7
- Уэнтворт - свинья, - таков был приговор Малыша, когда Смок сказал ему о своих подозрениях.
- И Лора Сибли тоже, - прибавил Смок. - Она уверена, что у него есть картофель, но молчит об этом и только добивается, чтобы он поделился с нею.
- А он не желает? - Малыш проклял грешный род человеческий в одной из самых блистательных своих бранных импровизаций и перевел дух. - Оба они настоящие свиньи. Пускай Господь Бог в наказание сгноит их в цинге - вот все, что я имею сказать по этому поводу. А сейчас я пойду и расшибу Уэнтворту башку.
Но Смок был сторонником дипломатических переговоров. В эту ночь, когда все в лагере спало и стонало во сне или, быть может, стонало, не в силах уснуть, Смок постучал у дверей неосвещенной хижины Уэнтворта.
- Выслушайте меня, Уэнтворт, - сказал он. - Вот здесь, в мешке, у меня на тысячу долларов золотого песка. Я один из богатых людей в здешних краях, я могу себе это позволить. Боюсь, что у меня начинается цинга. Дайте мне одну сырую картофелину - и это золото ваше. Вот попробуйте на вес.
Смок содрогнулся от радости: Эймос Уэнтворт в темноте протянул руку и попробовал на вес мешок с золотом. Потом Смок услыхал, как Уэнтворт шарит под одеялом, и почувствовал, что в руку ему вложили уже не тяжелый мешочек, а картофелину; да, это, несомненно, была картофелина величиной с куриное яйцо и теплая оттого, что лежала у Уэнтворта под боком.
Смок не стал дожидаться утра. Они с Малышом боялись, что два самых тяжелых пациента могут умереть каждую минуту, и тотчас отправились в их хижину. В чашке они несли тысячедолларовую картофелину, истертую, размятую вместе с шелухой и приставшими к ней песчинками; и эту жидкую кашицу они по нескольку капель зараз вливали в страшные черные дыры, которые некогда были человеческими ртами. Всю долгую ночь, снова и снова сменяя друг друга, Смок и Малыш давали больным картофельный сок, втирали его в распухшие десны, в которых шатались и постукивали зубы, и заставляли несчастных тщательно глотать каждую каплю драгоценного эликсира.
Назавтра к вечеру в состоянии обоих пациентов произошла чудесная, прямо невероятная перемена. Они уже не были самыми тяжелыми больными в лагере. Через сорок восемь часов, когда была выпита последняя капля картофельного сока, оба они оказались вне опасности, хотя и далеки еще от полного выздоровления.
- Вот что, - сказал Смок Уэнтворту. - У меня есть в этих краях золотоносные участки, мой вексель вам оплатят где угодно. Даю вам до пятидесяти тысяч, по пятьсот долларов за каждую картофелину. Это будет сто штук.
- А золотого песку у вас больше нет? - осведомился Уэнтворт.
- Мы с Малышом наскребли все, что взяли с собой. Но, честное слово, мы с ним стоим несколько миллионов.
- Нет у меня никакого картофеля, - решительно заявил Уэнтворт. - Мне и самому он нужен. Только одна картофелина у меня и была, та, которую я вам отдал. Я берег ее всю зиму, боялся, что заболею. Нипочем бы ее не продал, да мне нужны деньги на дорогу. Когда река вскроется, я поеду домой.
Хоть картофельный сок и кончился, на третий день стало ясно, что те двое, которых им лечили, идут на поправку. Тем, кому сока не давали, становилось все хуже и хуже. На четвертое утро были похоронены еще три страшных тела, изуродованных болезнью. Пройдя через это испытание, Малыш сказал Смоку:
- Ты пробовал на свой лад. Теперь я попробую по-своему.
И он прямиком отправился к Уэнтворту. Что произошло в хижине Уэнтворта, он рассказывать не стал. Когда он вышел оттуда, суставы его пальцев были расшиблены и ободраны, а физиономия Уэнтворта оказалась вся в синяках, и он еще долгое время держал голову как-то боком на искривленной и негнущейся шее. Нетрудно было объяснить это странное явление: на шее Уэнтворта красовались иссиня-черные отпечатки пальцев - четыре пятна по одну сторону и одно - по другую.
Затем Смок с Малышом нагрянули к Уэнтворту, вышвырнули его за дверь прямо в снег и все в хижине перевернули вверх дном. Приковыляла Лора Сибли и тоже стала лихорадочно искать.
- Ничего ты не получишь, старуха, хотя бы мы откопали целую тонну, - заверил ее Малыш.
