашей зимовки в Литл Америке. Кроме работающих с ним бывших литламериканцев Фреда Фопея и Тома Грея Билл привел еще одного метеоролога — Мортона Рубина, зимовавшего в 1958 году на советской антарктической станции в Мирном.

Доктор Крери угостил нас кофе, поговорил о делах, связанных с его намечавшейся на следующий год поездкой в Антарктику, затем извинился, так как был вынужден покинуть нас. Он отправился на совещание к «ви-ай-пи» (это начальные буквы слов, означающих «очень важные персоны»), то есть к высокому начальству.

Проводив его, мы вскоре большой компанией отправились к «Блэкки», где и провели часа полтора за веселой беседой. Вот уж когда мы наговорились вдоволь! Конечно же, вспоминали Литл Америку, нашу столовую — «месс-рум» и матросов-поваров, готовивших из обычных консервов блюда под громкими названиями. Одно из таких яств —«луковый суп по-французски» — мы отведали у «Блэкки» и обнаружили, что это блюдо, очень ароматное и тонкое, имело мало общего с похлебкой, которую готовил в Антарктике под таким же названием наш повар Джим. Жан Альт тогда утверждал, что ничего подобного он во Франции никогда не ел, а Джим так и не мог понять, похвала ли это или порицание. Разумеется, все мы вместе с Жаном усиленно хвалили стряпню Джима, но убедить его в искренности наших похвал до конца, кажется, так и не смогли.

Наблюдая, как работают у «Блэкки» вышколенные официанты, Билл заметил, сколько-де ребята ни стараются, но им далеко до дежурных полярников нашей «месс-рум», умудрявшихся запускать вдоль длинного, обитого цинком стола наполненные снедью тарелки таким образом, что они останавливались напротив каждого сидящего за столом.

Это замечание послужило толчком к тому, что застольная беседа получила неожиданно новое направление: заговорили о сервисе.

— Ну, пошло! Янки оседлали любимого коня, дня не могут прожить, чтобы не похвастаться своим сервисом, — заметил Мор-тон Рубин.

Впрочем, американцы но без основания гордятся сервисом. Я позволю сделать небольшое отступление и поделиться своими впечатлениями об этой отрасли человеческой деятельности.

В обслуживании населения американцы действительно добились многого, поставив дело на прочную рациональную основу. Но я считаю, что их во многом превзошли европейцы. Например, в Швейцарии этому виду бизнеса сумели придать нечто внешне неуловимое, приятно отличающееся от стандартного американского сервиса — элементы домашнего уюта, теплоты и приветливости, выходящей за рамки обычной вежливости служащих и клиентуры.

Скажем, в том же Вашингтоне бесспорно хороши кафетерии или закусочные в магазинах, называемых аптечными. Там и кормят вкусно, быстро, и пища всегда свежая, разнообразная, и в помещениях чисто, и они хорошо проветриваются, но им далеко до уюта и непередаваемой прелести маленьких швейцарских или французских ресторанчиков. Хозяева и немногочисленная прислуга этих заведений непостижимым образом умеют не просто обслужить вас, но и дать вам почувствовать, что вы здесь желанный гость, почти родной человек, которому всегда рады. Трудно сказать, чего в этом больше: профессионального мастерства или врожденного умения быть приятным посетителю. Не потому ли в европейских странах, где развит туризм, маленькие ресторанчики успешно конкурируют с большими кафе и ресторанами?

Есть и в США маленькие закусочные, в которых кормят стандартными блюдами из полуфабрикатов. Кормят в общем неплохо, но как-то очень уж по-деловому, грубовато, если сравнивать с европейскими традициями, где формула «плати — получай» никогда не выступает в той открытой, прямой форме, в которой она постоянно проявляется в американских кафе.

Многие другие виды обслуживания обеспечивают населению удобства, позволяют экономить много времени. В этом американцы достигли удивительных успехов и высокой точности. Вот, к примеру, хотя бы такой факт. Когда я собирался лететь из Вашингтона в Нью-Йорк, сотрудники Национальной авиакомпании сказали, что если я желаю, то за мной в 13 часов 15 минут заедет их автомашина (нечто вроде маршрутного такси). Зная расстояние от гостиницы до аэродрома и то, что самолет улетает в 14 часов 05 минут, я усомнился, успею ли доехать до аэродрома и оформить билет и сдачу багажа. Меня заверили, что все будет в порядке. И действительно, за мной заехали одной минутой раньше условленного времени. Шофер успел еще сходить к портье разменять деньги, затем по пути в другом отеле он прихватил еще двух пассажиров. Ехал без видимой спешки, строго соблюдая предписания дорожных знаков (однако там, где это разрешалось, скорость по спидометру достигала 90 миль в час, то есть была около 150 км/час). Ровно за полчаса до отлета самолета он высадил нас у подъезда аэропорта. На оформление билета и багажа ушло немногим более одной минуты. Таким образом, у меня оказалось еще свободное время, чтобы выпить чашечку кофе и за 15 минут до старта занять свое место в самолете. С того момента, когда я покинул номер в гостинице, прошло меньше часа, то есть меньше времени, которое по правилам Аэрофлота пассажир должен провести на аэродроме после регистрации.

