Мир путешествий и приключений - сайт для нормальных людей, не до конца испорченных цивилизацией

| планета | новости | погода | ориентирование | передвижение | стоянка | питание | снаряжение | экстремальные ситуации | охота | рыбалка
| медицина | города и страны | по России | форум | фото | книги | каталог | почта | марштуры и туры | турфирмы | поиск | на главную |


OUTDOORS.RU - портал в Мир путешествий и приключений

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Наша маленькая хозяйка чувствительна, как птичка, - говорил Терренс, беря с подноса коктейль, которым А-Ха обносил присутствующих.

Время было предобеденное, и Грэхем, Лео и Терренс Мак-Фейн случайно сошлись в бильярдной.

- Нет, Лео, - остановил ирландец молодого поэта. - Хватит с вас одного. У вас и так горят щеки. Еще коктейль - и вас совсем развезет. В вашей юной голове идеи о красоте не должны затуманиваться винными парами. Пусть пьют старшие. Чтобы пить, требуется особый талант. У вас его нет. Что же касается меня...

Он опорожнил свой стакан и замолчал, смакуя коктейль.

- Бабье питье, - презрительно покачал он головой. - Не нравится. Не жжет. И букета никакого. Ни черта. А-Ха, мой друг, - подозвал он китайца, - устройка мне смесь из виски с содовой в таком длинномдлинном бокале и, знаешь, настоящую - вот столько. - Он вытянул горизонтально четыре пальца, показывая, сколько ему надо налить виски; и, когда А-Ха спросил, какого виски он желает, Терренс ответил: - Шотландского или ирландского, бурбонского или ржаного - все равно, какой под руку попадется.

Грэхем только кивнул китайцу и, смеясь, обратился к ирландцу:

- Меня, Терренс, вам ни за что не напоить. Я не забыл, каких хлопот вы наделали О'Хэю.

- Ну что вы! Что вы! Это была чистейшая случайность, - ответил тот. - Говорят, что если у человека скверно на душе, так его может свалить с ног одна капля.

- Ас вами это бывает? - спросил Грэхем.

- Никогда этого со мной не случалось. Мой жизненный опыт весьма ограничен.

- Вы начали, Терренс, насчет... миссис Форрест, - просящим тоном напомнил Лео. - И как будто хотели сказать что-то очень хорошее...

- Разве о ней можно сказать что-нибудь другое, - возразил Терренс. - Я сказал, что у нее чувствительность птички, но не чувствительность трясогузки или томно воркующей горлицы, а как у веселых птиц, например, у диких канареек, которые купаются в здешних фонтанах, разбрасывая солнечные брызги, всегда поют и щебечут, и их сердечко точно пылает на золотой грудке. Вот и маленькая хозяйка такая же. Я много за ней наблюдал.

Все, что на земле, под землей и на небе, радует ее и украшает ее жизнь: цветок ли мирта, который не по праву нарядился в пурпур, когда ему нельзя быть красочнее бледной лаванды; или яркая роза - знаете, этакая роскошная роза "Дюшес": ее чуть покачивает ветер, а она только что распустилась под жаркими лучами солнца... Про такую розу Паола мне сказала однажды: "У нее цвет зари, Терренс, и форма поцелуя". Для маленькой хозяйки все радость: серебристое ржание Принцессы, звон колокольчиков в морозное утро, прелестные шелковистые ангорские козы, которые бродят живописными группами по горным склонам, багряные лучины вдоль изгородей, высокая жаркая трава на склонах и вдоль дороги или выжженные летним зноем бурые горы, похожие на львов, приготовившихся к прыжку. А с каким почти чувственным наслаждением она подставляет шею и руки лучам благодатного солнца!

- Она душа красоты, - пролепетал Лео. - За такую женщину можно умереть; я это вполне понимаю.

- Но можно и жить для них и любить эти восхитительные создания, - добавил Терренс. - Послушайте-ка, мистер Грэхем, я открою вам один секрет. Мы, философы из "Мадроньевой рощи", люди, потерпевшие крушение в житейском море, заброшенные сюда, в эту тихую заводь, где мы живем щедротами Дика, мы составляем братство влюбленных. И у всех у нас одна дама сердца - маленькая хозяйка. Мы беспечно теряем дни в мечтах и беседах, мы не признаем ни бога, ни черта, ни родины, но мы все - рыцари маленькой хозяйки и дали обет верности ей.