Но их постигло не меньшее разочарование, чем Лору Сибли. Они даже пол весь изрыли - и все-таки ничего не нашли.
- Я бы стал его поджаривать на медленном огне, он бы у меня живо заговорил, - с полной серьезностью предложил Малыш.
Смок покачал головой.
- Да ведь это убийство, - стоял на своем Малыш. - Бедняги, он же их убивает. Уж прямо взял бы топор, да и рубил бы головы - и то лучше.
Прошел еще день. Смок и Малыш неотступно следили за каждым шагом Уэнтворта. Несколько раз, едва он с ведром в руках выходил к ручью за водой, они словно невзначай направлялись к его хижине, и он поскорей возвращался, так и не набрав воды.
- Картошка у него припрятана тут же в хижине, - сказал Малыш. - Это ясно, как день. Но в каком месте? Мы все перерыли. - Он поднялся и натянул рукавицы. - Я все-таки ее найду, хотя бы мне пришлось по бревнышку растащить эту паршивую лачугу.
Он посмотрел на Смока. Тот не слушал, лицо у него было напряженное, взгляд отсутствующий.
- Что это с тобой? - в сердцах спросил Малыш. - Уж не собираешься ли ты подцепить цингу?
- Просто я стараюсь кое-что вспомнить.
- Что вспомнить?
- Сам не знаю. В том-то и беда. Но это очень важно, только бы мне вспомнить.
- Смотри, брат, как бы тебе не свихнуться, - сказал Малыш. - Подумай, что тогда со мной будет! Дай своим мозгам передышку. Поди помоги мне растащить ту хижину. Я бы ее поджег, да боюсь, картошка спечется.
- Нашел! - выкрикнул Смок и вскочил на ноги. - Вот это я и хотел вспомнить. Где у нас бидон с керосином? Живем, Малыш! Картофель наш!
- А в чем фокус?
- Вот увидишь, - загадочно сказал Смок. - Я всегда тебе говорил, Малыш, плохо, когда человек не знаком с художественной литературой, - она даже на Клондайке полезна. Вот сейчас мы проделаем одну штуку, о которой написано в книге. Я ее читал еще мальчишкой, и это нам очень пригодится. Идем.
Спустя несколько минут в мерцающем зеленоватом свете северного сияния они подкрались к хижине Уэнтворта. Осторожно, бесшумно полили керосином бревенчатые стены и особенно тщательно - дверь и оконные рамы. Потом чиркнула спичка, и они смотрели, как вспыхнуло и разгорелось пламя, освещая все вокруг. Отойдя в тень, они ждали.
Из хижины выскочил Уэнтворт, дикими глазами поглядел на огонь и бросился назад. И минуты не прошло, как он снова появился на пороге; на этот раз он шел медленно, низко пригнувшись под тяжестью огромного мешка. Нетрудно было догадаться, что в этом мешке. Смок и Малыш кинулись на Уэнтворта, точно голодные волки. Они обрушились на него одновременно справа и слева. Он едва не упал, придавленный своим мешком, который Смок для верности наскоро ощупал. Уэнтворт обхватил руками колени Смока и запрокинул к нему мертвенно-бледное лицо.
- Берите все! Оставьте мне дюжину, только дюжину!.. Полдюжины!.. - пронзительно завопил Уэнтворт. Он оскалил зубы и в слепом бешенстве хотел было укусить Смока за ногу, но передумал и опять стал клянчить. - Только полдюжины! - выл он. - Только полдюжины! Я сам хотел вам завтра все отдать. Да, да, завтра. Я сам собирался. Это жизнь! Это спасение! Только полдюжины!
- Где другой мешок? - оборвал его Смок Беллью.
- Я все съел, - ответил Уэнтворт, и ясно было, что это чистая правда.
- Здесь в мешке все, что осталось. Берите все. Дайте мне только несколько штук.
- Все съел! - воскликнул Малыш. - Целый мешок! А эти бедняги мрут, потому что у них нет ни единой картофелины! Вот тебе! Вот! Вот! Вот тебе! Свинья! Скотина!
Он с размаху пнул Уэнтворта ногой. Первый же пинок оторвал Уэнтворта от Смока, колени которого он обнимал. Второй опрокинул его в снег. Но Малыш бил еще и еще.
- Побереги пальцы, - только и сказал Смок.
- Ясно, - ответил Малыш. - Я его пяткой. Увидишь, я ему все ребра переломаю. Я ему челюсть сверну. На тебе! На! Эх, жалко, что на мне мокасины, а не сапоги. Ах ты свинья!
|