Благодаря такой экономной организации времени я имел возможность потратить половину дня на знакомство с Вашингтоном, а не на транспортные мытарства. Самое привлекательное в этом виде обслуживания — полное пренебрежение письменным оформлением сервиса, выдачей всяческих квитанций и заполнением заявок.

В сущности этим отступлением о сервисе я мог бы заключить свои записки. Почти со всеми коллегами-литламериканцами, кроме Ника Ропара, я повидался, и, казалось бы, тема исчерпана, но мне хочется еще рассказать о вторичном посещении Нью-Йорка тогда же, в 1966 году, по возвращении из Вашингтона, когда у меня было достаточно времени, чтобы приглядеться к городу получше.

Правда, о Нью-Йорке написано так много, что я рискую повторить уже многократно сказанное другими.

Прежде всего он своеобразно красив. С высоты сто второго этажа Эмпайр Стэйт Билдинг — небоскреба, претендующего называться «восьмым чудом света»,— в погожий солнечный день видны не только весь остров Манхэттен и другие городские районы — Бронкс, Бруклин, Нью-Джерси, Куинс, Стэйт-Айленд, но и соседние штаты—Пенсильвания, Коннектикут, Массачусетс и Нью-Джерси.

Отсюда отлично видны гавань, многочисленные причалы на реке Гудзоне, знаменитые нью-йоркские мосты: Бруклинский, Манхэттенский, Вильямсбургский, Куинсборо — через Ист-ри-вер, Георга Вашингтона — через Гудзон, наконец, новый, с рекордно длинной стрелой пролета Верзано-бридж — через пролив между островами Лонг-Айленд и Стейт-Айленд. Этот мост, несмотря на свою огромную длину, очень изящен, кажется легким, почти невесомым — настоящее чудо современной инженерной техники.

Все же нью-йоркские тоннели, соединяющие Манхэттен с Бруклином, Куинсом и Нью-Джерси, мне по душе больше мостов. Они обладают огромной пропускной способностью. Это исключительно интересные в инженерном отношении, высокоэкономичные сооружения, хотя внешне не столь эффектные, как мосты. И те и другие связаны системой широких, пересекающихся на разных уровнях путей, выводящих за город или разветвляющихся на городские улицы.

Но одной из таких дорог мы с профессором Ромером проехали километров шестьдесят к северу, в штат Нью-Джерси, на геологическую обсерваторию Колумбийского университета. Она помещается в бывшем имении какого-то богача, завещавшего свой загородный дом на высоком берегу Гудзона с солидным участком земли вокруг университету. Так как на территории поместья был и большой пруд, то его приспособили под опытовый бассейн океанологов, небольшая лаборатория которых разместилась здесь же. Глава лаборатории доктор Уильям Донн познакомил с программой своих исследований. Меня очень заинтересовали работы, связанные с обнаружением циклонов в открытом океане геофизическими методами.

Из окна рабочего кабинета доктора Донна открывался чудесный вид на невысокие холмы, омываемые полноводной широкой рекой, покрытые нетронутыми лесами. Доктор Донн не без грусти заметил, что это место нравится многим, в том числе губернатору штата Нью-Йорк миллионеру Рокфеллеру и членам его семьи, виллы которых, к несчастью, располо;кены на противоположном берегу реки. Оказывается, Рокфеллеры любят нетронутый лес, а может быть, только вид его. Но здание обсерватории, единственное в округе, возвышается над лесом и, следовательно, «портит» картину «нетронутой природы».

Ценой крупных денежных субсидий Рокфеллеры добились у попечительского совета университета согласия искусственно расширить площадку перед зданием обсерватории, пересадить на нее высокие деревья, которые бы скрывали здание целиком. Работы эти уже начались тогда и велись индустриальными методами. Нет сомнений, что теперь они уже завершены и чудесный вид из окон обсерватории закрыли деревья.

— Наука от этого, правда, не пострадает, но мы, грешные, лишимся части земных радостей, пока еще доступных нам, — закончил доктор Донн свой не очень-то веселый рассказ.