- Мы готовы умереть за нее, - подтвердил Лео, медленно склоняя голову.

- Нет, мальчик, мы готовы жить для нее и сражаться за нее. Умереть - дело несложное.

Грэхем не пропустил ни слова из этого разговора. Юноша, конечно, ничего не понимал, но по глазам кельта, пристально смотревшим на Грэхема из-под копны седых волос, он понял, что тот все знает.

На лестнице раздались мужские голоса и шаги; в ту минуту, как входили Мартинес и Дар-Хиал, Терренс сказал:

- Говорят, что в Каталине отличная погода и тунец ловится превосходно.

А-Ха опять принес коктейли; у него было много дела, так как в это время подошли и Хэнкок с Фрейлигом.

Терренс пил смеси, которые китаец с неподвижным лицом подавал ему по своему выбору, пил и в то же время распространялся о вреде и мерзости пьянства, убеждая Лео не пить.

Вошел О-Дай, держа в руках записку и озираясь, кому бы ее отдать.

- Сюда, крылатый сын неба, - поманил его к себе Терренс.

- Это просьба, адресованная нам и составленная в подобающих случаю выражениях, - провозгласил он, заглянув в записку. - Дело в том, что приехали Льют и Эрнестина, и вот о чем они просят. Слушайте! - И он прочел: - "О благородные и славные олени! Две бедных смиренных и кротких лани одиноко блуждают в лесу и просят разрешения на самое короткое время посетить перед обедом стадо оленей на их пастбище".

- Метафоры допущены здесь самые разнородные, - сказал Терренс, - но все же девицы поступили совершенно правильно. Они знают закон Дика - и это хороший закон, - что никакие юбки в бильярдную не допускаются, разве только с единодушного согласия мужчин. Ну что ж, как думает ответить стадо оленей? Все, кто согласен, пусть скажут "да". Кто против? Принято. Беги, быстроногий О-Дай, и веди сюда этих дам.

- "В сандальях коронованных царей..." - начал Лео, выговаривая слова с благоговением и любовной бережностью.

- "Он будет попирать их ночи алтари", - подхватил Терренс. - Человек, написавший эти строки, - великий человек. Он друг Лео и друг Дика, я горжусь тем, что он и мой друг.

- А как хорош вот этот стих, - продолжал Лео, обращаясь к Грэхему, - из того же сонета! Послушайте, как это звучит: "Внемлите песне утренней звезды..." И дальше. - Голосом, замирающим от любви к прекрасному слову, юноша прочел: - "С умершей красотою на руках как он мечты грядущему вернет?"

Он смолк, ибо в комнату входили сестры Паолы, и робко поднялся, чтобы с ними поздороваться.

Обед в тот день прошел так же, как все обеды, на которых присутствовали мудрецы. Дик, по своему обычаю, яростно спорил, сцепившись с Аароном Хэнкоком из-за Бергсона, нападая на его метафизику с меткостью и беспощадностью реалиста.

- Ваш Бергсон не философ, а шарлатан, Аарон, - заключил Дик. - У него за спиной все тот же старый мешок колдуна, набитый всякими метафизическими штучками, только разукрашены они оборочками из новейших научных данных.

- Это верно, - согласился Терренс. - Бергсон - шарлатан мысли. Вот почему он так популярен...

- Я отрицаю... - прервал его Хэнкок. - Подождите минутку, Аарон. У меня мелькнула одна мысль. Дайте мне ее удержать, пока она, подобно бабочке, не улетела в голубое небо. Дик поймал Бергсона с поличным, этот философ украл немало сокровищ из хранилища науки. Даже свою здоровую уверенность, он стащил у Дарвина - из его учения о том, что выживают самые приспособленные. А что он из этого сделал? Слегка обновил эту теорию прагматизмом Джемса, подсластил не гаснущей в сердце человека надеждой на то, что всякому суждено жить снова, и разукрасил идеей Ницше о том, что чаще всего к успеху ведет чрезмерность...

- Идеей Уайльда, хотите вы сказать, - поправила его Эрнестина.

- Видит бог, я выдал бы ее за свою, если бы не ваше присутствие, - вздохнул Терренс с поклоном в ее сторону. - Когда-нибудь антиквары мысли точно установят автора. Я лично нахожу, что эта идея отдает Мафусаилом. Но до того, как меня любезно прервали, я говорил...

- А кто грешит более задорной самоуверенностью, чем Дик? - вопрошал Аарон несколько позже; Паола кинула Грэхему многозначительный взгляд.

- Я только вчера смотрел табун годовалых жеребят; у меня и сейчас перед глазами эта прекрасная картина. И вот я спрашиваю: а кто делает настоящее дело?

- Возражение Хэнкока вполне основательно, - нерешительно заметил Мартинес. - Без элемента тайны мир был бы плоским и неинтересным. А Дик не признает никаких тайн.

- Ну уж нет, - возразил Терренс, заступаясь за Дика. - Я хорошо его знаю. Дик признает, что в мире есть тайны, но не такие, какими пугают детей. Для него не существует ни страшных бук, ни всей этой фантасмагории, с которой обычно носитесь вы, романтики.

- Терренс понимает меня, - подтвердил Дик. - Мир всегда останется загадкой! Для меня человеческая совесть не большая загадка, чем химическая реакция, благодаря которой возникает обыкновенная вода. Согласитесь, что это тайна, и тогда все более сложные явления природы потеряют свою таинственность. Эта простая химическая реакция - вроде тех основных аксиом, на которых строится все здание геометрии. Материя и сила - вот вечные загадки вселенной, и они проявляют себя в загадке пространства и времени. Проявления не загадка; загадочны только их основы - материя и сила, да еще арена этих проявлений - пространство и время.

Дик замолчал и рассеянно посмотрел на бесстрастные лица А-Ха и О-Дая, стоявших с блюдами в руках как раз против него. "Их лица совершенно бесстрастны, - подумал он, - хотя я готов держать пари, что и они осведомлены о том, что так потрясло Ой-Ли".

- Вот видите, - торжествующе закончил Терренс. - Самое лучшее - то, что он никогда не становится вверх тормашками и не теряет равновесия. Он твердо стоит на крепкой земле, опираясь на законы и факты, и защищен от всяких заоблачных фантазий и нелепых бредней...

Никому в тот вечер - и за обедом и после - не пришло бы в голову, что Дик чем-то расстроен. Казалось, ему непременно хочется отпраздновать приезд Льют и Эрнестины; он не поддерживал тяжеловесного спора философов и изощрялся во всевозможных каверзах и шутках. Паола заразилась его настроением и всячески помогала ему в его проделках.

Самой интересной оказалась игра в приветственный поцелуй. Все мужчины должны были подвергнуться ему. Грэхему была оказана честь - пройти испытание первому, и он мог потом наблюдать злоключения всех остальных, которых Дик по одному вводил со двора.

Хэнкок - Дик держал его за руку - дошел до середины комнаты, где Паола и ее две сестры стояли на стульях, подозрительно оглядел их и заявил, что хочет обойти стулья кругом. Однако он не заметил ничего особенного, кроме того, что на каждой была мужская фетровая шляпа.

- Ну что ж, по-моему, ничего, - заявил Хэнкок, остановившись перед ними и рассматривая их.

- Конечно, ничего, - уверил его Дик. - Так как эти женщины воплощают все самое прекрасное в нашем имении, то и должны подарить вам приветственный поцелуй. Выбирайте, Аарон.

Аарон, сделав крутой поворот, словно чуя какую-то каверзу за спиной, спросил:

- Все три должны поцеловать меня?

- Нет, вам полагается выбрать ту, которая вас поцелует.

- А те две, которых я не выберу, не сочтут это, дискриминацией? - допытывался Аарон.

- И усы не послужат препятствием? - был его следующий вопрос.

- Нисколько, - заверила его Льют. - Мне по крайней мере всегда хотелось знать, какое ощущение испытываешь, целуя черные усы.

- Спешите, спешите, сегодня здесь целуют философов, - заявила Эрнестина, - но только, пожалуйста, поторопитесь, остальные ждут. Меня тоже должно сегодня поцеловать целое поле усатых колосьев.

- Ну, кого же вы выбираете? - настаивал Дик.

- Какой же может быть выбор! - бойко отозвался Хэнкок. - Конечно, я поцелую свою даму сердца, маленькую хозяйку.

Он поднял голову и вытянул губы, она наклонилась, и в тот же миг с полей ее шляпы хлынула ему в лицо ловко направленная струя воды.

Когда очередь дошла до Лео, он храбро выбрал

Паолу и чуть не испортил игру, благоговейно преклонив колено и поцеловав край ее платья.

- Это не годится, - заявила Эрнестина. - Поцелуй должен быть самый настоящий. Поднимите голову, чтобы вас могли поцеловать.

- Пусть последняя будет первой, поцелуйте меня, Лео, - попросила Льют, чтобы помочь ему в его замешательстве.

Он с благодарностью взглянул на нее и потянулся к ней, но недостаточно откинул голову, и струя воды полилась ему за воротник.

- А меня пусть поцелуют все три, - заявил Терренс; ему казалось, что он нашел выход из затруднительного положения. - И я трижды вкушу райское блаженство.

В благодарность за его любезность он получил на голову три струи воды.

Азарт и веселость Дика все возрастали. Всякий, глядя на то, как он ставит к створке двери Фрейлига и Мартинеса, чтобы измерить их рост и разрешить спор о том, кто выше, сказал бы, что нет сейчас на свете человека беззаботнее и спокойнее его.

- Колени вместе! Ноги прямо! Головы назад! - командовал он.

Когда их головы коснулись двери, с другой стороны раздался громовой удар, от которого они вздрогнули. Дверь распахнулась, и появилась Эрнестина, вооруженная палкой, которой бьют в гонг.

Затем Дик, держа в руке атласную туфельку на высоком каблуке и накрывшись с Терренсом простыней, учил его, к бурному восторгу остальных, игре в "Братца Боба". В это время появились еще Мэзоны и Уатсоны со всей своей уикенбергской свитой.

Дик немедленно потребовал, чтобы все вновь прибывшие молодые люди тоже получили приветственный поцелуй. Несмотря на восклицания и шум, который подняли полтора десятка здоровающихся людей, он ясно расслышал слова Лотти Мэзон: "О мистер Грэхем! А я думала, вы давно уехали".

И Дик, среди суеты, неизбежной при появлении такого множестватостей, продолжав изображать из себя" человека, которому ужасно весело, зорко ловил те настороженные взгляды, какими женщины смотрят только на женщин. Спустя несколько минут он увидел, как Лотти Мэзон бросила украдкой именно такой вопрошающий взгляд на Паолу в ту минуту, когда та, стоя перед Грэхемом, что-то говорила ему.

"Нет еще, - решил Дик, - Лотти пока не знает. Но подозрение уже зародилось; и ничто, конечно, так не порадует ее женскую душу, как открытие, что безупречная, гордая Паола - такая же, как и все другие женщины, и у нее те же слабости".

Лотти Мэзон была высокая эффектная брюнетка лет двадцати пяти, бесспорно, красивая и, как Дику пришлось убедиться, бесспорно, очень смелая. В недалеком прошлом Дик, увлеченный и, надо признаться, ловко поощряемый ею, затеял с ней легкий флирт, в котором, впрочем, не зашел так далеко, как ей того хотелось. С его стороны ничего серьезного не было. Не дал он развиться и в ней серьезному чувству. Но, памятуя этот флирт. Дик был настороже, предполагая, что именно Лотти будет особенно следить за Паолой и что именно у нее, скорее чем у других дам, могут возникнуть кое-какие подозрения.

- О да, Грэхем превосходно танцует, - услышал Дик спустя полчаса голос Лотти Мэзон, говорившей с маленькой мисс Максуэлл. - Верно, Дик? - обратилась она к нему, глядя на него по-детски невинными глазами, но - он чувствовал это - в то же время внимательно наблюдая за ним.

- Кто? Грэхем? Ну еще бы! - ответил Дик спокойно и открыто. - Да, превосходно. А как вы думаете, не устроить ли нам танцы? Тогда мисс Максуэлл убедится на деле. Хотя здесь есть только одна дама ему под пару, с ней он может показать свое мастерство.

- Это, конечно, Паола? - сказала Лотти.

- Конечно, Паола. Ведь вы, молодежь, не умеете вальсировать. Да вам и научиться негде было.

Лотти вздернула хорошенький носик.

- Впрочем, может быть, вы и учились чуть-чуть, еще до того, как вошли в моду новые танцы, - извинился он. - Давайте я уговорю Ивэна и Паолу, а мы пойдем с вами, и я ручаюсь, что других пар не будет.

Вальсируя, он вдруг остановился и сказал:

- Пусть они танцуют одни. На них стоит полюбоваться.

Сияя от удовольствия, смотрел он, как Грэхем и его жена заканчивают танец, и чувствовал, что Лотти поглядывает на него сбоку и что ее подозрения рассеиваются.

Танцевать захотелось всем, и так как вечер был очень теплый. Дик приказал открыть настежь большие двери во двор. То одна, то другая пара, танцуя, выплывала из комнаты, и танец продолжался под залитыми лунным светом аркадами; под конец туда перешли все пары.

- Он еще совсем мальчишка, - говорила Паола Грэхему, слушая, как Дик расхваливает всем и каждому достоинства своего нового фотоаппарата, снимающего при ночном освещении. - Аарон во время обеда укорял его за самоуверенность, и Терренс встал на его защиту. Дик за всю свою жизнь не пережил ни одной трагедии. Он ни разу не был в положении побежденного. Его самоуверенность всегда была оправдана. Как сказал Терренс, он всегда делал настоящее дело. Ведь он знает, бесспорно, знает - и все-таки совершенно уверен и в себе и во мне.

Когда Грэхем пошел танцевать с мисс Максуэлл, Паола продолжала размышлять о том же. В конце концов Дик не так уж страдает. Да этого и следовало ожидать. Ведь у него трезвый ум, он философ. Потеряв ее, он отнесся бы к этому так же безучастно, как к потере Горца, к смерти Джереми Брэкстона или к затоплению рудников. "Довольно трудно, - говорила она себе с улыбкой, - испытывать горячее влечение к Грэхему и быть замужем за таким философом, который палец о палец не ударит, чтобы удержать тебя". И она снова должна была признать, что Грэхем тем и обаятелен, что он так пылок, так человечен. Это сближало их. Даже в расцвете их романа с Диком в Париже он не вызывал в ней такого пламенного чувства. Правда, он был замечательным возлюбленным - с его даром находить для любви особые слова, с его любовными песнями, приводившими ее в такое восхищение, - но это было все же не то, что она теперь испытывала к Грэхему и что Грэхем, наверное, испытывал к ней. Кроме того, в те давние времена, когда Дик так внезапно завладел ее сердцем, она была еще молода и неопытна в вопросах любви.

От этих мыслей все более ожесточалось ее сердце по отношению к мужу и разгоралась страсть к Грэхему. Толпа гостей, веселье, возбуждение, близость и нежные касания при танцах, теплота летнего вечера, лунный свет и запах ночных цветов волновали ее все глубже и сильнее, и она жаждала протанцевать хотя бы еще один танец с Грэхемом.

- Нет, магний не нужен, - говорил Дик. - Это - немецкое изобретение. Достаточно выдержки в полминуты при обычном освещении. Самое удобное то, что можно сейчас же проявить пластинку. А недостаток тот, что нельзя печатать прямо с пластинки.

- Но если снимок удачен, можно с этой пластинки переснять на обычную и с нее печатать, - заметила Эрнестина.

Она уже видела эту свернувшуюся в камере огромную змею в двадцать футов, которая при нажиме на баллончик тотчас выскакивала, словно чертик из ящика. Многие из присутствующих тоже видели аппарат и просили Дика сходить за ним и сделать опыт.

Он отсутствовал дольше, чем предполагал, так как Бонбрайт оставил на его столе несколько телеграмм, касающихся положения в Мексике, и на них нужно было немедленно ответить. Наконец, взяв аппарат. Дик вернулся к гостям кратчайшей дорогой, через дом и двор. Танцующие под аркадами пары постепенно скрывались в зале, и, прислонившись к одной из колонн. Дик смотрел, как они проходят мимо него. Последними были Паола и Ивэн, они прошли так близко, что он мог бы, протянув руку, до них дотронуться. Но, хотя свет месяца и падал прямо на него, они его не видели. Они не отрываясь смотрели друг на друга.

Предпоследняя пара была уже в доме, и музыка смолкла. Паола и Грэхем остановились, и он только хотел предложить ей руку и тоже отвести в комнаты, как она вдруг прижалась к нему в неудержимом порыве. Из чисто мужской осторожности он сначала слегка отклонился, но она обхватила его шею рукой и притянула к себе для поцелуя. Это была внезапная: и неудержимая вспышка страсти. Через мгновение Паола, взяв его под руку, уже входила в дом, и до Дика донесся ее веселый и непринужденный смех.

Дик ухватился за колонну, держась за нее, скользнул вниз и сел на каменные плиты. Он задыхался. Сердце стучало, словно хотело выскочить из груди, он ловил губами воздух. А проклятое сердце металось, билось в горле, душило его. Ему казалось, что оно уже во рту, он жует его и глотает вместе с освежающим воздухом. Вдруг он почувствовал озноб, а затем весь покрылся потом.

- Слыхано ли, чтобы у кого-нибудь из Форрестов были болезни сердца? - пробормотал он, все еще сидя на земле, прислонясь к колонне и вытирая мокрое от пота лицо. Его рука дрожала, болезненный трепет сердца вызывал легкую тошноту.

Если бы Грэхем поцеловал ее, это еще куда ни шло, размышлял он. Но Паола сама поцеловала Грэхема. Значит - любовь, страсть. Он сам теперь убедился; и когда эта картина вновь встала перед его глазами, сердце опять сжалось и удушье подступило к горлу. Сделав огромное усилие, он наконец овладел собой и встал на ноги.

"Честное слово, оно было у меня во рту, и я жевал его, - подумал он о своем сердце. - Да, жевал".

Возвращаясь в обход через двор, он с веселым лицом - так ему казалось - вошел в ярко освещенную комнату, держа в руках аппарат, и был очень удивлен тем, как его встретили.

- Что с вами? Вас напугало привидение? - спросила Льют.

- Вы больны? Что случилось? - засыпали его вопросами остальные.

- Да в чем дело? - удивился он в свою очередь.

- Ваше лицо... на вас лица нет! - воскликнула Эрнестина. - Что случилось?

Озираясь с удивлением, он тут же заметил, что Лотти Мэзон бросила быстрый взгляд на Грэхема и Паолу и что Эрнестина перехватила этот взгляд и, последовав за ним, сама украдкой посмотрела на обоих.

- Да, - солгал он. - Я получил тяжелую весть. Только что. Джереми Брэкстон умер. Убит. Мексиканцы поймали его, когда он хотел бежать в Аризону.

- Старик Джереми! Царство ему небесное! Какой был хороший человек! - сказал Терренс, взяв Дика под руку. - Пойдемте, дружок, вам необходимо подкрепиться, я вас провожу.

- Да нет, теперь все прошло, - улыбнулся Дик, тряхнув плечами, и решительно выпрямился. - В первую минуту это меня действительно сразило. Я не сомневался, что Джереми так или иначе выпутается из всей этой истории. Но пеоны поймали его и двух инженеров. Они оказали отчаянное сопротивление. Засели под скалой и целые сутки отстреливались от отряда в пятьсот человек. Тогда мексиканцы забросали их сверху динамитными шашками. Да, всякая плоть - только трава, и прошлогодняя трава не оживает. Ваше предложение, Терренс, мудрое предложение. Ведите меня.

Сделав несколько шагов, он обернулся и сказал через плечо:

- Пусть это не расстраивает веселья. Я сейчас вернусь и сниму всю группу. А ты, Эрнестина, пока рассади их и дай самый сильный свет.

На другом конце комнаты Терренс открыл вделанный в стену поставец и вынул стаканы. Дик зажег стенную лампочку и принялся рассматривать свое лицо в зеркальце, вделанное в одну из дверок поставца.

- По-моему, теперь ничего, - сказал он. - Все в порядке. Лицо как лицо.

- Это только так, мимолетная тень набежала, - согласился с ним Терренс, наливая виски в стаканы. - Имеет же человек право расстроиться, потеряв старого друга.

Они чокнулись и выпили в молчании.

- Еще, - сказал Дик, протягивая стакан.

- Скажите, когда хватит. - И ирландец стал спокойно следить, как поднимается в стакане уровень жидкости.

Дик ждал, пока она дойдет до половины.

Они снова чокнулись и снова выпили, глядя друг другу в глаза, и Дик почувствовал горячую благодарность к Терренсу за ту беззаветную преданность, которую прочел в его взгляде.

А в это время посреди холла Эрнестина рассаживала группу для съемки и старалась угадать по лицам Паолы, Грэхема и Лотти хоть что-нибудь из того, что она бессознательно чуяла. "Почему Лотти так пристально посмотрела на Паолу и Грэхема? - спрашивала себя Эрнестина. - Да и с Паолой происходит что-то необычное. Она, видимо, расстроена, встревожена, но весть о смерти Брэкстона тут как будто ни при чем".

По лицу Грэхема нельзя было ничего узнать. Он держался как всегда и ужасно смешил мисс Максуэлл и миссис Уатсон.

Да, Паола была расстроена: что случилось? Почему Дик солгал? Он же знал о смерти Джереми Брэкстона еще два дня назад. И никогда известие о чьей-либо смерти так не потрясало его! Уж не выпил ли он лишнее? За время их супружества она несколько раз видела его пьяным. Но алкоголь на него не действовал; вино только придавало блеск его глазам, развязывало язык, он с увлечением придумывал всякие проказы и импровизировал песни. Может быть, он успел напиться с этим несокрушимым Терренсом в бильярдной? Она застала их там всех перед обедом. Истинная причина его волнения не приходила ей в голову просто потому, что всякое шпионство было ему чуждо.

Дик вернулся. Смеясь от души какой-то шутке Терренса, он подозвал Грэхема и заставил "мудреца" повторить ее. Когда все трое всласть посмеялись. Дик приготовился снимать группу. Камера, раздвигаясь, точно выстрелила, женщины испуганно вскрикнули, и все это окончательно рассеяло остатки мрачного настроения, особенно когда хозяин дома предложил игру в земляные орехи. Игра состояла в том, кто за пять минут на конце столового ножа, от стула к столу, поставленных на расстоянии двенадцати ярдов, перенесет больше земляных орехов. Показав, как это делается. Дик выбрал своим партнером Паолу и вызвал на состязание решительно всех, не исключая уикенбержцев и обитателей "Мадроньевой рощи". Много коробок конфет было выиграно и проиграно! В конце концов Дик и Паола взяли верх над Грэхемом и Эрнестиной - парой, занявшей второе место. От Дика стали требовать, чтобы он произнес речь; нет, лучше пусть споет песню о земляном орехе. Дик тут же стал импровизировать в чисто индейской манере, при этом он отбивал такт, подпрыгивая на несгибающихся ногах и хлопая себя по бедрам.

- Я - Дик Форрест, сын "Счастливчика" Ричарда, сына Джонатана Пуританина, сына Джона, морякаскитальца, каким был и его отец Альберт, сын Мортимера, пирата и кандальника, умершего без отпущения грехов.

Я последний из рода Форрестов и первый из носящих земляные орехи. Немврод и Сэндау предо мной ничто. Я ношу земляные орехи на конце ножа, серебряного ножа. В земляных орехах сидит сам дьявол. Я ношу орехи легко и грациозно. Я ношу их очень много. Еще не вырос тот орех, который бы победил меня.

Орехи катятся. Орехи катятся. Но я, как Атлас, поддерживающий мир, не даю им упасть. Не каждый может носить земляные орехи. У меня талант от бога. Это большое искусство. Орехи катятся. Орехи катятся, и я вечно буду носить их.

Аарон - философ, где ему носить орехи! Эрнестина - блондинка. Блондинки не могут носить земляные орехи. Ивэн - спортсмен. Он их роняет. Паола - мой партнер, она их не может удержать. Только я, я один, милостью божьей и силой собственной мудрости, могу носить земляные орехи.

Если кому надоела моя песнь, бросьте в меня тяжелым предметом. Я горд. Я неутомим. Я могу петь до скончания века. И я буду петь до скончания века.

Здесь начинается вторая песнь: если я умру, похороните меня в куче земляных орехов. Но пока я жив...

На Дика, как и следовало ожидать, обрушилась груда диванных подушек и прервала его песнь, но не укротила его буйной веселости; минуту спустя он уже шептался в углу с Лотти Мэзон и Паолой, затевая с ними тайный заговор против Терренса.

Так, среди танцев, смеха и шуток, проходил этот вечер. В полночь подали ужин, и уикенбергские гости начали прощаться только около двух часов утра. Пока они собирались, Паола предложила совершить на следующий день поездку к реке Сакраменто, чтобы осмотреть посадки риса на опытном поле Дика.

- Я имел в виду другое, - сказал Дик. - Ты знаешь горные пастбища над Сайкамор-Крик? За последние десять дней там зарезаны три ярки.

- Пумы? - воскликнула Паола.

- Их по меньшей мере две... Наверное, забрели с севера, - обратился он к Грэхему. - С ними это иногда бывает. Мы трех убили лет пять тому назад. Мосс и Хартли будут ждать нас там с собаками. Они выследили двух. Что вы скажете, если отправиться туда всем вместе? Выедем сейчас же после завтрака.

- Можно мне взять Молли? - спросила Льют.

- А ты возьмешь Альтадену, - сказала Паола Эрнестине.

Лошади были быстро распределены. Фрейлиг и Мартинес также согласились принять участие в охоте, заявив, впрочем, что ездят верхом они очень плохо и еще хуже стреляют.

Все вышли проводить уинкенбержцев и, когда машины укатили, постояли немного на дворе, сговариваясь относительно завтрашней охоты.

- Ну, спокойной ночи, - сказал Дик, когда все вошли в дом. - Прежде чем ложиться, я пойду еще взгляну на старуху Бесси. Хеннесси сидит при ней. Помните же, девочки, являться к завтраку в амазонках и ни в коем случае не опаздывать.

Престарелая мать Принцессы была очень плоха, но в другое время Дик, конечно, не пошел бы навещать ее в столь поздний час, - ему хотелось побыть одному, и он боялся остаться с глазу на глаз с Паолой после того, чему он так недавно был свидетелем.

Легкие шаги по гравию заставили его обернуться. Эрнестина догнала его и взяла под руку.

- Бедная старушка Бесси, - сказала она. - Мне тоже хотелось бы проведать ее.

Дик, продолжая взятую на себя роль, начал припоминать всякие смешные случаи, происходившие в тот вечер, смеялся, шутил и казался очень веселым.

- Дик, - сказала Эрнестина, когда он наконец замолчал. - У вас какое-то горе. - Она почувствовала, что он вдруг замкнулся, и торопливо продолжала: - Я очень хочу вам помочь! Вы же знаете, что можете на меня положиться. Скажите мне.

- Да, я скажу, - отвечал он. - Но скажу только одно. - Она благодарно сжала его локоть. - Завтра вы получите телеграмму, срочную; ничего слишком серьезного. Но ты и Льют соберетесь и укатите как можно скорее.

- И все? - спросила она разочарованно.

- Вы мне сделаете этим большое одолжение.

- Вы даже поговорить со мной не хотите? - возмутилась она, огорченная его отказом.

- Телеграмма придет в такое время, что застанет вас еще в постели. А теперь нечего тебе ходить к Бесси. Беги домой. Спокойной ночи.

Он поцеловал ее, ласково толкнул в сторону дома и пошел своей дорогой.


 
Рейтинг@Mail.ru
один уровень назад на два уровня назад на первую страницу