В этот же день профессор Ромер показал мне среднюю школу, в которой учатся его сыновья, и городок Перл-Ривер, где он живет.

Школа мне понравилась как хорошей организацией обучения, так и гибкостью программы. Старшеклассник может изучать предметы, которые ему нравятся и которые понадобятся ему в практической жизни или в высшей школе. В то же время программа позволяет свести к минимуму изучение предметов, кажущихся молодому человеку менее нужными для избираемого им будущего. Исключение составляет родной язык, изучение которого обязательно в полном объеме для всех оканчивающих школу. Желающие могут в этой же школе изучать в полном объеме все предметы, получая по окончании соответствующий аттестат, дающий право на поступление в любой вуз. Это доступно обычно только наиболее успевающим, самым сильным учащимся.

Много внимания школа уделяет физической подготовке учащихся и получению ими практических знаний в машинописи, стенографии, по автоделу, домоводству, в работе на механических станках. Обучение доводится до получения, скажем, водительских прав, официальной квалификации секретаря... Оканчивающий среднюю школу в принципе должен быть готов к самостоятельной работе на государственной службе или в частной фирме без дополнительного обучения на курсах. Аттестат зрелости, выдаваемый выпускнику школы, по американским понятиям, не может быть чисто символическим документом.

Перл-Ривер оказался типично американским городом-сателлитом, каких много вокруг Нью-Йорка и Вашингтона. В нем есть весь ассортимент учреждений, обеспечивающих существование по американскому стандарту: торговый центр (универмаг и продовольственные магазины), школы, церковь, гольф-клуб, несколько спортивных площадок, кафе, баров и ресторанов, автокино (стоянка для автомашин с большим киноэкраном и установкой для демонстрации фильмов, которые смотрятся зрителями прямо из машин) и бовлинг — специально оборудованный зал для игры в кегли, сбиваемые большими тяжелыми шарами. Их бросают, захватывая тремя пальцами, в специально высверленные отверстия. Кегли подбираются и расставляются автоматом. Есть в городке и свой полевой аэродром для пилотов-любителей.

Интересно, что в одном из ресторанов два дня в неделю вечерами работает официанткой дочь профессора Ромера, студентка колледжа. Родители считают, что эта работа послужит девушке хорошей жизненной школой, приучит ее к самостоятельности, к тому же даст ей личный доход — деньги на развлечения, на расходы по обучению, бензин для автомашины. Такой подход к проблеме трудового воспитания детей довольно типичен для США, где даже в богатых семьях не принято «баловать» будущих бизнесменов.

Много необычного и в Нью-Йорке, и в маленьких американских городках. Но пожалуй, это лишь при первом знакомстве с их жизнью. Когда же проходит острота новизны и вникаешь в мелочи американского быта, начинаешь понимать, что и здесь, как и повсюду на нашей планете, жизнь большинства людей проходит в труде, заботах о насущных нуждах, хотя, конечно, пресловутый американский образ жизни накладывает свой особый отпечаток, выражающийся в постоянной гонке за призрачным успехом в надежде разбогатеть.

Сознаюсь вам, дорогой читатель, сколь ни увлекательны наша работа для непосед, наши странствия по белу свету, но, помыкавшись эдак по чужим широтам и долготам, у меня вдруг появляется желание отвлечься от суеты и спешки. Оно не оставляет меня до тех пор, пока моя нога снова не ступит на землю родного Ленинграда, пока я полной грудью не вдохну бодрящий ветер Балтики. Ведь только на родине и можно отдохнуть, как говорится, и телом, и душой.

И тогда мой испытанный товарищ по странствиям — чемодан, оклеенный рекламными ярлыками отелей пяти континентов,— был поставлен в стенной шкаф. Только надолго ли?..

Об авторе

Астапенко Павел Дмитриевич, профессор, доктор географических наук. Родился в 1917 году на Украине, в Корсуни (ныне гор. Корсунь-Шовченковский). Работает проректором Ленинградского высшего авиационного училища Гражданской авиации и заведующим кафедрой авиационной метеорологии; участвовал в 3-й и 7-й советских антарктических экспедициях; в 1964—1966 годах занимал пост заместителя генерального секретаря Всемирной метеорологической организации в Женеве.

Автор более 70 научных работ, в том числе пяти монографий по проблемам авиационной метеорологии, климатографии, биометеорологии и природе Антарктики. П. Д. Астапенко опубликовано 10 научно-популярных очерков и книг о его путешествиях, в том числе «Литл Америка», «Путешествие за тридевять земель», «Путешествие к острову четырех вулканов», а также статьи в журналах «Природа», «Знание — сила», «Нева» и других. В альманахе печатается впервые.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу